Стивен Кинг - 11.22.63

Они ругались, забрасывая один другого аргументами, определенно, Марина старалась ему объяснить, что она не знает, как их нашла Маргарита, и что у нее не было возможности помешать «мамочке» войти в дом. Ну и конечно, Ли наконец-то ударил ее по лицу, так как собственную матушку ударить он не смел. Даже если бы она оказалась рядом, он был неспособен даже замахнуться на нее.

Марина вскрикнула. Он отпустил ее. Она взволновано начала что-то говорить, протянув к нему руки. Он хотел схватить ее, но Марина хлопнула его по руке. Потом она воздела руки к потолку, опустила их, вышла во двор. Ли двинулся было за ней, потом передумал. Братья поставили на крыльце пару старых расшатанных садовых стульев. Марина съежилась на одном из них. Под левым глазом у нее виднелась царапина, и щека уже начала распухать. Она втупилась взглядом вдаль, через улицу. Меня пронзила боязнь, хоть свет в моей гостиной не горел и я знал, что меня она не увидит. Я там как застыл, так и оставался стоять, тем не менее, с биноклем, словно приклеенным к лицу.

Ли сел за кухонный стол и уперся лбом в ладони. Так он и сидел некоторое время, а потом, что-то услышав, пошел в спальню к дочке. Вышел оттуда с Джун на руках и начал носить ее по гостиной, гладя доченьке спинку, успокаивая. Марина зашла в дом. Джун увидела маму и потянулась к ней пухленькими ручками. Марина подошла, и Ли передал ей ребенка. И тогда, Марина еще не успела отойти, он ее обнял. Она какое-то мгновение постояла молча в его объятиях, а потом передвинула ребенка на сгиб локтя, чтобы и самой обнять мужа одной рукой. Он зарылся губами в ее волосы, и я был уверен, что именно он сейчас ей говорит: русские слова извинения. Относительно этого я не сомневался. И в следующий раз он также будет извиняться. И в другой следующий раз тоже.

Марина понесла Джун назад в комнату, которая была когда-то спальней Розетты. Ли постоял некоторое время на месте, потом подошел к холодильнику, что-то из него вытянул и начал есть.

Под вечер на следующий день, как раз когда Ли с Мариной садились ужинать (Джун лежала на полу гостиной, суча ножками по одеялу), Маргарита запыхавшись подплыла от автобусной остановки на Винскот-роуд. На этот раз на ней были синие слаксы, явно неуместные, учитывая весьма значительные размеры ее зада. Несла она большую полотняную сумку. Оттуда торчала верхушка детского игрушечного домика из красной пластмассы. Она взошла на крыльцо (вновь ловко переступив через шаткую ступеньку) и без стука промаршировала в дом.

Я старался побороть соблазн достать свой направленный микрофон — очередная сцена, свидетелем которой у меня не было необходимости становиться — и проиграл эту борьбу. Нет ничего более увлекательного, чем семейный скандал, кажется, так писал Лев Толстой. А может, Джонатан Франзен[518]? К тому времени, когда я его достал, подключил и нацелил через свое открытое окно на открытое окно напротив, ссора там уже гудела полным ходом.

— …хотел, чтобы ты знала, где мы были, я бы, черт побери, об этом тебе рассказал!

— Вейда мне рассказала, она хорошая девушка, — произнесла Маргарита беззаботно. Гнев Ли обмывал ее, словно легкий летний дождик. Она выгружала на кухонный стол разномастные тарелки со скоростью шулера, который сдает карты для игры в очко. Марина смотрела на нее с откровенным удивлением. Игрушечный домик уже стоял на полу, рядом с одеялом Джун. Джун его игнорировала, суча ножками. Конечно, игнорировала. Что другое может делать четырехмесячный ребенок с игрушечным домиком?

— Ма, лучше бы ты нас оставила в покое! Тебе нужно перестать что-то приносить нам! Я сам могу позаботиться о своей семье!

Марина тоже добавила свои пару центов:

— Мамочька, Ли говорит нет.

Маргарита весело рассмеялась.

— «Ли говорит нет, Ли говорит нет». Милочка моя, Ли всегда говорит нет, этот мой малыш так делает всю свою жизнь, и это никогда не имеет ни наименьшего значения. Мама о нем заботится. — Она ущипнула сына за щеку, как матери бывает щипают шестилетнее дитя, когда оно сделало что-то не хорошее, но в тоже время забавное. Если бы такое себе позволила Марина, я уверен, Ли дал бы ей по голове.

Тем временем на лысое подобие лужайки принесло девочек-попрыгуний. Они наблюдали за скандалом не менее восторженно, чем зрители со стоячих мест в «Глобусе» за перипетиями самой новой постановки Шекспира. Вот только в пьесе, которую смотрели мы, взять верх должна была сварливая мегера.

— Что она приготовила тебе на ужин, милый? А оно хотя бы немного вкусное?

