Александр Громов - Исландская карта. Русский аркан
Как всякий здравомыслящий человек, Буа-Жубер знал цену газетным «аналитическим» статьям. Однако не эта ли отбитая у пиратов баркентина под командой русского графа и фальшивым британским флагом учинила погром на гренландской базе пиратов и тем стравила диких исландцев с надменными англичанами?
Очень возможно. Русский, конечно, ни в чем не признается, но…
Весьма важное «но»! Во-первых, какой француз откажется позлорадствовать по адресу британцев? Да и морские пути станут безопаснее. Для Франции, уже два столетия не прикармливавшей пиратов, это только плюс. Во-вторых, слова графа получают подтверждение, хотя и косвенное…
— М-м… Петербург далеко, — изрек географическую банальность Буа-Жубер. Не приняв еще никакого решения, он раздумывал, покачивая в руке высокий стакан с соком манго. — Знаете, мне иногда кажется отсюда, что и Парижа никакого нет. Туман, сон… Париж пленяет воображение, но на Сандвичевых островах тоже по-своему пленительно, вы не находите?
— Да, — согласился русский, — пленительно.
— Похоже, Господь творил здесь черновик Рая, — вымученно пошутил консул.
И, не замечая того, что русский кивнул в ответ довольно равнодушно, продолжал:
— В самом деле, распрекрасное место. Вы знаете, я служил в Турции, так турки в настоящей неге ничего не понимают. Тут только и понимаешь, что это такое — нега… мерзость жуткая. Болото, граф, настоящее болото. Топкая трясина. Ступил — о-ля-ля — пропал. Сладкое самоубийство — вот что такое служба в дивных странах. Ничего не хочется.
— Понимаю, — сдержанно обронил Лопухин.
— Пить спиртное тоже не хочется, — со значением произнес консул, отслеживая внимательным глазом реакцию русского.
— И это понимаю, — отозвался тот. — Похвальное воздержание. Надеюсь, мне представится случай доложить об этом государю императору.
Консул широко раскрыл глаза. Либо перед ним стоял русский совершенно иной породы, либо ему нельзя было верить ни в чем. Сейчас скажет: «Но один-то стаканчик не повредит, не так ли?..»
Но русский этого не сказал. И консул немедленно проникся к нему живейшей симпатией.
И все же отсутствие документов, подтверждающих личность графа, сильно смущало консула.
— Гм, — произнес он, возвращаясь к вопросу о деньгах, — а велик ли процент?
— Двадцать процентов за сам факт займа, — тотчас отозвался русский. — И пятьдесят процентов годовых.
Глаза консула удивленно расширились.
— Это щедро.
— Не очень, принимая во внимание наше бедственное положение, — засмеялся русский. — Ну как, согласны?
— Я вижу, иметь дело с Российской империей выгодно, — полушутя заявил Буа-Жубер.
— Вы даже не представляете себе насколько, — добродушным тоном ответствовал граф. Быть может, чуточку слишком добродушным, и чуткое ухо француза мгновенно уловило изменение тона.
— Да… но гарантии?
— Никаких, кроме моего слова. Если российское правительство паче чаяния откажется погасить вексель, я сделаю это из собственных средств. Но оно не откажется. Третье отделение Личной канцелярии государя всегда платит и не бросает слов на ветер.
Теперь все стало понятно Буа-Жуберу. Кто не наслышан о Третьем отделении! Вот, стало быть, кто этот русский граф Лопухин… Стоп! Да ведь русский черный полковник из свиты цесаревича… ну тот, у которого такой страшный сабельный шрам на лице… он, кажется, говорил что-то о русском графе, пропавшем без вести в бою с исландцами…
А мозаика-то складывается! Третье отделение. Пираты. Плен. Шпицберген. Восстание. Провокация в Гренландии. Война между англичанами и исландцами, которая на руку Франции. Появление Лопухина на Оаху. Однако этот граф — человек больших скрытых возможностей!
А кроме того — нетипичный непьющий русский!
— Ну что ж, — заговорил консул, отчаянным усилием гоня вон из памяти тошные воспоминания о кутежах с цесаревичем, — ваша просьба кажется мне основательной. Я буду ходатайствовать перед губернатором о том, чтобы вашему судну разрешили находиться здесь сколько угодно. Пожалуй, отправлюсь к нему с визитом ближе к вечеру, когда станет прохладнее… Не окажете ли вы мне честь сопровождать меня?
