Колхозное строительство. Дилогия (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович
В это время Марк прошёлся по комнатам. Вернулся уже когда "блокадницу" к стулу привязали.
– На стенах двадцать три картины. Я не великий знаток, но есть и Айвазовский и даже Пикассо. Кроме картин есть также тарелки и кувшины этого художника. Ну, или подделки под них, – Макаревич обошёл по кругу привязанную женщину, – Красивая ведь и умная, зачем же она меня сдала.
– Марк Янович, – Кошкин развернул директора колхоза и легонько подтолкнул к двери, – Снимай картины со стен и сортируй по размерам, а потом штук по пять зашивай в простыни или наволочки. Нечего тебе тут рассматривать. У тебя жена молодая. А тут почти старушка.
Если честно, то на старушку эта Фаина не сильно походила. Если в 1942 ей было лет двадцать, то сейчас где‑то сорок пять. Выглядит же лет на тридцать с хвостиком. Чёрные, чуть кудрявые волосы, правильные черты лица. Если и не красавица, то и не уродина. Сейчас, правда в мокром виде волосы сосульками свисают, но представить в красивом платье и жемчугах не сложно.
– Фаина Львовна, мы к вам пришли справедливость восстановить. Мы – Робингуды. Где у вас лежат неправедно нажитые сокровища? – Вадим достал из кармана мизерикордию и вплотную поднёс кончик к глазу, – Я сейчас кляп выну, но если будете кричать, то лишитесь одного глаза и вновь приобретёте кляп. Будете молчать? Кивните. Ну, вот и прекрасно.
– Кто вы такие и что вам нужно? Вас ведь всё равно поймают, – не закричала. Зашипела.
– Милиция, – Вадим сунул ей под нос корочки.
Удостоверение было настоящим. С ним целая история вышла. И далеко не весёлая для Кошкина. Лет десять назад он был в командировке в Свердловске. Повышение квалификации. Сдал экзамены и купил билет на поезд. Сел в вагон, выпил чайку и завалился спать. В Серове проводница разбудила, он сходил, умылся, а когда вернулся, обнаружил, что одного соседа нет, а с ним исчезла и форма и чемоданчик. А ведь в кителе удостоверение, а в чемоданчике табельное оружие. Бросился на перрон, но никого не нашёл.
Не уволили. Начальник милиции Веряскин отстоял. Разжаловали в рядовые. Только к концу службы дорос вновь до старшинских "молотков". А год назад, при приёме очередного "постояльца" в ИВС, производил обыск гражданина и обнаружил у того в кармане своё старое удостоверение. Сдавать находку не стал, вдруг пригодится.
Вот сейчас, например, избавить гражданку Дейч от ненужных надежд.
– Милиция? В первый раз слышу, чтобы там купанием занимались, – пошутить решила. Ну, это от страха.
– Гражданка, рассказывайте, где у вас спрятаны деньги, а потом поговорим о методах борьбы с преступниками, – сделав, как можно больше возможную деловую физиономию, вновь приблизил кончик лезвия к глазу Вадим.
– Нет у меня денег, – кончик мизерикордии практически коснулся глазного яблока, – В ванной есть вентиляционная труба, со стороны стены лючок. Да объясните же, кто вы такие?
– Сходи, Петро, проверь. Теперь рассказывайте гражданка, где облигации.
Список возможных ценностей уже давно впечатался в сознание, хватило и работы по "раскулачиванию" Потапа.
Управились гораздо раньше трёх часов. Кроме картин в квартире оказалось и три большие папки с карандашными и акварельными рисунками известных художников. В отдельных чемоданах были страшноватенькие поделки Пикассо и очень не маленькое количество фарфоровых статуэток. Облигации как всегда двух видов. Целый чемодан времён войны и выпущенных позже, уже при Хрущёве. И небольшая папка‑скоросшиватель с новыми. Ровно тысяча двадцатирублёвых. Денег тоже хватало. Разных. Разных‑разных. Шестьдесят восемь тысяч обычными рублями образца 1961. В основном в виде сторублёвок и четвертных билетов. Были доллары. Одна пачка стодолларовых купюр. Круто, как говорит Пётр Миронович. Были марки ФРГ, франки, около тысячи английских фунтов. Даже итальянские лиры с каким‑то бородатым дедушкой. 1000 лир одной бумажкой и таких сто бумажек. Много ли это? Смеются ведь над лирами. Вроде их лира меньше нашей копейки.
