Сергей Анисимов - Вариант «Бис» (с иллюстрациями)

– Муса завут, – произнес крепко сбитый младший сержант, когда его отделение представляли самоходчикам. – В ваше распоряжение прибыл.

Наводчик посмотрел на Бориса вопросительно, как он отреагирует на такое обращение, не совсем по уставу, но тот выпендриваться не стал, плевал он на формальности. Его другое интересовало.

– Тебя где порезали, Муса?

На щеке командира отделения багровел широкий уродливый шрам, месяца два-три по свежести.

– Не помню где. То есть, не знаю, как называется. Река какая-то.

– На переправе?

– Нет, в рукопашной. Просто река рядом была, но как называется, я не знаю.

– Объяснил. Ребята твои тоже обстрелянные?

– Тоже. Харошие ребята.

– Ну тогда совсем хорошо. В десанты кто ходил уже?

Человек шесть из отделения махнули руками.

– Ладно, тогда остальным показываю.

Борис объяснил, как, поджимая ноги, нужно держаться за приваренные к броне самоходки скобы, как нужно спрыгивать на ходу.

– Башни, как у танков, на самоходках нет, поэтому вас не стряхнет. Ходим мы рывками и на скорости останавливаемся резко, разворачиваемся круто, поэтому держитесь, как за женину сиську. Все держались?

Пехотинцы засмеялись – ребята действительно оказались умелые и рады были попасть к обстрелянному, опытному экипажу.

– Если попадем под пулемет с большой дистанции, но прицельно, то прыгайте кубарем и ждите, пока задавим. Если с ближней – тоже прыгайте и стреляйте что есть мочи. Гранатометчиков бейте чем попало, и если увидите кого-нибудь вот с такой, – он показал размер, – трубой на плече, то патронов не жалеть. Теперь залезайте.

Водитель завел самоходку, она выползла из капонира и сделала пару кругов с десантом на броне – чтобы убедиться, что пехотинцы осознали вышесказанное и держатся нормально. Большой нужды в такой тщательности, возможно, и не было, но Борис в последнее время стал очень осторожным. Он явственно чувствовал, что смерть ходит где-то рядом, и просто так, по глупости или невнимательности, погибать не хотел. Не забыть еще Леньку проверить… Интересно вообще-то, из пяти целых машин две комбатские, Ленькина и две совсем зеленых месяц назад младших лейтенантов. Вот и думай, что такое судьба.

Полк (пожалуй, это слово уже можно было писать только в кавычках) двинулся с места в шесть вечера, когда было уже почти совсем темно. Вдалеке как обычно ухало и бумкало – то ли добивали окопавшиеся части, то ли те, наоборот, пытались вырваться из кольца. Самоходки шли с закрытыми фарами вслед за мотоциклом штаба дивизии, из коляски которого им иногда помигивали красным фонариком. Короткая колонна втянулась в лес, который, опять же вопреки российскому представлению о Германии, как о стране, целиком покрытой подстриженными газончиками и клумбами с маргаритками, был нормальной хвойной чащобой – с высокими и плотными елками, с завалами сухих стволов вдоль обочины и устилающими землю почти непрерывным ковром шишками. Осень. Повернувшись назад, Борис столкнулся глазами с Мусой – тот примостился на краю броневой крыши, уцепившись за отогнутую скобу, автомат висел на шее. Ночной бой будет, надо же… С чего бы это командование надумало так поступить? То ли больше некого посылать кровь пускать вражине, то ли их не жалко уже, все равно на переформировку отводить… И неизвестно, на кого их бросят в этот раз – на эсэсов или на американцев из «Головы Индейца»[145]. Хотя и те и другие драться умеют, это уже доказывать никому не надо.

Через час выяснилось, однако, что разведка сглупила – рубеж, который они должны были атаковать вместе с танками дивизии и по которому минут пятнадцать лупила артиллерия, выбрасывая на ветер стоящие дороже хлеба снаряды, был пустым. Супостат успел отвести свои войска, и удар пришелся в пустоту. Ночью погоню было не организовать, и полк с подошедшими службами и пехотой расположился в брошенных окопах. Мало кто жалел, что не удалось подраться. Каждый нормальный солдат испытывает эгоистичную радость от того, что противник отошел без боя – потому что понял, что ему не удержать позицию, либо от того, что его обошли с флангов. Если же при этом солдат начинает рассуждать о своей ненависти к врагу в данный конкретный момент, о том, что надо, не жалея жизни, преследовать его, чтобы опередить соседей на пути к Берлину – или, в данном случае, Петершагену, – значит он не солдат, а разжалованный за пьянство и бесталанность генерал. Или сексот. Согласиться с такими рассуждениями стоит. А трогаться с места и с перекошенным лицом устремляться вперед вовсе не обязательно. Война длинная. Длиннее, чем всем казалось месяц назад.

