Ягор Дайч - Василий Евстратов
— И куда же вы надумали переселяться? — бабушка опередила с вопросом деда, хотевшего то же самое спросить.
— А вот это мы сейчас вместе и решим, — не обратил я никакого внимания на ее несколько сварливый тон.
Умом то она понимала, что уезжать нам отсюда надо, но вот не хотелось ей этого делать, боялась очередных изменений в жизни.
— Стол освободите, — попросил я сестер, открывая тубус и доставая оттуда большой лист плотной бумаги.
Зина тут же подхватилась и собрала посуду, Маша с Варей в темпе протерли стол и тут же, нахохлившись как воробушки, бросая на всех опасливые взгляды, уселись обратно на лавку, боясь, что их сейчас погонят отсюда.
Но никто никого гнать не собирался, пусть все присутствуют в столь судьбоносный момент нашей жизни.
— А ну ка, а ну ка, — увидев, что я принес, заинтересованно придвинулся к столу дед. — Света больше дайте.
Теперь уже Петр сорвался с места и притащил поближе еще одну керосиновую лампу, вот под светом двух мы все и склонились над расстеленной на столе картой.
— Где мы?
Приходившие к нам землепроходцы более или менее научили деда в картах разбираться, только вот раньше он видел более крупного масштаба и определенной местности, а не мировую. Тем более эта на английском языке, с многочисленными добавлениями на немецком.
В этот раз я не стал залипать на небольшие несоответствия, нашелся ответ по этому поводу в памяти Георгия Ковача. Была у их фантастов теория о множественности параллельных миров, где вроде бы все то же самое — исторические процессы, география Земли, но с небольшими отличиями. Вот я и попал в мир с такими отличиями, подтвердив на практике все те теории.
— Вот Владивосток, — указал я деду точку на карте, и тут же повел пальцем вверх по реке. — Вот тут примерно находятся Раздольное и Никольское.
— Ага, — быстро сориентировался тот и уже сам, что-то невнятно шепча себе под нос, принялся пальцем по карте водить, за чем с огромным интересом наблюдали мои сестры.
Раньше их никогда не подпускали, даже глазком глянуть, что там дед с пришлыми дядьками, склонившись над столом, внимательно рассматривают и обсуждают. А тут перед ними открылся весь мир, как будто с высоты птичьего полета на землю смотришь.
Я даже усмехнулся, когда увидел с каким выражением Машутка за всем этим наблюдает, чуть подрастет, надо будет ее картографии научить. Представляю, какой восторг ее накроет, когда она сама более качественные карты создавать начнет.
— Ага, — снова агакнул дед, когда во всем разобрался. — Это значит Хабаровка, — нашел он нужную отметку на карте. — Это Амур. Ага, где-то здесь значит… — дрогнул у него голос.
Бабушка тоже расчувствовалась, неотрывно следя за дедовым пальцем, промокнула враз повлажневшие глаза. Хоть и не отмечено то поселение, но дед примерно нашел прошлое место нашего обитания, где мы с сестрами родились.
— Вот Байкал, — указал я на озеро, поняв, что он ищет.
В этот раз дед промолчал, быстро переместив палец, куда я указал, да так и замер на миг, после чего торопливо смахнул слезы с глаз. Тоже расчувствовался, пусть так, глядя на карту, но как будто дома побывал, во всяком случае мысленно точно туда вернулся на краткий миг.
Бабушка, в очередной раз вытерев платком глаза, молча встала и принесла кувшин с вином и кружки… много кружек, от этого зрелища я сам чуть рот не открыл. Но она и вправду, даже мне и братьям вина налила, к огромному восторгу последних, пусть и по капельке нам досталось.
— Помянем всю нашу жизнь прошлую, — пояснила она удивленно на нее вытаращившемуся деду.
Чуть подумав, он возражать не стал.
— Давайте помянем… — перечислил он всех наших родичей, которых они потеряли в дороге от Байкала до Никольского и уже здесь.
Не забыли и про родных моих приемных братьев и сестер.
Шэнли продолжил уже своих родичей называть, когда дед замолчал и вопросительно на него посмотрел.
— Пусть это будут последние наши потери, — тяжело вздохнув, произнесла бабушка. — Земля им пухом! Помним! Любим!
Выпив вино, никто не торопился начинать беседу, мысленно вспоминая своих родных. И даже я, пусть отца и мать из прошлого мира практически не помню, только силуэты в памяти остались, но уже до такой степени сроднился с телом Егора Овича, что его родителей как своих всем сердцем принял, объединив всех в одних лицах. Тем более местных я прекрасно помнил… помнил и любил. Как и Дарья вон, носом шмыгает, глядя на старшую сестру и Маша, крепко прижав к себе свою Висению, надумала ее поддержать в этом мокром деле.
— Так, хватит сырость разводить, — с громким стуком поставил на стол кружку дед. — Давай, Егор, показывай, куда ты там нам переселяться предлагаешь.
Отставив свою кружку в сторону, я не стал тянуть кота за хвост, принялся рассказывать то, что еще даже с братьями не обсуждал.
— Зафрактованный немцами корабль переправит нас в Сан-Франциско, — повел я пальцем от нашего побережья к американскому берегу. — Вот он на карте.
— За моря и окияны, значит, переселяться думаешь? — внимательно меня слушая, задумчиво спросил дед.
— Да! Чем дальше будем от всех этих аристократических господ, тем нам лучше. Именно поэтому в Америке мы не задержимся, там таких тоже хватает. Так что оттуда, наняв уже другой корабль, я предлагаю нам переселиться в Новую-Зеландию. Вот она на карте, — повел я пальцем от Сан-Франциско к новозеландским островам. — Удаленней от цивилизации места не найдешь, плюс климат
