Евгений Сартинов - Последняя Империя
Убедившись, что все чеченцы мертвы, Мухтар-Бек приказал пятерым своим воинам:
— Этих зароете прямо здесь, вон в той яме. Заберите оружие и документы, их надо отдать русским. Остальные за мной.
Тропа с явно потревоженной прошлогодней листвой через час вывела многочисленный отряд курдов к подножию большой горы.
— Вот они, — сказал один из разведчиков, протягивая бинокль командиру. — Там что-то вроде землянки. Один сидит караулит, один варит, остальные, наверное, внизу.
Внимательно рассмотрев схрон бандитов, Ахмед отдал несколько коротких приказов своим подчиненным. Через пять минут захрипел и ткнулся лицом в котел кашевар, в ту же секунду получил стрелу в горло и караульный. Курды окружили схрон, командир махнул рукой и в открытое жерло люка полетели гранаты. Грохот взрывов сменился воем и стоном раненых, прогремела одинокая ответная очередь. Тишина наступила только после еще одной порции лимонок. Спустившиеся вниз курды вернулись недовольными.
— Их там всего трое. Где остальные?
Но прочитав все найденные в землянке документы, Мухтар-Бек остался доволен:
— Нет, это все. Тот чеченец блефовал. На самом деле их было совсем мало, всего двенадцать человек.
Примерно то же самое происходило по всей Чечне. Последний выстрел прозвучал спустя два года, когда курды достаточно хорошо освоились в новых для себя краях и перещелкали местных бандитов, как куропаток. К этому времени курдское население Чечни превысило триста пятьдесят тысяч человек. Курды всеми путями стремились попасть в Новый Курдистан, они пешком переходили по нескольку границ и стекались сюда не только из Турции, но и из Ирана, и Ирака. Постепенно они выжили из своей новой родины всех неугодных им чеченцев. Кое где дело доходило до откровенной резни, но русские власти закрывали на это глаза. Столь преданных и ревностных союзников у них в этих краях еще не было никогда.
ЭПИЗОД 56
2010 год мог стать самым стабильным в истории России со дня военного переворота. Затихли бои в Средней Азии, Кавказ практически утихомирился, давно не тревожили Москву теракты. Промышленность наконец-то обрела стабильность и даже некоторый рост, хотя Соломин по-прежнему продолжал жаловаться на несбалансированность в сфере производства, когда слишком много тратилось на то, что не давало дохода: армию, оружие, танки, самолеты, новые крейсера и подводные лодки. Но теперь выручал хлынувший в страну поток нефтедолларов. Неприятности последовали с самой неожиданной стороны. Все началось в первый майский день, по привычке отмечаемый в России как пролетарский праздник.
Когда утром на Красную площадь начал постепенно стягиваться народ, лица, ответственные за порядок в столице, восприняли происходящее как должное, москвичи за последние годы привыкли отмечать все праздники многолюдными гуляньями в старом центре столицы. Несмотря на пасмурную погоду, настроение у собравшихся было приподнятое, часто слышались смех и песни. Большинство из пришедших были молодыми людьми с красными и трехцветными флажками, воздушными шариками, многие несли гитары, из динамиков переносных магнитофонов неслась самая разнообразная музыка, от Высоцкого до современнейшего суперрэпа. Постепенно толпа становилась все больше и больше, росла как на дрожжах. Лишь когда ее плотность достигла максимума и никто из пришедших уже не мог сделать и шага, милицейское начальство начало беспокоиться.
— Что это они сегодня все приперлись сюда? — спросил генерал-лейтенант милиции Курбыко, начальник ГОВД Москвы. — Вроде никаких концертов на площади не запланировано?
Ответ он получил через две минуты. Неожиданно толпа с криками и визгом женщин прорвала тонкую линию оцепления. Десятки людей сразу заполонили трибуны Мавзолея. Минут пять продолжалась непонятная суета, затем раздался характерный шелест, перешедший в свист, и в руках у одного из молодых парней очутился микрофон. Каким образом на площади оказалась столь мощная аппаратура, милицейское начальство долго не могло понять. Позже выяснилось, что колонки и усилитель пронесла с собой группа молодых девушек, плотной толпой проникшая на площадь. Кто-то из митингующих хорошо разбирался в проводке Мавзолея и сумел подключить усилитель к стационарным розеткам на трибуне.
— С Первым мая, господа студенты! — разнеслось над всей площадью. Толпа ответила восторженным ревом, аплодисментами, свистом. У микрофона стоял высокий парень с длинными волосами, стянутыми резинкой в хвост. Затемненные очки и козлиная бородка дополняли облик оратора.
