Надежда Попова - По делам их
Что же до Маргарет, то, учитывая все, что из нее удалось выудить за этот месяц, невыясненным оставался лишь один вопрос: имя. Только одно имя — имя безликого чародея. Решиться на слишком уж крайние меры при допросе заключенных Керн по-прежнему не мог, понимая, что хрупкая, привлекательная обвиняемая, какие бы слухи ни распустили в Кельне агенты Друденхауса, будет смотреться невинной жертвой, если ее облик скажет собравшимся для созерцания казни горожанам, какими методами от нее были получены некоторые сведения. Собственно, завершить суд и подмахнуть заключение можно было в любую минуту; признания своей вины арестованными не требовалось для вынесения приговора — доказательств этой вины было предостаточно, однако оставались невыясненными некоторые сведения, не интересующие (и которые, собственно говоря, не должны интересовать) добрых граждан Кельна, но весьма важные для Конгрегации.
Имя человека из попечительского отделения, благодаря которому следователь четвертого ранга Курт Гессе был признан добросовестным, все еще было неизвестно; попечительскому же отделению было не ведомо ни о всем том, что творилось в Кельне в этот месяц, ни об арестах. Завершение операции проходило под руководством академии святого Макария, силами Друденхауса и зондергруппы; мысль сообщить о предателе в рядах curator" ов даже не обсуждалась, ибо нельзя было ручаться за то, в чьи руки попадет такое донесение. Кельнское отделение Конгрегации по делам веры снова пребывало в состоянии предвоенного напряжения, пытаясь подсчитать, сколько времени необходимо на то, чтобы в город явились папские эмиссары и представители попечительского отдела; разговор и с теми, и с другими предстоял долгий и увлекательный. Керн полагался на свою давнюю дружбу с главой curator" ов Рихардом Мюллером, однако…
Герман Фельсбау был отпущен на свободу без предъявления обвинений лишь утром следующего дня — до того часа о нем, говоря честно, попросту забыли. Несколько ошалелый от столь неожиданного поворота событий студент был снабжен документом, свидетельствующим о том, что его арест был досадным недоразумением, не глядя подписал отказ от каких-либо претензий по поводу несправедливого обвинения, после чего был выпровожен из Друденхауса с обещанием побеседовать с ректором, если по причине произошедшей неприятной ошибки в университете начнутся проблемы.
Бруно пребывал в не меньшем шоке.
Поначалу он не сразу понял, что же вообще происходит; столкнувшись в коридорах Друденхауса с герцогом, идущим под присмотром двух стражей в допросную, он остановился и долго смотрел вслед — Курт видел это от двери на лестницу. А когда мимо подопечного прошел он сам, глаза бывшего студента остановились на Ланце и Райзе, идущих позади него; в лице промелькнула гремучая смесь ожесточения и сочувствия, а потом, когда от повязок на его руке взгляд спустился ниже, к ремню с оружием, тот замер, уставясь растерянно и непонимающе, и — это Курт ощутил затылком — долго еще стоял, так же глядя вслед уходящим. Сейчас он безвылазно сидел в "Веселой Кошке", исполняя полученный от Керна довольно туманный приказ "не путаться под ногами" и "смотреть в оба"; ни одного вопроса о происходящем он до сих пор так и не задал, с Куртом все еще не перемолвился ни словом, и какие мысли бродят теперь в его голове, было неведомо.
* * *"… Этот человек появился в моем замке сам. Я не знаю, как он свел знакомство с Маргарет, я этого не видел и ничего не могу сказать по этому поводу. Она однажды рассказала мне о нем, заметив, что он и велел это сделать, дабы я подготовился к его визиту — он желал обсудить со мною "какое-то дело".
Нет, согласия от меня не требовалось, мне лишь был сообщен сам факт.
Не помню, когда. Несколько лет назад. Он появился прямо во время утренней трапезы — просто вошел в залу и остановился напротив стола. Как его пропустила стража, я не знаю.
Разумеется, я могу это предположить: никто из присутствующих, кроме меня и Маргарет, его не увидел; надо думать, именно так он и вошел. Замечу, что он ушел и от ваших бравых парней в катакомбах — легко и на глазах у всех […]
Когда я с ним заговорил, прислуга посмотрела на меня, точно на помешанного, и именно по их взглядам на него, как на пустое место, я понял, что они его не видят. Он подал мне знак, чтобы я шел за ним, но я пребывал в растерянности и не сразу принял решение, следует ли подчиняться какому-то старику, которого я вижу впервые в жизни.
