Василий Звягинцев - Андреевское братство

Не помню, что за писатель, причем этого, XX века, употребил термин, великолепно подходящий к моему собеседнику: «Обоюдный старичок». Вот уж именно…

– Не понимаю, чем я вас заинтриговал, только русский я, стопроцентно.

– Этим и заинтриговали. Говорите по-русски, да не по-нашему. Не знаю, где языку учились, а за час нашего знакомства столько неизвестных мне оборотов употребили, столько раз ударения неправильно ставили и, главное – думаете не так. Очень быстро в уме переводите, не знаю, с какого языка на русский, но – «сапиенте сат». Это вы хоть поняли?

– Чего ж не понять. В латынях наслышаны.

– Изумительно! – Мне показалось, что не будь здесь покойницы, старик зааплодировал бы. – Что начитаны и наслышаны – сомнений нет, а вот какой стиль когда употреблять – не постигли еще. Поэтому совет примите от опытного человека. В образованном обществе вращаться можете почти невозбранно. А с простонародьем будьте поосторожнее. Они на такие вещи куда как чутки. Те же солдаты, которые с командирами из немцев общались, – особенно. Да кто ж вы все-таки есть? Попробую угадать. По облику – северный европеец. Для немца слишком легки и раскованны. Для англичанина – простоваты и остроумны. На француза совсем не похожи, я с ними жил, знаю. Швед, что ли, с примесью русской крови?

За интересным разговором я почти забыл не только о недавней смерти почти близкой мне женщины, но и об одуряющей боли в раненой ноге. Коньяк, наверное, помог, да и нервное возбуждение подстегивало.

– Знаете, господин генерал, все равно не угадаете, а тому, что скажу, – не поверите. Нет в вашем мире адекватно соответственной мне нации, посему предпочитаю называть себя евреем шестнадцатого колена Израилева…

Старик слегка опешил. Словно бы приняв мои слова всерьез.

– Шестнадцатого? Гм… Двенадцать знаю, тринадцатое как бы потерялось, а?..

– Потому что есть такой офицерский тост, не вашего, впрочем, времени. «Повторим, сказал почтмейстер, наливая по шашнадцатой…» Отсюда, наверное, и пошло…

Сам тост, признаюсь, я позаимствовал у отца Григория, происхождение же его явно теряется в дали времен. Возможно, и мой собеседник мог его слышать.

– Ага. Так, значит, – кивнул генерал, делая вид, что понимает. Или и вправду понимая намного больше, чем я предполагал. Они ведь в свои первобытные времена тоже далеко не дураками были в рассуждении общей сложности жизни.

– Тогда я вот что вам скажу. Дай вам бог здоровья, конечно, но и покойницу не грех помянуть…

Он вытащил откуда-то из-под топчана темного стекла бутылку.

– Так-то мне здоровье не позволяет и дочь препятствует, а уж тут не по-христиански будет…

Я с ним выпил. Какого-то непереносимо скверного, вонючего, обжигающе крепкого пойла. Китайский самогонный «Маотай» из проса как бы даже и не изысканнее на вкус.

Но все в конце концов кончается, и эта импровизированная тризна не могла более длиться, чтобы не стать очередным фарсом.

Мне ведь еще идти и идти, как бы это ни казалось ненужным.

Я уже было встал, собираясь откланяться, но старик меня остановил.

– А вот это? – Он показал на тело Ванды. Наверняка с моей головой что-то случилось. Я будто бы забыл о ней. Смотрел и не видел. Словно думал, что вот умерла, и все, а остальное меня не касается.

– Вы уж знаете, господин-товарищ, с чем пришли, с тем и уйти извольте. Не ставьте меня в трудное положение.

Слова его, по контрасту с нашим душевным разговором, прозвучали почти бестактно.

А мне что с ней делать? Вопрос, конечно, глупый, и не этому гостеприимному старику его задавать. Он и так сделал для нас куда больше, чем можно было ожидать.

– А может быть, вы позволите ее здесь до утра оставить? Я найду машину и заберу… А сейчас куда же? Денег вот в залог оставлю…

Не понял, чего больше было в голосе и выражении лица хозяина – возмущения или презрения.

– Послушайте, любезнейший, кажется, вы переходите все мыслимые рамки. Сожалею, если дал повод. Пусть живым я не сумел от чего-то отказать, но устраивать из моего дома мертвецкую!

Нет, как здорово он выразился: «живым»! Словно не только Ванда, но и я уже не слишком живой. А вдруг?

И мне опять вспомнился Артур, который видел меня в «серой зоне». А сейчас я в какой?