В отдельном саквояжеке лежали царские золотые монеты. Пётр слышал о золотом червонце. А вот, оказывается, есть и пять рублей и пятнадцать. Даже семь рублей пятьдесят копеек. Попалась и вообще несуразная 37 рублей пятьдесят копеек или 100 франков. Здоровущая монета. Одна так даже оторопь организовала. 15 русов. Сколько это? Монет было много. Килограмм десять. Саквояж Фаина выдала, рыча и матерясь, как последняя бендерша в Одессе. Находился под досками пола на кухне под газовой плитой. Всё как всегда. Стереотип мышления.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Ещё были ордена. Даже орден Суворова и Кутузова первой степени. А ведь их только большим генералам давали. Хотелось спросить, откуда дровишки, но время поджимало. Что с ювелиркой, гораздо более важный вопрос. Оказалось, что нету. Так‑то есть, но в квартире нету. На даче в погребе замурованы в стене подпола. А дача где. Рычала, но когда один глаз всё же выкололи, изъявила желание остаться со вторым. Назвала адрес. Присматривает за дачей соседка. Бабка – ветеран войны. Плохо.
Оружие? У женщины? Оказалось, есть. Более того, есть под рукой. В ящике письменного стола нашли. Маленький револьверчик из золота, с барабаном под пять патронов и цветочками разными выгравированными. Рукоять из слоновой кости. Красиво. Сказала, что называется "Swamp Angel". Ангелочек. Блин.
Смешно получилось с посудой и столовыми приборами. Ну, лежат в ящике стола ножи и вилки, поди, определи, что они серебряные и золотые. Так и со стоящими в серванте супницами и салатницами. Все из серебра. Марк Янович почти случайно это открытие сделал, нужен бы нож, отрезать кусок от простыни, взял на кухне и выронил. Вот по звону и определил. Ювелир всё же. Не пропьёшь, тем более что шурин и не пьёт.
Кольца и разные цепочки в квартире тоже оказались. Но немного. Очевидно, хозяйка сама в свет наряжалась. Больше не будет. Утопили. И ни капли жалости. Сколько советских людей в Ленинграде обокрала, скольких их банда убила. Муж с братом своё получили, а эта гадюка ушла от возмездия. При отправке на Большую Землю колонну разбомбили и Дейч Фаина Львовна пешком по льду вернулась в город, отрыла захоронки и продолжила обирать умирающих от голода, только с двойной осторожностью.
С шофёром машины поступили некрасиво. Только не было другого выхода. Видел в лицо при свете дня и легко сможет опознать. Поэтому, как только выехали из Москвы, Вадим попросил остановить машину, мол, ну, в кустики прогуляться. Прогулялись вместе с шофёром, специально газировкой угостили. Там в кустиках Ваню хлороформом и усыпили (где‑то добыл Тишков). Связали, закатали в ковёр и положили в кузов. После этого поменяли маршрут. Пусть ищут потом в этом Лыткарино. Доехали до Переделкино, разгрузились. Стол со стульями даже соседские пацаны помогали носить. Всё чин чином – переезд на лето. Машину догнали до этого самого Лыткарино и бросили на просёлке. Шофёра Ваню из ковра извлекли, развязали и приладили на законное место к рулю. Спит. Проснётся – сюрприз будет. А сами стали попутки останавливать. Повезло. Остановили рейсовый автобус пригородный. На нём до Москвы и доехали.
В это время Марк Янович в гостинице алиби, как мог, организовывал. В своём номере громко включил магнитофон и звенел посудой. Громко смеялся. Вдвоём с Кошкиным постарались, изобразив пьяных, проскользнуть незаметно, когда много народу входило. Может и получилось.
Глава 43
Домо‑о‑ой, домо‑о‑ой, домо‑о‑ой. Там так сладко бьётся сердце северных гор, Домо‑о‑ой. Снова остаётся бесконечный простор за спиной. Позади ночная брань чужих городов.Дома красили траву в зелёный цвет. Почти шутка. Пётр ведь позвонил Романову и предупредил, что приедет семейство Брежнева, правда без главного "семьянина". Вот и развили бурную деятельность. Травы ещё нет. Зато есть паребрики и тополя. Есть куда известь изводить. Ещё мели. Вот это правильно. После зимы полно мусора осталось. Одних собачьих какашек тонны. Белили бы и без Брежневых, всегда город прихорашивают к Первому Мая, но тут вдвойне.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