Нет, я не видел его лица. Я сказал "старик", потому что видел его руки — они в морщинах. И еще голос…
Он что-то сказал или прошептал… или… Я не знаю, как это объяснить. Он что-то сделал. И разносчик упал замертво — прямо там, где стоял. После этого я, само собою, оставил все сомнения; чего бы он ни желал, а такой человек, согласитесь, способен заставить себя выслушать. Потом, когда мы уединились в моих покоях, он… Не знаю, что это было, иллюзия или… Он что-то сделал с моим рассудком.
Я же сказал — не знаю, что именно. Он как будто погрузил меня в меня же, в какие-то глубины меня самого. И показался мне сам. Это было… неприятно.
В самом прямом смысле, а в каком еще, по-вашему? Там… что бы это ни было… там была моя человеческая судьба, простая, как палка, я увидел свое будущее — банальная скучная жизнь и банальный тривиальный конец, в старческой немощи и безвестности. Там был я, слабый, ничтожный, и был он — сильный и всемогущий. Как будто меня поставили перед Богом. И Бог спросил меня — ты хочешь существовать так? И умереть хочешь таким?..
Да идите вы к черту, меня ждет костер заживо, куда еще хуже? Вы хотели, чтобы я говорил? Говорю, как могу. Если вам это не по душе, я могу снова замолчать […]
Нет, о свержении Императора тогда речи не шло.
Да понятия не имею, чего я хотел. Не хотел оставаться курфюрстом на вторых ролях, вот чего я точно не хотел.
Да, власть. Это вызывает у вас удивление? Отчего-то никто не удивляется, когда за германский трон цепляется выскочка-богемец, но все искренне изумляются, когда подобные мысли возникают у немецкого герцога…"
"… отыскано и может быть присовокуплено к уликам:
В покоях архиепископа
1. Наперсный архиепископский крест, камень в изножье вынимается, и под ним самостоятельно и весьма щербато пробито отверстие. Предположение: сквозь это отверстие Распятие может быть подвешено в перевернутом виде.
2. Составленный scaenarium проведения нечестивой мессы в нескольких вариантах (с животными и человеческими жертвами, а также без оных).
В отделении катакомбы, соседствующем с местом задержания
1. Козлиная голова.
2. Жертвенный нож.
3. Причастная чаша со следами крови.
4. Требник, принадлежащий архиепископу (опознан служкой).
5. Самостоятельно выплавленные свечи грязно-серого цвета (явная неудачная попытка изготовить черные)…"
"… Двоюродный брат? Это, по-вашему, причина для того, чтобы проникнуться к нему состраданием? Да не будь он нужен, я удавил бы старого идиота уже давно.
Осточертел; как вам такое обоснование? Ему всего мало — мало власти, мало денег. Он ничего не желал делать сам, ни за что не желал отвечать, но хотел пользоваться всеми благами.
Да, это единственная причина.
[…]
Это был мой замысел. Одним махом освободиться от нахального и бесполезного груза, подвести репутацию Друденхауса под удар и избавиться, наконец, от вашего мальчишки. Тело архиепископа, найденное утром в соборе подле алтаря… Отличный повод для слухов. Друденхаус устранил неугодного ему высокопоставленного священнослужителя, и даже можно сказать, кто именно был исполнителем — разумеется, инквизитор с криминальным прошлым…
Все зависело бы от его поведения. Если б ваш парень встал на дыбы — что ж, его воля. Проявил бы благоразумие — и я помог бы ему отвертеться.
Разумеется, не просто так; я что же — похож на благотворителя?.. Какой разумный человек откажется иметь в своем распоряжении обязанного ему служителя Конгрегации, который, ко всему прочему, повязан такой тайной, как ритуальное убийство?
Откуда мне знать, зачем. Пригодился бы…"
* * *К утру восемнадцатого июня, спустя двое суток после ареста, в башнях Друденхауса начала витать уже не напряженность, а почти подавленность: Маргарет продолжала хранить молчание, герцог выдавал информацию мелкими порциями, надеясь, видимо, унести с собою в могилу хотя бы небольшую часть своих тайн, и отчаявшийся Керн даже предпринял попытку вытянуть хоть что-то из бессвязных бормотаний князь-епископа. Промучившись с ним с полчаса, майстер обер-инквизитор махнул рукой на все свои усилия.
