Владыка морей ч.1 - Дмитрий Чайка
— Мартирос Багратуни… Давид Сарухани… — задумчиво произнес император Ираклий. Его могучая стать расплылась под грузом лет. Он был стар и выглядел безумно уставшим от навалившихся на него бед. — Вам-то чего не хватало?
— Прости, великий, — робко заглядывая в глаза, произнес Мартирос, бывший сасанидский правитель Армении. Он уже один раз предал своего повелителя, шахиншаха, а вот теперь предал второго. — Наваждение бесовское! Пощади! Век буду господа молить за тебя!
— Тебя-то я пощажу, — все так же задумчиво произнес император. — Грех великий лить кровь армянских князей. Поскольку ты поступил так же по отношению ко мне и не захотел окунать свою руку в мою кровь и кровь моих сыновей, я не стану тянуться к тебе и твоим сыновьям. Иди, куда я тебе прикажу, и я помилую тебя(1).
— Что с ним прикажете сделать, ваша царственность? — почтительно спросил патрикий Александр.
— В Африку, в ссылку, до конца жизни, — с каменным лицом произнес император. — И всю его семью тоже. А вот с остальными…
В Империи не принято было казнить заговорщиков, церковь жестко выступала против этого. А потому их участь была куда более горькой, ведь смерть легкая и быстрая заменялась на смерть мучительную и долгую. В этом куцем огрызке оставшейся жизни вместе с силами человека постепенно таяла его надежда, разъедая душу ржавчиной лютой тоски. Император молчал, обводя тяжелым взглядом собранных перед ним людей. Что он читает в их глазах? Страх! Страх! Мольба! Страх! Ненависть! Сын брата Феодора, племянник, обласканный им сверх всякой меры. Он тоже решил покуситься на божественную власть. И сын Иоанн… Пусть незаконнорожденный, но сын… Знал, но не донес, а потому виновен. Жажда власти затмила его разум.
— Он! — император показал на Иоанна Аталариха. — Отрезать нос и руки. Он неблагодарный, как собака, поэтому и есть теперь тоже будет, как собака, лакая из миски. Выслать его на остров Принкипо(2). Не давать теплой одежды, дров и жаровни.
— А остальные? — почтительно осведомился Александр.
— То же самое, — махнул рукой император. Только разошлите их всех в разные места, и куда-нибудь подальше.
— Проклинаю! — одними губами произнес Феодор, и это не укрылось от взгляда Ираклия, который даже вздрогнул от того потока ненависти, что исходил от такого родного еще недавно человека.
— А этого выслать на остров Гаудомелете(3), — ткнул Ираклий рукой в племянника. — А по приезду пусть ему отрежут еще и ногу. Пусть лекари следят, чтобы он не умер! Пусть изменник, получивший жизнь, благодарит господа за нашу доброту. Суд окончен.
Мартина, которая была полностью удовлетворена состоявшимся судилищем, встала и пошла в свои покои. Сигурд, который вновь железной башней прикрывал ее спину, дарил ей невероятный, почти забытый покой. Она не стала опускаться до того, чтобы спрашивать у своего цепного пса, откуда он взял перстень опального доместика, сидевшего в подвале дворца. Он скажет это сам, и скажет очень скоро. Она не сомневалась в этом.
А Сигурд, напротив, шел невеселый и хмурый. Коста, который говорил, что ему надо делать, очень надеялся, что удастся первыми донести о заговоре и выпросить жизнь Стефана у госпожи. Но их мечта была слишком наивной, императрица уже все знала.
— План Б, — брюзжал про себя Сигурд, идя за своей госпожой. — Что такое план Б? Вечно этот Коста любит напустить туману. Вечно у него все сложно. Нет, чтобы просто пойти, и проломить кому-нибудь голову!
* * *
Через две недели.
— Мы просто пойдем и проломим кому-нибудь голову, но это будет в самом крайнем случае, — сказал Коста, когда Сигурд смог, наконец, вырваться из дворца. Императрица даже спать его заставляла у входа в свои покои, пока он не взмолился.
— Госпожа, от меня уже вонять, как от дядя Бьёрн! — умоляюще смотрел Сигурд на невысокую женщину в расшитой жемчугом и камнями головной повязке.
— Что еще за дядя? — недоуменно спросила императрица, которая последнее время пребывала в необыкновенно благодушном настроении.
— Брат отца, — пояснил Сигурд. — Он пить половину луны дней, а потом идти в хлев со свиньями спать. Дерьмо вонять, фу! Его вся деревня стыдить и бабы не давать совсем! А у Сигурд одежда красивый, и он мыться всегда, — дан гордо посмотрел на повелительницу вселенной и подбоченился. — Сигурд все бабы давать! Сигурд даже никогда шлюха не платить. Сигурд подойти и сказать: пойдем, баба, сено валяться! И баба идти! Вот!
— Что? — Мартина совершенно растерялась, а потом расхохоталась от всей души. Она и не подозревала, что Сигурд сейчас отчаянно врал. Не гуляют так откровенно женщины в германских деревнях, где каждую курицу знают в лицо. Но зато ей, зажатой в безжалостные тиски дворцовых церемоний, еще никогда не доводилось слышать ничего подобного. И любой другой за это жестоко поплатился бы, но только не этот здоровяк, который смотрел на нее наивным взглядом голубых глаз. Он даже не подозревал, что за подобные слова, сказанные в присутствии госпожи мира, ему положено сейчас махать киркой на серебряных рудниках.
— Иди, помойся, конечно! — всхлипывала она. — Господи, я же сейчас умру от смеха! И ведь рассказать-то об этом никому нельзя!
Она хохотала так еще несколько минут, чем привела в совершеннейшее недоумение своего нового протовестиария(4), который сменил недавно умершего старика. Евнух еще не знал, что этому недалекому варвару-охраннику позволительно вести себя подобным образом в присутствии царственной особы.
— Стой! — сказала она уходящему дану. Он посмел повернуться к ней спиной. Еще одно немыслимое нарушение церемониала, которое сходило с рук только ему. — Ведь ты хотел меня о чем-то попросить! Ведь так?
Вместо ответа Сигурд снял шлем, размотал цветастый платок и стыдливо обнажил неровно обросшую голову.
— Вот! — показал он пальцем на висок. — Араб булава ударить. Тут в кость дырка есть. И в ноге две раны. Меня Стефан спасать. Ему нельзя быть в Кесария идти. Он ведь знать, что его в цепи заковать в Кесария. А он все равно пойти. Из-за меня пойти. К лекарю везти Сигурд, день и ночь везти. Жизнь спасать. Сигурд долг есть перед Стефан. Госпожа отдать Стефан Сигурд?
— Так вот откуда у тебя этот перстень, — нахмурилась императрица.
