Чужак из ниоткуда-3 - Алексей Анатольевич Евтушенко
— Ничего, Серёжа, правильно сделал, — заверил меня товарищ Прокофьев. — В нашем деле пустяков не бывает. Как, говоришь, завуча зовут?
— Гуменюк Лидия Борисовна, — повторил я.
— Покури десять минут, пока я ей позвоню. Потом иди. Думаю, вопрос решится, — в голосе министра просвещения проскользнула усмешка.
— Не курю, Михаил Алексеевич, — сказал я. — Но я понял.
— Действительно не куришь. Всё время забываю о твоих годах.
— Годы здесь ни при чём, — заметил я. — Курить не собираюсь и впредь. Ибо курение не просто вредная привычка, как у нас принято считать, но самое настоящее зло. Наркомания. Да, никотин — лёгкий наркотик, на сознание человека не действует. Но — наркотик.
— Круто берёшь, — сказал Прокофьев.
— Могу обосновать.
— Не сомневаюсь. Но с этим тебе лучше к Трофимову Владимиру Васильевичу [2].
А ведь это мысль, мелькнуло у меня. Слон по имени Воспитание не обойдётся без реформы здравоохранения, в которой не последнюю роль должен играть добровольный отказ советских людей от курения и водки. Условно добровольный, конечно, человек так устроен, что добровольно от губительных удовольствий не откажется. За редким исключением. Значит, надо подтолкнуть. Здесь без министра здравоохранения не обойтись. Ох, и взвалил ты на себя дел, Серёжа, выше крыши.
— Обязательно обращусь, — сказал я. — Спасибо, что напомнили, Михаил Алексеевич.
— Десять минут, — напомнил товарищ Прокофьев и положил трубку.
Я подождал двенадцать минут и вернулся в школу.
При моём появлении звуч поднялась со своего места. На её лице сияла насквозь фальшивая улыбка.
— Что ж ты сразу не сказал, Серёжа, что от самого Михаила Алексеевича? — с мягкой укоризной осведомилась она. — Разумеется, мы всё сделаем и в кратчайшие сроки.
— Вот и славно, — сказал я.
Мы обговорили порядок и сроки. Я пообещал, что предварительно познакомлюсь с учителями, возьму все необходимые учебники и методические пособия, и мы расстались с Лидией Борисовной если не на дружеской ноте, то весьма довольные друг другом. По-моему, она поняла, что я не собираюсь становиться ей врагом, но желательно всё-таки от этого непонятного провинциального вундеркинда с такими связями избавиться побыстрее.
Лучший способ — дать, что он хочет.
А там мало ли, — может, и пригодится в жизни полезное знакомство.
— Едем? — осведомился Василий Иванович, когда я уселся рядом.
— Теперь — да. В Калининград [3]. Центр подготовки космонавтов.
— Другой конец Москвы, — прикинул шофёр. — Как всегда, через город?
— Конечно. Ни за что не откажусь лишний раз Москвой полюбоваться.
За последнее время я полюбил ездить по Москве на машине. Была в ней эдакая спокойная ширь — как бы зародыш необъятной шири всей нашей Родины. Едешь — и радуешься. А уж с таким водителем как Василий Иванович и вовсе не езда, а сплошное удовольствие.
Мы проскочили по относительно новой Профсоюзной улице, выехали на Ленинский проспект, пролетели его с ветерком, возле метро «Октябрьская» свернули на Садовое. Из набежавшей тучки брызнул «слепой» дождик. Струи воды с неба красиво засверкали под солнечными лучами.
Бывает всё на свете хорошо, —
В чем дело, сразу не поймёшь, —
А просто летний дождь прошёл,
Нормальный летний дождь.
Раздалась, словно по заказу, из включённого радио песня.
Я прибавил звук, эта песня мне нравилась. Как и фильм.
Мелькнёт в толпе знакомое лицо,
Весёлые глаза,
А в них бежит Садовое кольцо,
А в них блестит Садовое кольцо,
И летняя гроза [4].
Пел Никита Михалков. В фильме он пел её в метро, но сейчас, казалось, поёт, сидя с нами в машине.
Попав в «зелёную волну» светофоров, прошелестели по мокрому асфальту Садового кольца, свернули на проспект Мира. Вот уже и ВДНХ. Промелькнула и уплыла назад знаменитая на весь мир скульптура Веры Мухиной «Рабочий и колхозница», и я в очередной раз подумал, что постамент для столь мощного произведения искусства явно низковат.
МКАД, Ярославское шоссе,Калининград; и вскоре Василий Иванович затормозил у ворот Центра подготовки космонавтов.
Я посмотрел на часы. Дорога заняла сорок шесть минут. Очень неплохой результат.
Меня ждали.
Проверив документы, открыли ворота. Молчаливый сопровождающий показал, где можно поставить машину, повёл внутрь одного из зданий. Быстро прошли коридорами и вскоре оказались внутри залитого дневным и электрическим светом обширного павильона, чем-то напоминающего заводской цех. Правда, в отличие от заводского цеха, здесь было тихо.
Мы прошли мимо закопчённого посадочного модуля и ложемента для космонавтов, установленного рядом.
Мой сопровождающий молчал, но я и без него догадался, что это. Не просто догадался — сразу узнал.
Первые космонавты планеты Гарад, начиная от Сентана Ирма, летали на похожих кораблях. Что до ложемента, то современные кресла космических пилотов были его прямыми потомками и даже внешне не так уж сильно изменились. Кемрар Гели не раз и не два лежал в таком (по древней традиции, несмотря на гравигенераторы, пилоты и члены экипажа при старте с любой планеты не сидели, а лежали в креслах).
Странно? Ничего странного. Чем дольше я жил на Земле, тем больше убеждался в правильности своего изначального предположения о том, что люди и силгурды произошли от одного далёкого предка. Уж очень мы были похожи. Просто один в один. И не только физически.
Так что при виде этого древнего посадочного аппарата и ложемента моё сердце забилось быстрее. Чёрт возьми, я и не предполагал, как соскучился по космосу и всему, что с ним связано! Даже запахи. Мне казалось, что даже запахи здесь похожи на те, которые Кемрар Гели вдыхал когда-то в Центре подготовки космических пилотов имени Сентана Ирма в Новой Ксаме.
Да что запахи, если этот центр, в котором я сейчас нахожусь, тоже носит имя первого космонавта Земли — Юрия Гагарина! Прямо такое