– Не будем говорить о худшем, – словно бы прочел мои мысли старый судейский волк, – но вообразите, что на следующем квартале вас тоже подстрелят. И что мне прикажете делать? В саду вашу даму закапывать или в милицейский участок с заявлением бежать? Нет уж, будьте так любезны…

И снова сменил гнев на милость.

– Если вам действительно сейчас некуда ее девать, послушайте совета. Вынесите на улицу, положите там, под кустиком где-то. Только уж попрошу, от моей калитки подальше. Утром успеете забрать – хорошо. Нет – и без вас подберут и похоронят. В общей могиле, конечно, но уж это… Реалии гражданской войны. Не нами начато… А меня избавьте. Я и так сделал для вас больше, чем можно требовать от порядочного человека. Не смею вас больше задерживать. Разве что на посошок…

– Благодарю, ваше превосходительство. Здоровье более не позволяет. Но…

А в принципе старик ведь прав. И в практическом смысле, и в том, что я действительно перешел некие нравственные пределы.

Я поднес стакан к губам. От запаха меня чуть не вывернуло наизнанку, однако я сдержался, пригубил, с омерзением наблюдая, как генерал выцедил свою порцию до дна.

– Ну хорошо, господин генерал. Спасибо за все, что вы для нас сделали. Я не хочу думать, что у вас останутся ко мне претензии.

Я взял куртку Людмилы, обшарил карманы, чтобы не оставить там чего-нибудь нужного. В левом боковом кармане – «браунинг», запасная обойма, облепленная табаком от раздавленной пачки папирос.

А зато во внутреннем кармане – перетянутая резинкой солидная пачка не чего-нибудь, а как раз фунтов стерлингов. Не о них ли она и говорила, поминая о своем богатстве?

Без всяких эмоций я протянул их генералу.

– Возьмите. В память о нашей встрече. И о рабе Божьей Ванде. Она католичка, но Богу, думаю, это безразлично. Поставьте свечку за упокой ее души. Или там молебен, не знаю, как оно принято… – я махнул рукой. – Понимаю, что давать деньги благородному человеку оскорбительно, но в нынешние времена какой может быть этикет? Возьмите, жить-то как-нибудь надо…

Что самое интересное – он взял. А я почему-то думал, что откажется из глупой гордости.

Взял, как получил карточный долг, не пересчитывая, сунул в карман халата.

– Ну, бог в помощь. Не скажу, что наша встреча была слишком приятна, но все же… Желаю дойти туда, куда идете… И автоматик свой не забудьте. Пригодится. Только под пальто от греха спрячьте…

Мудрый старик. Держа Ванду, обернутую простыней, на руках, я вышел в переулок, постоял, не зная, что делать дальше. Странно все это, в такой ситуации я еще не оказывался никогда.

Не знаю, для чего и почему, но я вернулся назад, к перекрестку, где все началось и кончилось. Бой давно утих. Настолько, что тишина была даже неестественна. Я положил Ванду рядом с исковерканным корпусом автомобиля. Постоял, склонив голову. Вроде так принято. Но скорби я не испытывал, к стыду моему, даже наоборот. Облегчение. Теперь я ничего не боялся и отвечал только за себя. Как тогда, в Сан-Франциско. А это гораздо проще. Постоял, потом захромал обратно.

Только вот сейчас я почувствовал, насколько плохо лично мне. Нога опухла, будто бревно, хотя рана была благополучно очищена, продезинфицирована, и кость не задета, от колена дергало вверх до пояса, и наступать было почти невозможно.

И куда идти? Район, в котором я оказался, представлял себе весьма приблизительно. С тем, как эти места выглядели в нашем мире, здешние улицы и переулки не имели ничего общего, а за истекшую неделю я выучить наизусть карту нынешней Москвы, конечно, не успел. Безошибочно я мог выйти к цели одним из двух кратчайших маршрутов: через Бульварное кольцо до Большой Дмитровки или же по Поварской до Моховой, а там на Тверскую или ту же Большую Дмитровку, только снизу. Даже с моей покалеченной ногой я бы добрался за час, беда только в том, что как раз на этих магистралях сейчас появляться никак нельзя.

Именно там уже начинался или вот-вот начнется давно задуманный и тщательно подготовленный моими друзьями, теперь в этом сомнений не было, процесс ликвидации мятежа. И все с этим связанное – планомерное выдвижение войск, блокирование перекрестков, прицельная и беспорядочная стрельба во все, что движется, бессудные расстрелы подозрительных, и так далее и тому подобное.

Сутки-двое благоразумным обитателям лучше сидеть за закрытыми ставнями и крепко запертыми воротами. Во избежание…

Глава 22

Я решил, что добираться к цели следует самыми глухими, непроезжими переулками. Но при этом возрастала опасность заблудиться, они здесь идут под совершенно непонятными углами и вполне способны вывести как раз туда, где появляться не следует.