Бурят - Квинтус Номен
— В ЦК поступали жалобы, что для размещения этих рабочих из домов выгонялись местные жители…
— Не выгонялись, а выселялись, причем выселялись из домов, захваченных местной, извините за выражение, интеллигенцией у русских людей, которых прибалты выгнали их своих домов десять лет назад. Мы просто вернули украденное… кстати, тамошняя сельская молодежь уже все сообразила, активно учатся рабочим профессиям.
— И где? Там же ни заводов, ни училищ…
— Только в Питер больше пятидесяти тысяч человек приехало, на заводах питерских подсобными рабочими трудятся. А заводов сейчас в СССР много, так что юного мужичка из новых областей и во Владивостоке встретить несложно.
— То есть идет выселение…
— Иосиф Виссарионович, вы все еще живете в вымышленном мире какой-то седой древности. У нас в СССР все люди равны, нам официально национальность каждого человека не важна. Каждый имеет полное право учиться любой специальности — но мы не гарантируем, что будем его учить там, где он пожелает. Хочет человек учиться на судостроителя — да ради бога, но учиться придется в Николаеве, во Владивостоке, в Комсомольске… в Петербурге еще, но там мест для учеников уже и нет больше. И работать человек может кем захочет, но лишь там, где такая работа есть. А если нет там, где он живет, желаемой им работы, то пусть переезжает или работает на той работе, что есть: человек всяко обязан трудиться, в том числе и для того, чтобы на прокорм себе заработать. Мы даем человеку права, но и обязанностей не изымаем — а обязанности для всех людей у нас тоже едины.
— Но у малых народов…
— У них — как и у народов больших — есть полное право разговаривать на родном языке, изучать историю своего народа, гордиться ею. Но права получать какие-то преимущества за то, что они какой-то народ особый, ни у кого нет. Еще раз: у нас все равны. Все люди, все народы. А задача правительства вовсе не в том, чтобы кого-то там ублажать, а в том, чтобы все люди в стране и дальше были равны. В правах равны и в обязанностях!
— Но дайте договорить! У малых народов меньше возможностей получить должное образование, просто потому, что нет учителей достаточно образованных и языки этих народов…
— Ну как же с вами разговаривать-то тяжело! Вы, как руководитель партии, и должны представителям этих, как вы говорите, малых народов, что им учиться нужно. Но — обратите на это особое внимание — учиться нужно у тех, кто учить уже умеет. Есть русские учителя — пусть учатся у них. Других-то учителей, сами знаете, нет у нас. Вы, я имею в виду партия, просто обязаны людям объяснять, что выдумывая всякие там национальные особенности, они так и останутся в дикости. На тех же чухонцев посмотрите: его умыть и приодеть — так на человека похожи становятся, но гадить в унитаз… за что там унитаз, они ретирадника отдельного не додумались, ночной горшок для них — чудо заморское…
— Я все же думаю, что привлечение национальных кадров…
— Иосиф Виссарионович, у партии гимн какой?
— Не понял, какая связь… «Интернационал».
— Вот именно что «интер». Партии тоже национальность должна быть безразлична: все большевики равны. И все не большевики — тоже. А если кто-то думает иначе…
«Думающие иначе» много времени на размышления тратить не могли, у них и других забот хватало: нужно было мерзлую землю копать. За весну и лето в вечной мерзлоте было прорыто чуть больше ста километров больших туннелей — настолько больших, что в них поезд мог заехать свободно. Однако поезда в них не ходили, хотя рельсы там и были проложены — но по рельсам катались лишь вагонетки, в которых на длительное хранение привозились разные «скоропортящиеся продукты». И начали эти продукты заводиться в штольни уже с середины ноября — то есть когда на улице стало достаточно холодно, чтобы эти продукты могли сами замерзнуть. В основном в штольни заводили мясо и рыбу: мясо завозили в хранилища Забайкалья, куда его много из Монголии приходило, а рыбу — в Воркутинские и выстроенные к северу от Лабытнанги, до которых уже дотянулись рельсы. Конечно, рыбу туда все же довезти тоже требовалось, но по рельсам бегало уже достаточно вагонов-рефрижераторов (большей частью немецких, но уже и отечественные появились).
Еще у «альтернативно думающих» была возможность героически потрудиться на засолке селедки: Николай Павлович разумно счел, что отправлять не очень советский народ в ссылку на курорты Алтайского края или Южной Сибири несколько неправильно — и ссыльные теперь осваивали берега очень богатого рыбой Охотского моря. В Комсомольске рыболовецких суденышек много понастроили, так что рыбы теперь в море ловилось немало — но ее нужно было после этого разделать и засолить. А другой работы для ссыльный в этих поселках просто не было — ну а просто так их кормить никто не собирался.
Станислав Густавович как-то поинтересовался у Николая Павловича:
— Мне вот что интересно: рыбы мы наловили столько, сколько за пару лет всей стране не съесть — так зачем ты столько денег тратишь на то, чтобы ее еще больше добывать?
— Знаешь, я тебе так отвечу: еда лишней никогда не бывает. В этом году урожай, в другом — поля пустые — вот тут-то запас и пригодится.
— В этом году мы собрали даже больше ста миллионов тонн, из которых двадцать мы ни продать, ни съесть не сможем. А еще с прошлого года десять миллионов…
— А народу в стране почти сто восемьдесят миллионов, и каждый, обрати внимание, очень не против что-нибудь сожрать. Я тут книжку одну нашел, буржуйскую конечно, но там некоторые умные слова все же встречаются. Я тебе ее дам почитать… не бесплатно, конечно — но как соседу скидку предоставлю… процентов двадцать. Так вот, в книжек черными буквами написано, что для правильного прокорма одного человека требуется одна тонна зерна в год.
— А ты видел человека, который в состоянии столько сожрать?
— Сожрать человек сможет зерна — в виде хлеба или каши какой — в год килограмм двести пятьдесят, или даже двести. Но двести он сожрет только если остальные восемь центнеров будут потрачены на прокорм птицы и скотины, и человек вместо
