Санек 3 - Василий Седой
— Какие шашечки? Что ты несешь? Совсем рехнулся? Ты хоть представляешь, что со мной могли сделать из-за твоего отсутствия?
Тут мне удалось вклиниться и вставить свои пять копеек.
— Абрам Лазаревич, может, вместо того, чтобы орать, вы все-таки объясните, что произошло, пока меня не было?
Из-за хорошего настроения я почему-то не воспринимал всерьез всю эту ругань, наоборот, мне было интересно наблюдать за этим представлением.
Абрам Лазаревич выпустил сквозь сжатые зубы воздух и уже спокойным голосом произнес:
— Тебе назначена важная встреча сегодня вечером. Ты представить себе не можешь, что я испытал, когда получил известие об этой встрече, а потом обнаружил, что ты пропал. Саша, не делай так больше, мне еще пожить хочется хоть день-другой, а ты меня точно до инфаркта доведешь.
— Хорошо, но тогда уж и вы тоже, Абрам Лазаревич, прекращайте устраивать из моего дома балаган. Я ведь живой человек и физически не могу работать круглосуточно. И вообще — я еще маленький, и моему организму крайне необходим здоровый сон и отдых.
— Маленький он. А мне-то что делать, — тихо сам себе произнес Абрам Лазаревич и уже громче добавил: — Ладно, позже подумаем, как облегчить твою участь. А сейчас расскажи мне, куда ты пропал на целые сутки, и мы с тобой подготовимся к встрече.
— Да не пропадал я никуда, добрался до ближайшей гостиницы и отсыпался. Я ведь правда устал за эту неделю, как проклятый, поэтому и сбежал. А с кем хоть встреча-то будет? А то непонятно, к чему готовиться.
— С хозяином встречаться будешь, с товарищем Сталиным.
— Ох, ни фига себе заявка. Да ну нафиг, может, не надо?
— Надо Саша, еще как надо.
Глава 4
Время до вечера прошло в разговорах. Сегодня никаких встреч ни с кем не было. Нет, желающие добраться до меня были, и их было немало, но их всех сразу же разворачивали, объясняя, что меня нет на месте. Вся моя подготовка к встрече свелась к тому, что Абрам Лазаревич объяснил мне, как себя вести и что кому можно говорить, а что нельзя. Притом у меня складывалось ощущение, что Абрам Лазаревич слишком уж переживает из-за возможных последствий этой встречи. Когда он начал талдычить то же самое уже в третий раз, я не выдержал и произнес:
— Абрам Лазаревич, давайте, может, уже прекращать? Я понял, как себя вести, честное слово. И прекращайте уже переживать. Все будет нормально, я ведь с людьми буду разговаривать, значит справлюсь.
— Эх, Саша, было бы все просто, я бы и не переживал. Но, зная Кобу, боюсь, как бы чего не вышло. Ты слишком уж резкий и самостоятельный, а он не любит, когда ему перечат. Был бы ты взрослый, было бы проще, а так сложно тебя всерьёз воспринимать, вот и боюсь, как бы чего не вышло.
Вот в таких вот сетованиях и причитаниях по большей части и прошёл этот день. Когда пришло время отправляться в путь, я с удивлением обнаружил, что Абрам Лазаревич, собрался ехать со мной. Более того, к машине он школ сам, забавно опираясь на костыли. Слово «забавно», конечно, не очень уместно, но очень уж потешно он это делал, переставляя костыли не одновременно, а с небольшим рассинхроном, из-за чего при движении напоминал переевшую утку. Поехали мы на двух машинах, и уже минут через сорок были в Кремле.
Рассказывать, как мы добирались до нужного кабинета, я не буду. Нет, конечно, к безопасности лидера государства здесь относятся со всей серьёзностью, но косяков в организации охраны даже на мой неискушенный взгляд было более чем достаточно. Взять хоть тот же поверхностный осмотр на наличие скрытого оружия. Конечно, пистолет найдут, но стилет при желании можно пронести запросто. Про мелкие вещи в карманах типа расчёски или бумажника вообще молчу, их просто не замечали, а зря, как по мне. Но это ладно, как бы там ни было, мы благополучно добрались к нужному месту, и тут я удивился. Из разговора между сопровождающим и Абрамом Лазаревичем по всему выходило, что идём мы в кабинет Сталина. Удивился же я вот чему. Не раз и не два я видел этот кабинет в прошлой жизни по телевизору, собственно, как и приёмную перед этим кабинетом. То место, куда нас привели, совершенно не было похоже на то, что я видел раньше. Мы зашли в какой-то довольно просторный зал, украшенный замысловатой лепниной, и остановились перед массивной, тяжёлой даже на вид дверью. Здесь нам велели ждать, пока нас не позовут. Я заметил, что Абрам Лазаревич тоже с недоумением осмотрелся, но при этом ничего спрашивать у сопровождающего он не стал.
Ждать пришлось недолго. Минут через десять дверь приоткрылась, и нам велели заходить. Мы действительно оказались в кабинете, но очень уж большом. Посередине этого помещения стоял огромный длинный стол в обрамлении множества стульев. Стены кабинета снизу почти до середины были зашиты чем-то вроде деревянных панелей, а выше ровно окрашены в бежевый цвет и завешены самыми разными картинами. Учитывая огромную люстру на потолке, вычурную лепнину вокруг нее и замысловато уложенный паркет на полу, у меня это место ассоциировалось не с кабинетом, а скорее со столовой, переделанной в кабинет. За столом сидела очень представительная компания, состоящая из действительно важных людей: Ворошилов, Калинин, Молотов, Каганович…
Всего там сидело человек пятнадцать, но все моё внимание сразу же сосредоточилось на Сталине, которого я увидел за другим концом стола. Он в отличие от всех остальных стоял и, когда мы с Абрамом Лазаревичем зашли, произнес:
— Проходите, товарищи, присаживайтесь.
Абрам Лазаревич отошел на своих костылях от дверного проёма на пару метров.
— Добрый вечер, товарищ Сталин, — сказал он и после коротенькой паузы добавил: — Здравствуйте, товарищи.
Я про себя подумал: ничего себе, как тут принято, сначала с вождем здороваешься, потом с остальными. Прикольно. Сам между тем неожиданно даже для себя произнес:
— Здравия желаю.
Не знаю почему, но я не стал здороваться по примеру Абрама Лазаревича, как-то не по мне попугайничать.
Сталин одними глазами улыбнулся и ещё раз сказал:
— Присаживайтесь, будем сейчас знакомиться. Но сначала товарищ Калинин скажет два слова.
Рассказывать в подробностях об этой встрече я не буду, остановлюсь коротко на основных моментах, и на этом все. Потому что если я начну пересказывать все в лицах, мы тут надолго застрянем.
Когда Сталин сказал, что
