Алексей Ивакин - 7 дней в июне

Некое подобие самоощущения вернулось ко мне, когда чьи-то руки стали меня переворачивать, и боль в спине прорезалась жгучей вспышкой. Я засипел сквозь прикушенные губы, но сознание упорно оставалось со мной, не давая мне провалиться в спасительное забытье.

— На живот его кладите! — рыкнул солидный бас у меня над головой. — Не видите, олухи царя небесного, у него вся спина в крови!. Крепкие руки неделикатно вцепились в меня и водрузили на носилки. Рывком я воспарил над траншеей, а затем, с толчками и раскачиванием, поплыл над землей. Повернутая набок голова позволяла мне созерцать редкие воронки, вытоптанную местами сочную зеленую траву, края траншей с кое-где валявшимися автоматными гильзами, пару трупов в фельдграу, чьи-то ноги в берцах и камуфляжных штанах, выше колен разлохмаченных и пропитавшихся кровью, маузеровскую винтовку, которую еще сжимала оторванная кисть, немецкую каску с пулевыми пробоинами, немецкую же противогазную коробку, "банку" — круглый магазин от РПК, колеса стоящего неподалеку БТР, а, скосив до предела глаза, я мог наблюдать размеренно топающие ноги одного из санитаров, доставлявших меня по назначению…

В медицинском взводе, когда принялись за мою обработку, выяснилось, что пуля из немецкого карабина, ударив вскользь по моему бронежилету, сковырнула и изуродовала пластину, что наградило меня поверхностной, но весьма обширной рваной раной на спине. Ну, что за невезуха! Швы мне наложили, и теперь несколько дней придется вылеживать — хорошо хоть, что не в госпитале в Калининграде, а рядом с ребятами, тут же, в занятом нами Эльблонге.

Этот бой дорого обошелся и нашему взводу, и всей нашей роте. Если бы не превосходство в вооружении, позволившее нам сильно проредить вал кинувшихся на прорыв фрицев, они втоптали бы нас в пыль. Однако, несмотря на убийственный огонь из автоматов, пулеметов, минометов и пушек, несмотря на минные поля перед позициями роты, группа фрицев последним броском все же ворвалась в траншею нашего взвода, и я выжил, наверное, только потому, что меня, залитого кровью, лежащего ничком, приняли за убитого. Выжил и раненый мехвод, которого мы вытаскивали, но ему досталось крепко — пуля в бедренной кости, касательное ранение грудной клетки — пуля застряла в ребре, и еще одна пуля вошла под правую ключицу. Мой комвзвода Тюрин получил две пули в легкое навылет, и было еще неизвестно, выкарабкается ли он после этого ранения. А вот башенный стрелок, вместе с которым мы волокли раненого мехвода, погиб — ему досталась пуля из нашего КПВТ, когда на него навалилась целая толпа фрицев. Так его и нашли — под этой кучей трупов в фельдграу, порванных очередью из крупняка.

Из воспоминаний наводчика Flak35 (88 mm), гефрайтора люфтваффе:

"…Гарнизон Эльбинга получил немалые подкрепления. Отовсюду в город стекались учебные подразделения пехоты, артиллеристов, танкистов, отряды морской охраны, подразделения СС и фельджандармерии, и даже подкинули что-то из резервных соединений. Наши батареи, ввиду выявившейся бесперспективности стрельбы по ужасным новым самолетам русских, были поставлены на прямую наводку для борьбы с бронированными целями.

Напор русских с утра 27 июня был страшен. Они накрывали позиции нашей артиллерии с нескольких залпов, как будто в каждом чердачном окне торчал их корректировщик с рацией. Но сбившиеся с ног фельджандармы не смогли обнаружить ни одного. Вскоре северо-западные и северо-восточные окраины города превратились в арену уличных боев. Русские бронемашины с крупнокалиберными пулеметами давили огневые точки, пробивали щиты артиллерийских орудий, а их немногочисленная, но до зубов вооруженная автоматическим оружием пехота методично продвигалась вперед. Их ручные пусковые установки для ракет стали своего рода "карманной артиллерией", которая могла бить из-за каждого угла, из-за каждого дерева, не оставляя защитникам города никаких шансов. Тем не менее, наши парни держались крепко, стараясь метким огнем выбивать наступающих русских. К сожалению, те редко предоставляли такие шансы.

Наше орудие долго избегало артиллерийского огня русских — его оставили замаскированным в засаде на южной окраине города. Когда клещи русского наступления стали сжиматься, командование решило прорываться на юго-восток. Мы же должны были дать отпор русским, если те попытаются преградить путь нашим войскам.

