Сергей Анисимов - За день до послезавтра
— Довольно ли этого? Или мне рассказать что-нибудь поверхностное про ваш адрес, про задачу? Просто так, чтобы тогда уж этого хватило?
Он все же не сумел ответить сразу, но его добило то, как удовлетворенно улыбался Филипп. В какой-то мере это наверняка блеф, они не могут знать все. Про Henderson field, про место на шоссе. Но сам факт того, что прозвучало слово «Задача», означал очень большое число вещей. То есть «специалист по личной документации» не просто поймал человека с подложными документами и теперь планирует выяснять, сначала откуда они взялись, а затем все остальное. Здесь он, в общем-то, действительно в целом уже понимает, зачем именно они ему были даны. И это не просто паршиво. Это уже конец.
Николай отрешенно вспомнил глупый детский анекдот про Штирлица, так же отрешенно подумал, что счастливому американцу, пожалуй, дадут орден. Потом вспомнил, что орденов в США нет, только медали. Какое-то это имело у них исходное значение, что-то связанное с отрицанием кастовости и титулов, поверхностным проявлением которых являются как раз «ордена», в смысле объединения их кавалеров. Глупо…
— Мне совершенно не сложно говорить по-русски. Верите?
— Да, я верю…
В этот раз он тоже ответил по-русски. Чего уж тут.
— Ну вот и хорошо. Я не уверен, но из вашей команды вы первый. И это очень хорошо.
Филипп пару секунд подождал ответа, но не дождался.
— Вряд ли кто-то еще пойдет через этот пост. Сегодня. Этого мы не знаем, но я так думаю. Ваше появление было неожиданным, честно признаюсь. Мы знаем, кто вы, зачем и куда двигаетесь, — но не имели понятия, где и как. Сейчас принято недооценивать старые методы идентификации, альбомы с фотографиями кажутся древностью. Но до сих пор работает. Мне кажется, у нас до сих пор верный баланс между той ценностью, которую придают «старым проверенным» и «новым высокопроизводительным» методам. А?
«Не имели понятия», — произнес про себя Николай. Да, Цэрэушник действительно здорово говорил по-русски. Не стопроцентно чисто, но богато. Его собственному шведскому было до такого очень далеко.
— Да.
Ответ вышел забавным: на такие разглагольствования — так коротко. Но американцу хватило. Он опять лучисто улыбнулся.
— Не тревожьтесь так. В общем-то все будет хорошо. Я даже не собираюсь проводить допрос, задавать вопросы прямо сейчас. Странно, правда? Вы наверняка знаете, что это рекомендуется и практикуется всеми. Только зачем? Через два-три часа вас перевезут в Хельсинки, там вами будут заниматься другие люди. Обращаться с вами будут хорошо. Хотя это, конечно, зависит только от вас. Я понятно говорю?
Николай кивнул.
— Ну вот и хорошо. Если хотите все-таки что-нибудь рассказать мне, то пожалуйста, я задержусь. Нет? Тоже ничего страшного. Увидимся скоро, я еще подойду, буквально через три минуты. Если захотите в туалет, вас отведут.
Говоря, он собрал листки со стола в ту же папку, сунул в нее же паспорт с гербом Республики Сингапур на обложке. Неизвестно сколько стоивший, но не продержавшийся и секунды просто потому, что в ЦРУ знали список участников операции с самого начала. Сколько им это стоило? Как им это удалось?
Николая трясло. Он до сих пор не верил, что столько сил и времени ушли впустую. Что все это по-настоящему: война, задача, суматошное переодевание на заднем сиденье везущей его к границе машины, пограничный контроль, эксперт ЦРУ. Не по телевизору, не в кино. ЦРУ было настоящим, как бы ни отрицали это поклонники либеральных идей по всей России. Вместе с УНБ ЦРУ занималось шпионажем, терроризмом и противодействием шпионажу и терроризму на своей и чужой территориях. Оно было там, оно было здесь, — и оно поймало его, провалившего все ровно в одну секунду, еще при пересечении границы. Это вызывало ужас.
