Василий Звягинцев - Андреевское братство

Так я и хотел сказать Станиславу, но не успел. Наверняка посольство защищали отборные профессионалы кадровой белой армии, снабженные самым совершенным оружием, в том числе и приборами ночного видения.

Я даже знал, кто именно здесь был. Виденные мной на полигоне в Харькове рейнджеры Корниловской дивизии. Истинные монахи-рыцари, заслужившие свою схиму в самоубийственных, но победоносных сражениях под Ростовом, Екатеринодаром и Ставрополем еще в восемнадцатом-девятнадцатом годах.

Наверняка одетые в гибкие, непробиваемые даже винтовочными пулями бронежилеты и титановые шлемы-сферы с прозрачными бронещитками, приборами ночного видения и лазерными целеуказателями на лбу, да вдобавок исполненные холодной брезгливой ненависти к любому, носящему пятиконечную звезду на фуражке и цветные клапаны-»разговоры» на груди…

Еще три-четыре минуты, и живых латышей в ближайших окрестностях не останется.

А интересно – уж они-то здесь и сейчас за что воюют? За коминтерновское золото или за право безнаказанно убивать любого и каждого, не принадлежащего к их избранной «прибалтийской расе», при том что сами они своим же собственным народом тоже признаны предателями и ландскнехтами. Судьба, которой не позавидуешь.

Интуиция меня не подвела и на этот раз, только вот я отчего-то не подумал, что и меня касается сейчас ее предупреждение.

Оглушительно, покрывая все звуки ожесточенной перестрелки, из парка ударил противотанковый гранатомет. Совершенно машинально я отшатнулся в глубь машины, шкурой ощутив, что ракета направлена на нас. Как при близком ударе молнии гром выстрела почти совпал с разрывом под радиатором автомобиля. Я почувствовал, как днище машины ударило мне по ногам, толстые хрустальные стекла разлетелись брызгами, а окружающие дома, звездное небо и покрытая антрацитовой грязью брусчатка беспорядочно закрутились вокруг, словно «Испано-Сюиза», подобно истребителю, стремительно пошла в восходящую «бочку».

На какое-то время я если и не потерял сознание, то полностью лишился ориентировки во времени и пространстве.

Длилось это, очевидно, не слишком долго, потому что когда я разлепил чудом уцелевшие глаза, то раньше, чем звук глухих, словно через вату, выстрелов, услышал журчание льющейся на меня жидкости.

«Бензин», – подумал я с ужасом, потому что даже подсознанием помнил, каково это – гореть заживо. Но в следующую секунду сообразил, что это всего лишь вода из развороченного радиатора.

Окончательно пришел в себя и начал карабкаться наружу из кучи мятого металла, в щепу размочаленного дерева, кожаных подушек сидений, в которую превратился роскошный автомобиль, чудо современной техники и дизайна. Левая нога была тяжелая и малоподвижная, словно я ее отсидел.

Станислав, которого я увидел, привстав на четвереньки, был убит на месте. То есть он был настолько мертв, что не потребовалось даже искать пульс или предпринимать еще какие-то уместные в данном случае действия. Конкретно – целыми остались только сапоги и правая рука с зажатым в пальцах цейссовским биноклем.

«И вот все об этом человеке», – пришла отчего-то в голову стандартная фраза из «Тысячи и одной ночи».

А Людмила была жива. Я оттащил ее в переулок. Тут и пригодился шульгинский нож с фонариком. Женщина была в сознании и старалась не стонать, однако, срезав тугие пуговицы, расстегивать которые не было ни времени, ни сил, я увидел, что дело плохо.

Рваная ранка чуть ниже правой груди, судя по всему – осколочная, выглядела не слишком страшно, даже почти не кровила, зато розовая пена пузырилась на губах.

Легкие пробиты как минимум, а там еще поблизости и печень, и желудок с кишечником… В нормальном госпитале особых проблем с такой раной не было бы, да где ж тот госпиталь? Сколько у нее в запасе времени, я не знал. Не врач все-таки. Может, несколько часов, а может, минут…

Черт возьми, о чем думает Шульгин? Он же обещал, что будет постоянно держать меня под контролем!

Лично мне на его контроль плевать, но как быть с раненой женщиной?

Первое, самое разумное, что мне пришло в голову, это выскочить сейчас на улицу, размахивая белым флагом, и обратиться к милосердию врангелевских дипломатов. Должен же быть в посольстве врач, чтобы оказать неотложную помощь, или хотя бы телефон?

И я бы это непременно сделал, если бы немногочисленные латыши, отступая из парка и от ограды, не подняли совершенно бешеную, абсолютно бессмысленную стрельбу не только из винтовок, но из остававшегося в резерве при ротном командире «льюиса».

Выскакивать в таких условиях на открытое место с попыткой сдаться означало лишь гарантированную пулю с той или с другой стороны. С той – скорее, снайперы у них наверняка к толстовцам не относились.