— Сегодня мы пришли сюда не просто, чтобы отметить мифический день солидарности трудящихся, а для того, чтобы заявить властям, что мы не хотим так больше жить! Мы требуем восстановления политических свобод, отмены цензуры в газетах и на телевидении! Долой…
В этот момент очнувшиеся от шока милиционеры попытались взять реванш. Как минимум сто человек косым клином врезались в толпу, размахивая направо и налево дубинками.
— Разойтись! Немедленно всем разойтись! — орал в мегафон вспотевший от ужаса Курбыко. Увы, первоначальный порыв стражей порядка увяз в плотной, превосходящей их в численности массе митингующих. Взявшись за руки студенты остановили людей в сизых мундирах и окружили их сплошным кольцом. Давка была жуткая, истошно визжали задыхающиеся девушки. Мат и крики милиционеров постепенно начали стихать, теперь правоохранители все силы тратили на то, что не быть раздавленными людским прессом.
— Назад! — прохрипел потерявший фуражку майор милиции. — Уходим!
С огромным трудом под улюлюканье и издевательские пинки милиционеры вырвались из толпы. Красные, потные, частью в разорванных куртках, они столпились возле ГУМа, тяжело дыша и подсчитывая потери. Большинство их них лишились своих фуражек, у некоторых из рук вырвали дубинки. Курбыко возбужденно кричал в рацию:
— Срочно на Красную площадь ОМОН, весь, в полном составе! Снять посты с других участков, машины с водометами сюда и побольше гранат со слезоточивым газом!
А митинг разгорался. У микрофона появилась миниатюрная, но очень звонкоголосая девушка.
— Мы не хотим больше жить в милитаристском государстве! Мы не хотим, чтобы наши парни гибли в Средней Азии и на Кавказе, защищая местных баев и ханов! Долой правило Кулика!
Отдав все приказания, Курбыко опустил рацию, окинул взглядом панораму людского моря и, выругавшись, схватился за голову. Он уже чувствовал, как становятся легче его погоны.
Сизов получил сообщение о происходящем у себя на даче. В этот день у него за столом собрались самые близкие люди: Ольга, ее мать, сестра Сизова Ирина с детьми, Соломин с женой. Не было только Сазонтьева, мотавшегося с инспекцией где-то в районе Камчатки. Соломин поднял первый тост, как обычно за Россию, в это время и подошел незаменимый Фартусов и тихо сказал несколько слов на ухо Сизову. Тот сразу изменился в лице и кивнул секретарю в сторону телевизора:
— Ну-ка, включи Си-Эн-Эн.
Худшие опасения Владимира оправдались. На экране мирового информационного спрута показались до боли знакомые красные зубцы стен Кремля. Судя по ракурсу, снимали сразу с трех точек: с крыши гостиницы «Россия», откуда-то из Пассажа и с самого центра митинга, с Лобного места. Молодые, красивые, возбужденные лица, красные флажки в руках девушек. Частенько показывали обнимающиеся парочки. Возбужденный голос лопотавшего на английском комментатора при этом воспринимался как нечто чуждое и инородное. И все чаще телекамера показывала Васильевский спуск, куда подъезжали и подъезжали машины с громоздкими, похожими на роботов в шлемах и бронежилетах омоновцами.
— Что это? — спросил Соломин, кивая на экран.
— Господа студенты митингуют, — сквозь зубы процедил Сизов.
— Боже мой, а Светочка ведь тоже сегодня на какой-то митинг собиралась! — ахнула жена премьера Галина, толстая и рыхлая, под стать мужу.
— Ты знала про митинг и ничего мне не сказала?! — поразился тот.
— Ну, я же думала они пройдут там в строю, как мы в свое время в пионерах, помашут флажками и все.
— Пройдут, пионеры! — передразнил Соломин. — Совсем ты ее распустила!
— Да, зато ты ее видишь два раза в месяц, когда даешь деньги на учебу!
— Да иди ты!.. — в сердцах бросил обычно не сквернословивший премьер и, подхватив под руку Сизова, отвел его в сторону.
— Нельзя их взять и просто так разогнать! Ты видишь, эти с камерами только того и ждут!
— Вижу, — сквозь зубы процедил Сизов. Желваки ходили на его щеках. — Надо бы, очень надо бы их проучить, но…
Он сделал жест рукой, и понятливый Фартусов подал Диктатору мобильный телефон.
— Малахов? Вот что, до меня их не трогай. Я скоро буду.