— Мы едим тушеное мясо. Жаркое. Один наш знакомый, Грегори, прислал несколько купонов на отоварку в «Шоп-Райте»[519]. — Ли принялся жевать. Маргарита ждала. — Хочешь попробовать, ма?

— Жаркое, о'кей, мамочька, — произнесла Марина с выжидающей улыбкой.

— Нет, я не могу есть ничего подобного, — ответила Маргарита.

— Черт, ма, ты даже не знаешь, что это такое!

А ей это было, словно он и голоса не подавал.

— У меня от такого расстроится желудок. Кроме того, я не желаю ехать на автобусе после восьмой. Там полно пьянчужек после восьми. Ли, миленький, тебе надо починить эту ступеньку, пока кто-то не сломал себе ногу.

Он что-то пробормотал, но внимание Маргариты уже переключилось на другое. Бросившись, словно ястреб на полевую мышку, она схватила Джун. Черезь бинокль испуганное выражение лица у девочки читалось безошибочно.

— Как ты сегодня, моя масипусечка, моя КРАСАТУЛЕЧКА? Как ты, моя ДОРОГУША? Как ты, моя ДЕВУШКА?

Ее маленькая девушка, перепуганная насмерть, начала визжать во всю силу своих легких.

Ли сделал движение забрать ребенка, красные губы Маргариты оттянулись назад в гримасе, которую кто-то и мог бы воспринять за улыбку, но только по благотворительности. Мне она показалась скорее оскалом. Ее сыну, вероятно, тоже, так как он сделал шаг назад. Марина, закусив губу, смотрела на это расширенными, испуганными глазами.

— Ууууу, Джуни! Джуни-муни-спууууни!

Маргарита широкими шагами заходила туда-сюда по обтрепанному ковру, игнорируя все более громкое скуление Джун так же, как она игнорировала гнев Ли. Или, может, она и в самом деле питается этим детским плачем? Для меня это выглядело именно так. Прошло немного времени, и Марина уже не смогла этого больше терпеть. Она вскочила и двинулась к Маргарите, которая на всех парах двинулась от нее, прижимая грудного ребенка к своей груди. Даже по другую сторону улицы я мог себе вообразить стук ее неуклюжих белых ботинок: блак-блок-блак. Марина за ней. Маргарита, несомненно, ощутив, что уже достигла желаемого, отдала ей ребенка. Показав сначала на Ли, она заговорила с Мариной своим громким инструкторским голосом:

— Он поправился…пока вы жили у меня… так как я ему готовила… все, что он ЛЮБИТ… а сейчас он ТАКОЙ… К ЧЕРТУ… ХУДОЙ!

Марина смотрела на нее поверх головки дочурки своими широко раскрытыми красивыми глазами. Маргарита наклонила голову в сторону Марины и подкатила глаза себе под лоб то ли от неудовольствия, то ли в откровенном пренебрежении. Свет включенной Наклонной Пизанской Лампы скользнул по стеклам кошачьих очков Маргариты.

— ГОТОВЬ ЕМУ…ТО, ЧТО ОН ДОЛЖЕН ЕСТЬ… НИКАКОЙ… СМЕТАНЫ! НИКАКИХ… ЙОГРУТОВ! ОН… УЖАСНО… ХУДОЙ!

— «Худой», — повторила Марина с сомнением. В безопасности материнских объятий скулеж Джун утих до слезливых всхлипов.

— Именно так! — сказала Маргарита. И вихрем повернулась к Ли. — Почини ту ступеньку!

И тогда уже она ушла, задержавшись только для того, чтобы громко чмокнуть в головку свою внучку. Шествуя к автобусной остановке, она улыбалась. Помолодевшая на вид.

Утром на следующий день после того, когда Маргарита принесла Джун игрушечный домик, я проснулся в шесть. Подошел к закрытым шторам и поглядел через щель, даже не сознавая своих действий — шпионское подсматривание за домом напротив превратилось в привычку. На одном из надворных стульев сидела Марина и курила сигарету. Розовая пижама из искусственного шелка на ней была явно великовата. Под глазом у нее красовался свежий синяк, а на пижамной рубашке заметны были пятна крови. Курила она медленно, затягивалась глубоко и смотрела в никуда.

Спустя некоторое время она вернулась в дом и сделала завтрак. Вскоре вышел Ли и съел приготовленное. На жену он не смотрел. Он читал книгу.

«Один наш знакомый, Грегори, прислал несколько купонов на отоварку в „Шоп-Райте“», — сказал Ли своей матери, то ли объясняя наличие мяса, то ли, возможно, просто информируя ее, что они с Мариной не одиноки здесь, в Форт-Уорте, а имеют друзей. Похоже, Мамочка не обратила на это внимания, вместе с тем внимание на эти слова обратил я. Питер Грегори был первым звеном в той цепи, которая приведет на Мерседес-стрит Джорджа де Мореншильда.