Все было как в дымке — ощущение нереальности было для Николая жутким, интенсивным, как никогда. Американец подошел ближе и еще раз тепло улыбнулся, глядя ему прямо в глаза. Он прекрасно понимал все чувства стоящего напротив него человека — выглядевшего моложе своих лет, отдавшего годы своей стране. И проданного за довольно небольшие деньги и ничего не значащие обещания каким-то другим человеком, на самом деле никогда в жизни его не видавшим. Можно было предположить, что мелкой сошкой, как обычно и бывает, но кто знает, как было на самом деле? Десятки планов, десятки готовившихся годами операций, сотни людей. Списки настоящих имен, мегабайты настоящих фотографий, переснятых из чужих дел, иногда сами дела в большей или меньшей степени полноты. Да, этот врач был одним из самых малоинтересных персонажей, однако сама операция была одной из наиболее серьезных, значимых проектов русских, — вообще из всех им известных. Не его дело было анализировать лежащую в ее основе стратегию, однако при поверхностном взгляде она выглядела верхом нелогичности. Было подозрение, что русские намеренно подставляют часть задействованных людей под удар, что было нетривиально и вызывало законные опасения. Не упущено ли при анализе плана их операции что-то действительно важное? Не отвлекают ли они внимание от реальных, действенных планов? От настоящих, профессиональных сотрудников своей разведки, не дилетантов? В любом случае, идентификация и задержание одного из известных им исполнителей этой операции в первые же сутки «Свободы России» на пограничном контроле значили очень многое. Судя по всему, русские уже осознали, что война проиграна, и теперь торопятся успеть ввести в игру все оставшиеся у них фигуры. Абсолютно все. Фаланга пешек против тройного строя ферзей и ладей. Ну-ну.
Карточкой на струне «специалист по личной документации» провел по щели считывающего устройства замка, отпустил, вслепую набрал тем же пальцем простой четырехзначный пароль. Сунул ногу в дверь, хмыкнув на прощание чужому, остающемуся в комнате лицу. Он действительно думал, что понимает все, что видит сломанного человека насквозь, с этим его туманом в глазах, — когда мозг выбирает, соскользнуть в защищающую нишу безумия или простой истерики, или остаться здесь, в реальности. В ожидании того, что впереди.
Он не был готов к тому, что произошло в следующую секунду.
Все это время, начиная от манипуляций со шнуром электрического адаптера, в руке Эдварда Янглюнда, снова ставшего сейчас Николаем, было зажато лезвие маленького изогнутого ножа. «Когтя» — короткого LaGriffe производства калифорнийской «Emerson Knives». Сейчас, когда их разделял метр и когда все было ясно, Николай, не изменив застывшего на лице выражения растерянного, потрясенного человека, шагнул вперед. Правая рука вполоборота зажатого дверным проходом американца была занята папкой, левая дверью, но он был не пальцем делан, его тоже учили. Он ударил левой, выворачиваясь из-под удара, но «коготь» даже при своих минимальных размерах удлинил укол русского указательным пальцем ровно на три не хвативших ему сантиметра. Выдираясь назад, отбивая брошенную к своей шее руку, цэрэушник сам вырвал лезвие в чужих пальцах из себя, выиграв десяток сантиметров и мгновение, но даже не сумев осознать, что проиграл уже все остальное. Кровь ударила вбок, из разрезанной самым кончиком ножа артерии. Он прожил еще несколько секунд, но так и не понял, как все это могло случиться.
Николай отшагнул назад, задыхаясь, борясь с желанием дико закричать. «Раз, два, три», — отчетливо и ясно отсчитал он про себя. Дверь закрылась уже несколько секунд назад, и пока в нее никто не бился, за ней не топали ботинки, не раздавались команды на финском. Он все еще был один.
Маленький нож на кончике указательного пальца. Не предусмотренный ничем, никакими инструкциями. Наверняка своим видом заставивший бы преподавателей орать на него все отведенные на очередное занятие часы. Но он не был в аэропорту, в самолете, когда нельзя иметь даже картонную имитацию ножа, — не то что настоящее лезвие, каким бы коротким оно ни было. В норме «коготь» носился на шее, защищенный акриловым прямоугольничком ножен, и со своей скелетонизированной рукояткой весил всего около 40 граммов. Им невозможно было отбиться от собаки, и в подавляющем большинстве случаев он был бесполезен в уличной драке или тем более в бою. Но автомобилистов никто не обыскивает при пересечении границы, и на МАПП нет металлоискателей. Это тоже граница, тоже контроль, только не такой, к которому привыкла львиная доля путешествующих. В машине Николай снял лезвие с шейного шнурка и переложил его в «большую» сумку, потому что в Финляндии нельзя иметь нож в общественном месте «при себе», любой. Но в машине можно, и в багаже тоже. Он был без машины, и не сдал нож в самолетный багаж, потому что ситуация была особая, и это было ясно всем. Осмотр его сине-зеленой багажной сумки пограничником не грозил ничем страшным, кроме конфискации и, наверное, штрафа. Но этот осмотр оказался поверхностным, и маленькое изогнутое лезвие под твердой прокладкой на ее дне осталось незамеченным. А когда прошло время, он рискнул иметь его именно «при себе». Однозначно непрофессионально, нелогично, почти бредово. Но именно это позволило в какой-то мере «сравнять счет». Если бы после затянувшегося ожидания все закончилось бы благополучно, Николай сунул бы «коготь» из мокрой ладони обратно в сумку вместе с нетбуком. И потом чувствовал бы себя придурком, напрашивающимся на неприятности. Но не закончилось.