Узел 9.3.

25 ноября 1944 г., 8.10—10.55

Утро двадцать пятого застало корабли советской эскадры в походном ордере. Погода за ночь заметно улучшилась, и небо на востоке было открыто уже почти наполовину, хотя группы кучевых облаков делали значительные участки моря рельефно черными на фоне серой в мутном заполярном освещении толщи воды

Три корабля шли «особым экономическим» ходом, ощетинившись стволами зенитных пушек, в абсолютной пустоте водной глади того неопределенного района, где Северная Атлантика смешивается со сталью Ледовитого океана. Стоящие на мостиках кораблей офицеры, выспавшиеся за не обещавшую неожиданностей ночь, больше смотрели на своих мателотов[146], чем по сторонам. Сигнальщики были расписаны по секторам, и сигнальная вахта блюлась со всей строгостью, замеченный в небрежении матрос, может, и не получил бы биноклем по зубам, но ему искренне и с душой набили бы морду свои же ребята-матросы, которые весьма хотели жить.

До более-менее родных вод, где их встретят эсминцы, оставался, пожалуй, лишь день с копейками пути, и помирать из-за разгильдяйства или усталости пропустившего перископ или блик на горизонте салаги нормальным морякам резону было никакого. Покрытые шрамами выгоревших очагов, окруженных истонченным кружевом искореженных железных конструкций, оба бронированных монстра выглядели донельзя мужественно. Особенно в этом отношении впечатлял линейный крейсер, на котором, казалось, не оставалось ни одного живого места. Значительная часть верхней палубы представляла теперь ровные копченые грани какой-то причудливой пирамиды ацтеков или майя. Практически весь стальной мусор, захламивший ее после боев 22 и 23 ноября, помноженный еще на бой с «Эссексом» и компанией, был за последний спокойный день срезан газосваркой и выкинут за борт, куда последовали и сотни две ведер осколков. Сэкономленные тонны радовали сердце любого, имеющего доступ к информации о расходе топлива.

Как-то нехорошо получилось, что смена вахт группы радиолокации на «Советском Союзе» задержалась на полчаса. Технику что-то не нравилось в электронном нутре многострадального прибора, два десятка цепей пришлось прозванивать, а затем вновь полностью откалибровать по проверочному блоку и засветками от «Кронштадта» и «Чапаева». Это заняло сразу две смены более чем на целый час. Такого типа нерегламентные работы должны были, по инструкции, обеспечиваться усиленным режимом несения радиолокационной службы на мателотах – но станциям линейного крейсера пришла полная хана, а «чапаевская» была маломощной и ничего полезного до сих пор не совершила. В итоге, когда локатор поиска воздушных целей был наконец настроен, откалиброван грубо по мачтам, а командир БЧ с его просьбой погонять над эскадрой ЯК был послан на хрен сначала Ивановым, а затем Осадченко, что-то такое удалось засечь. Минут десять желтая вертикальная черта, переползающая из одного конца экрана в другой, вызывала недоумение и споры, потом все-таки решились доложить о возможной воздушной цели. Еще какое-то время ушло на прохождение информации с не слишком значительной степенью значимости через цепочку субординантов до мостика.

К общему удивлению, Левченко немедленно приказал поднять по тревоге дежурное звено перехватчиков с «Чапаева» и объявить на авианосце боевую тревогу. Артиллерийские корабли он решил пока не дергать. Иванов был на сто процентов уверен, что адмирал ненужно перестраховывается, – но это, во-первых, его не касалось, а во-вторых, лишний раз шугнуть Осадченко, обленившегося на положении «белого слона», было весьма полезно. Не все коту масленица, изволь иногда и попрыгать для общего удовольствия.

На «Чапаеве» слишком хорошо помнили первый бой над эскадрой, когда только чудом удалось перехватить американцев достаточно далеко от кораблей, поэтому командир подтвердил приказание адмирала не жмотиться на топливо, а поднимать всю четверку. Большого смысла в экономии бензина уже не было: до сих пор израсходовали лишь две с небольшим его «единицы», то есть полных заправки на всю авиагруппу, преимущественно в боях девятнадцатого числа. За две сотни километров от берега, если позволит погода, авиагруппа должна была оставить палубу и ангар пустыми, забрав с собой весь бензин до капли, чтобы уменьшить риск в прибрежных водах, регулярно посещаемых немецкими субмаринами.