Загнанный - Василий Павлович Щепетнёв
В окно Ленин видел: простор, простор, и ничего кроме простора. Глазу не за что зацепиться, а ведь сколько лет губерния была важнейшей в стране! То ли дело Германия, где куда ни глянь, взгляд упирается либо в церковь, либо в крепость, либо в завод.
Вернулся доктор.
— Пора выходить?
— Стоянка поезда — пять минут, — ответил Магель.
Послышался стук, потом лязг.
— Что это? — насторожилась Мария.
— Автомобиль покидает вагон.
— Автомобиль?
— Разумеется. Готовим к поездке.
Стало веселее. В автомобиле тоже тепло и уютно.
Клаксон у автомобиля негромкий, но пробирающий до мозга костей.
— Пора!
Надя и Мария подхватили чемоданчики, а он спустился так, налегке.
В первые мгновения он не узнал автомобиль. Был чёрным, стал белым.
— Конспирация, — снова сказал доктор. — Это меловая смесь, и только. Помыть в теплой воде, и вернется черный цвет.
Умно.
— А… дорога?
— Наш автомобиль — внедорожник. Для него невозможного мало. Вы забирайтесь в салон, я присоединюсь через минуту, — доктор отошёл к вагону, стал о чем-то говорить с негром и турком. Слух у Ленина после выздоровления отменный, но мешало шипение паровоза.
Пришлось забираться в салон. Странно, но внутри было тепло. Верно, шофёр запустил мотор заранее, прогрел. Предусмотрительно.
Из окошка салона он видел, как турок и негр поднялись в вагон, и поезд медленно-медленно возобновил движение.
— А эти товарищи? — спросил он доктора, когда тот сел рядом. Не с шофёром рядом, а с ними, в салон.
— Они едут в Питер, — и, предвосхищая вопрос, добавил:
— Для конспирации. Вас будут искать, это неизбежно. Во все концы полетят — и уже летят — телеграммы: найти и задержать. Но не Ленина, нет, как можно? Для всех вождь мирового пролетариата мёртв. Искать будут приметных людей, а кто у нас самый приметный? Самый приметный у нас Антуан. Мустафа тоже выделяется. И когда их увидят в Петербурге, чекисты дружно устремятся за ними. Что нам и требуется.
— А это… А это не опасно? — Ленину было жаль негра. С негром было спокойнее, негр излучал уверенность и силу.
— Опасно, конечно. Если чекисты перейдут к решительным действиям, им не позавидуешь.
— И не жалко? — некстати спросила Мария.
— Не очень. Они сами выбрали свой путь.
— Мне жалко, — сказала Мария. — Негр, угнетенная нация, жизнь, полная страданий…
— А, вы имеете в виду Антуана? Я-то думал, что речь идет о чекистах. Нет, Антуана и Мустафу жалеть нужды нет, — но продолжать не стал, сменил тему:
— Сейчас мы поедем в сельцо Капорье, Троцкий уезд. Там пробудем сегодняшний и большую часть завтрашнего дня. А завтра поздним вечером отправимся в Финляндию.
— Почему только завтра? — спросил Ленин.
— Таков план. Остановимся мы не в самом селе, а на мызе Зиновьева. Там, в бывшем господском доме, располагается санатория для командного состава Красной Армии, и примут нас со всем почтением. Потому что мы — это инспекция, рассматривающая санаторию на предмет способности оказывать помощь раненым и пораженным в грядущей войне.
— Какой войне? — удивился Ленин.
— Грядущей. Сверху буржуазная Финляндия, слева — буржуазные Латвия, Литва и Эстония, чуть дальше коварная Польша — как не быть войне, когда кругом враги? Держать порох сухим, а госпитали — наготове, таков лозунг дня.
— А, это для конспирации, — догадался Ленин.
— Именно. Вы, Владимир Ильич, в инспекции будете приглашенным немецким специалистом. Вы ведь знаете немецкий язык?
— Ja natürlich, ich spreche perfekt Deutsch.
Доктор поморщился:
— Лучше вы будете глухонемым немецким специалистом. Ваша роль без слов. Хмурите брови, и только. Вы, Надежда Константиновна, председатель Особой Комиссии.
— Что это за комиссия, в чем ее суть?
— Никто не знает, потому и Особая. Помимо этого вы — сестра Мессинга. Старшая сестра.
— Какого Мессинга?
— Петроградского. Время от времени говорите «об этом стоит рассказать брату». Не слишком часто, раза три-четыре за день.
— Если того требует конспирация…
— Безусловно. Требует. Вы, Мария Ильинична, будете неизвестной величиной, это интригует и пугает. На самом деле вы представляете Коминтерн, но должны до времени держать это в тайне. Презрительно улыбайтесь, и записывайте что-нибудь в блокнотик. У вас блокнотик есть?
— Нет… Не знаю…
— Не страшно, возьмите мой, — доктор протянул небольшой блокнот в сафьяновом переплете. С блокнотом шёл свинцовый карандаш на золотой цепочке. Изящный парижский набор, в девятьсот девятом она присматривалась к такому, но купить не решилась, слишком уж дорого.
Мария Ильинична раскрыла блокнот. Чистые листки, как и положено новому блокноту.
— Хорошо, мы будем молчать и хмурить брови. А говорить будете вы? — в голосе Ленина явно звучало раздражение.
— Я? О, нет, нет. Говорить будет Селифан.
— Селифан? Шофёр?
— Поверьте, он отлично справится. Всё будет хорошо.
Автомобиль уже подъезжал к господскому дому, деревянному, но стоящему среди каменных служб.
— Это — мыза Зиновьева, сегодня — санатория имени Нахамкиса, здесь мы и найдем приют.
Зиновьева? А уезд — Троцкий. Предположим, Зиновьев не тот. Но Троцк-то в честь Троцкого назвали! Глядишь, дело и до Кобограда дойдёт!
Ленин нахмурился.
— Вот-вот, так и хмурьтесь, — сказал доктор.
У самого крыльца шофёр начал клаксонить, часто и требовательно.
К машине подбежала женщина, корпулентная, в заячьем тулупе
— Ну чего, чего расшумелись! Здесь санатория, здесь должно быть тихо, здесь поправляет здоровье сам товарищ Гребенюк!
— Гребенюк, гражданочка, нам пока ни чему, но где гражданин Тамм, почему я его не вижу? — сказал шофёр, выйдя из кабины. — Может, я плохо сигналю? Могу повторить.
— Не нужно повторять. Товарищ Тамм спит.
— Спит? Сейчас? Здесь? Когда приехали мы?
— Да кто вы такие, объяснитесь!
— Тише, тише, деревня! С нами — шофер кивнул на салон, — с нами Особая комиссия. Сестра Мессинга! Поняла?
— По… поняла, — сказала гражданочка, и ноги её подогнулись.
— Погоди умирать, гражданочка, — поддержал её за локоток шофёр. — Может, ещё и обойдётся. Только Тамма сюда — немедленно!
Но Тамм и сам спешил к автомобилю. Увидел в окошко, и понял: на таком автомобиле простое начальство не приедет. На таком автомобиле приедет только самое высокое начальство!
— Та! Здрафстфуйте! Топро пошалофать! — включил он акцент. Иногда помогает.
— Топро, топро! — Селифан был в кожаной