— С удовольствием. Но прежде подскажите мне, найдется ли в этом городе приличный магазин готового платья? Согласитесь, не в таком же виде…
— О, разумеется. Есть очень хороший французский магазин. Останетесь довольны. А пока мы могли бы несколько подробнее обсудить условия займа…
Проговорив это, он сделал многозначительную паузу. И дождался:
— Сто процентов в год. Долг вам не вернут, но проценты будете получать аккуратно. До конца жизни. В обмен на… некоторое содействие с вашей стороны. Оно не будет обременительным, уверяю вас.
Теперь пришел черед возмутиться:
— Позвольте! Я французский гражданин, и я патриот!
— А кто вам сказал, что мы потребуем от вас что-либо предосудительное? — засмеялся русский. — Нет-нет, нам не нужны ренегаты, мы ими брезгуем… Но разве просьба вести дневник вас затруднит? Позднее мы сообщим вам темы, которые нас особенно интересуют. И самое главное, скромные усилия таких людей, как мы, не нанесут вашей прекрасной стране ни малейшего ущерба, наоборот, они помогут делу сближения Франции и России…
Консул криво улыбнулся. Русский молчал, изображая статую Приветливости. В беседе наступил черед Главной Паузы, после которой может начаться легкомысленный с виду, а на деле предельно серьезный разговор о деталях предстоящего «сотрудничества». И консул уже знал, что такой разговор состоится.
Знал это и русский.
«Св. Екатерина» бросила якорь в четверти мили от берега. Лопухин посчитал необходимым солгать команде, будто бы местный губернатор отказал русским в стоянке у портовой стенки. «Иначе их не удержишь, — одобрил решение Кривцов. — Неделю будем выковыривать наших героев из кабаков. Чисто по-человечески я их понимаю, но…»
«Но матрос прежде всего матрос, а потом уже человек», — вероятно, мог бы договорить он, но не стал изрекать давно известное. И сам он был прежде всего командиром баркентины, а уже потом человеком. Лопухин видел, как хочется Кривцову ступить на твердую землю вместо качающейся палубы, да и кому не хотелось бы? Но Кривцов ни за что не позволил бы себе съехать на берег раньше команды.
Вскоре между берегом и «Св. Екатериной» засновали баркасы. На баркентину везли воду в бочках, солонину, горы удивительно дешевых тропических фруктов, уголь в преогромных мешках и живых свиней цвета угля.
— Знамо они от солнца такие черные, — рассуждал, презрительно косясь на хрюкающий груз, матрос с серьгой в ухе. — Как негры в Африке. И тощие какие, глянь! Не, с них много сала не возьмешь. Свиньи — животные нежные. При такой жаре из них сало живьем вытапливается…
Вечером матросы метали жребий: кому ехать на берег, а кому ждать своей очереди до завтра, а то и до послезавтра. Кривцов распорядился отпускать ежедневно не более трети команды. Деньгами снабжал скупо.
— А на гульбу? — тщетно канючили недовольные. — Добавить бы надо, вашбродь! Ну что на энту денежку укупишь?
— Что купишь, то и твое. Марш! Следующий!..
— Как же это, ваше благородие? — не унимался проситель. — Нищие мы, что ли? Что о нас, о русских, подумают?
— Кружку пива выпьешь. Или стакан пальмового вина, есть тут такое. Авось останешься в уме и на местных баб не полезешь. Дурную болезнь захотел приобрести за свои деньги, дурья твоя голова? Так здесь это запросто. Следующий!
Над сконфуженным матросом, сжимающим в кулаке несколько монет, ехидничали те, кому выпало оставаться на борту, проклиная жару и такой лакомый берег, до которого хоть зубами скрипи, а не дотянешься:
— Видал? Кум королю! Весь остров на корню скупит.
— Сувениру мне привези, не забудь. Крокодилу сушеную.
— Ты гляди все вино на берегу не выпей! Хоть понюхать оставь…
— Поделился бы достатками, Степаныч!
— Глянь, братва, как он деньги в пятерне жмет! Миллионщик!..
В стороне, не принимая участия в обстреле счастливчиков шуточками, собралась небольшая группа матросов во главе с боцманом Аверьяновым. Они о чем-то переговаривались.
— Хлебнем с ними лиха, — тихонько шепнул Кривцов наблюдавшему за погрузкой Лопухину.
Тот только пожал плечами и ничего не ответил.
Еропка тоже получил увольнительную и толику денег. Вернулся он за полночь не сильно пьяный, то есть шатающийся, но не падающий, и принес что-то в свертке. По стеклянному звону подумали было, что слуга запасся вином — то ли для барина, то ли для себя. Оказалось не совсем так.