А вскоре они окончательно разделаются с нападающими, и что потом? Выйдут на улицу и станут добивать уцелевших? Или, соблюдая принцип экстерриториальности, запрут ворота и предоставят убитых и раненых во власть законных органов правопорядка, когда и если таковые появятся?

Время же уходило. Людмила чувствовала себя пока еще не слишком плохо, жаловалась на слабость и боль в боку, но изъявляла готовность идти сама, ну, может быть, опираясь на мою руку.

Идти – куда?

– Давай постараемся добраться до «Мотылька», ну, то кафе, где мы познакомились, – поясняет, как будто я мог забыть об этом за два минувших дня, пусть и выдались они на удивление длинными. – Там наши люди, там помогут…

Возможно, и помогут, не знаю только, чем. Хотя у них, в такой разветвленной и мощной организации, должны быть и свои врачи тоже.

Добираться туда не так уж и далеко, километра два. Если по прямой да быстрым шагом, за полчаса дойти можно. А в нынешнем состоянии…

Только тут я спохватился, что и со мной не все в порядке. Нога. Я думал, просто ушиб или контузия, но боль не утихала, становилась даже сильнее. Под коленом неприятно пекло и дергало.

Посветил фонариком и увидел, что штанина потемнела от крови. Осколок гранаты или просто кусок металла от днища машины распорол голень вместе с толстой кожаной крагой, хорошо еще, что ни крупные сосуды, ни сустав не задело. Однако крови вытекло порядочно.

А у нас нет даже перевязочных средств. Усадив Людмилу под стеной, рядом с водосточным желобом, я вернулся к машине. Там, где и сказал Герасим, я нашел автомат, все тот же «АКСУ», подсумок с четырьмя полными магазинами. В перчаточном ящике три ручные гранаты. Хотя они и были со вставленными запалами, но при попадании ракеты в машину не сдетонировали. Тогда бы нам точно был полный абзац.

Сколько я ни рылся в обломках, ни аптечки первой помощи, ни даже перевязочного пакета не обнаружил. Как-то все, и я в том числе, выпустили из виду, что может сложиться и такая вот ситуация.

Я оборвал с окон каретки шелковые шторы и тут же, на месте, замотал, как мог, свою рану. Поверх тряпок и штанины перетянул ногу ремнем от подсумка. Магазины и гранаты рассовал по карманам, автомат забросил за спину.

Теперь за себя можно не опасаться как минимум до полудня. Даже если начнется заражение, к этому времени моя судьба как-нибудь да определится.

С Людмилой хуже. Перевязать я ее сумею, но что толку? Если бы хоть рана была сквозная. А так… Я не хирург, и не могу судить о реальной тяжести ее состояния. В самом оптимистическом варианте осколок мог застрять между ребрами, а кровотечение изо рта – просто следствие контузии…

И надо еще решить, куда мы все же пойдем? В ее «Мотылек» или… Примерно такое же расстояние отделяет нас от Столешникова переулка, где размещается главная база «Братства». Я был там всего один раз, но знаю, что, если суметь добраться туда, все проблемы будут решены автоматически.

Браслет! С его помощью и я, и Людмила будем здоровы сегодня же. Вот только как ее туда дотащить?

Женщина сидела тихо, стараясь почти не дышать. Мне показалось, что она теряет сознание.

– Как себя чувствуешь? Тебе плохо?

– Нет, ничего. Терпимо. Только при глубоком вдохе больно очень…

– Подожди, сейчас пойдем. Глотни для бодрости. – Я протянул ей фляжку, где оставалось еще граммов триста коньяка. – Только немного, глоток-два…

Если бы обстановка вокруг была нормальная, я бы смог донести ее до места на руках, не слишком она тяжелая, а сейчас…

Как раз там, куда нам нужно попасть, стрельба разгоралась с новой силой. Можно представить, что верные Троцкому войска, завершив первый, оборонительный этап, перешли наконец к активным действиям. И расширяют зону своего контроля как раз в том направлении, где нас ждет спасение. Если бы я был один, я все равно пробрался бы или прорвался, смотря по обстановке, невзирая даже и на раненую ногу, а с Людмилой…

Мысль оставить ее здесь и выбираться в одиночку пришла мне в голову вроде бы неожиданно, однако я знал, что она уже давно ворочалась в подсознании, вызревала исподволь, и только когда окончательно оформилась, выбралась наружу. А что – вполне разумная и логичная мысль. Кто она мне? Никто. В лучшем случае – женщина, с которой невзначай, по пьяному делу провел ночь. А не в лучшем – она мой враг, предавшая не только меня лично, но и «Братство», на которое работала, высказывавшая недвусмысленное желание при первой же возможности убить меня собственными руками. И это же благодаря ей, в конечном итоге, я оказался в теперешнем невеселом положении.