Решение прорываться в этом направлении оказалось верным — у русских там было не так много сил, и им приходилось драться с нами не среди городских строений, а в поле. Наши солдаты вплотную приблизились к позициям противника, когда вдруг им навстречу выскочил легкий танк русских и с сумасшедшей скоростью устремился к городской окраине, непрерывно стреляя из пушки и пулемета. Был отдан приказ — пустить в дело нашу зенитку. Маскировочная сеть и ветки, укрывавшие ее, были отброшены, мы стали разворачивать орудие в сторону русского танка, как вдруг очередь автоматической пушки ударила по станине, сотрясая орудие, оглашая воздух визгом рикошетов, и выбивая искры. К счастью, никого из расчета не задело, и Карл-Фридрих, наш заряжающий, уже закинул снаряд в казенник, а я закрутил колесики наводки, как один из солдат пехотного прикрытия заорал — "Камрады! У вас ствол пробит!".

Цум Тойфель! Что за невезение! Хотя при осмотре орудия выяснилось, что ствол цел, а пробит только накатник, мы все равно оказались не у дел. Однако и русский танк, доставивший нам эти неприятности, тоже поплатился — мы видели, как два уцелевших орудия из батареи 10,5 сантиметровых гаубиц, успевших сменить позицию, чтобы уйти из-под обстрела русских, все-таки накрыли этот танк одним из залпов.

Я видел, как наши парни пошли вперед, подобрались на дистанцию гранатного броска, а затем коротким рывком ворвались в русские окопы. Путь вперед был открыт!

Но тут поле перед нами и нитка шоссе, по которой уже стала выдвигаться артиллерия и несколько грузовиков, вспухли от снарядных разрывов, а справа и слева показались русские легкие танки и два ужасных даже на вид русских тяжелых танка. Проклятые русские дождались, пока мы выйдем за стены города, и бросили в бой свои резервы, охватив нас с трех сторон. Это была страшная бойня. Русская пехота не пошла в атаку, пока поле сражения и наши позиции вдоль городской окраины не были перепаханы артиллерией и минометами, и не прочесаны крупнокалиберными пулеметами. Моя верная Erma огрызалась очередями, пока у меня не закончился магазин. Сменить его я не успел — в мой автомат ударило несколько пуль, вырывая его у меня из рук, а когда я снова мог шевелить онемевшими от удара пальцами, на меня уже смотрели два автоматных ствола, которые держали русские пехотинцы в камуфляжных куртках. На конце одного из стволов мелькнул огонек короткой очереди, меня с силой двинуло в правое плечо, развернуло и швырнуло на землю. Почему они меня не добили? — спрашивал я сам себя, когда все кончилось. Я не знаю точного ответа…"

Сергиив Виталий Александрович, Глава Тамбаровского районной администрации, Оренбургская область.

Вот и настала пятница. Последний рабочий день на этой длинной неделе. Утро выдалось сырым и не по-летнему прохладным, остатки холодных воздушных масс 2010-го с боем сдавали последние позиции. Бегать по двору я не стал, ограничился зарядкой на свежем воздухе. Подбросив жену в школу, а подъехав к администрации, я сам отвел сына в расположенный прямо за ней детский сад. К восьми я уже был в своем кабинете и примерял новое удобное кресло подобранное и купленное завхозом за моё суточное отсутствие. Старое было не хуже, просто оно ещё хранило последнее тепло своего прежнего хозяина, не давая мне почувствовать себя хозяином положения.

В 8.30 провел общую планерку, выдав всем новые вводные. В 9.00 ч. прямо у меня в кабинете представил Тамбаровскому поселковому совету его нового Главу. Просмотрев корреспонденцию и подписав кучу бумаг к 10, выбрался в район. Заехал в РОВД, на восстанавливаемый нами хлебозавод, забрал на обед жену из школы. Когда ехали домой, она меня ошеломила новостью:

— Виталь, ты к Торогиным на похороны пойдешь?

— Кто умер-то?

— И Эльза Петровна, и Виктор Иванович.

— Когда?

— В четверг еще, вечером.

— Почему раньше не сказала?

— Так я сама утром в школе узнала.

Я повернулся к водителю:

— Иван, ты знал?

— Тоже с утра.

— А почему мне не сказал? Сам или Ирина!

— Так опасаются все. Вы же, Виталий Александрович, на похороны во вторник не пошли и других не пустили, вот и не стали вас беспокоить немцами.

— Идиоты. Вези. В ДОСы вези, вынос же скоро.

Похоже, что мои метания по похоронам предшественника истолковали как нежелание немца хоронить, так ведь я же отпустил на похороны почитай всех его друзей, подруг и родственников! Да, вот и ударила меня моя же палка вторым концом.