Физрук: назад в СССР (СИ) - Валерий Александрович Гуров
— Вот, Павел Павлович, — начала завучиха, не покидая своего поста на входе. — Начало трудового пути молодого специалиста… Сначала он нам цирк устроил во время вчерашнего педсовета… Потом — принес на торжественную линейку бутылку водки и забросил ее в кусты, когда мы ее увидели… И между прочим, — завуч зыркнула на директора, — это вы, товарищ Разуваев, помешали мне извлечь это вещественное доказательство… А кончилось тем, что учитель трудового воспитания извлек бутылку водки сам и напился на рабочем месте! А у него, хочу напомнить, сегодня занятия с десятым «Б»!
— Виктор Сергеевич! — всплеснул руками директор, нахмурив брови на трудовика. — Ну как же так!
Тот виновато пожал плечами и вжался в спинку стула.
— Товарищ Курбатов, конечно, виноват и мы обязательно разберем его проступок, но в сегодняшнем инциденте его вина лишь частичная. Водку в школу принес Данилов… — продолжала накидывать навоз на вентилятор завучиха. — Верно, Виктор Сергеевич?
Понурый алконавт обреченно кивнул.
— Это как же! — выдохнул я. — Вы такое городите? Да вы подумайте, если бы я захотел водку пронести, зачем бы я ее в кармане держал⁈ У меня же сумка с собой!
— А ведь верно, Эвелина Ардалионовна, — неожиданно вдруг поддержал меня Разуваев. — Здесь что-то не сходится…
— Виктор Сергеевич! — взвыла Шапокляк, нависая над трудовиком. — Объясните! Я жду…
Тот покряхтел, поохал и выдал:
— Моя это бутылка… Физрук ее у меня из кармана вытащил, чтобы не разбилась…
Мотивы, конечно, мои были несколько иными, но я не стал возражать. Да и, хрен, сейчас, что докажешь.
— Ну вот все и разъяснилось! — обрадовался директор.
— Это еще не все! — заявила завучиха, которая, похоже, меня конкретно возненавидела. — Есть еще два факта, объяснить которые, товарищу Данилову, будет потруднее.
— Какие еще факты? — устало вздохнул Пал Палыч и ослабил широченный галстук в нелепый ромбик.
— Он допустил курение в спортзале!
— Не было никакого курения в спортзале, — хмыкнул я.
— А запах табачного дыма?
— Туда он просочился из тренерской… Да и то я лишь подкурил, закашлялся и выплюнул сигарету… — рубанул я правду, надеясь, что меня все-таки уволят.
— Да! — впервые подала голос зареванная Сима. — Это правда! Я видела окурок!
— А на вашем месте я бы вообще молчала, Серафима Терентьевна! — взбешенная моей откровенностью, накинулась на нее Шапокляк. — Как не стыдно, валяться в спортзале, на полу с молодым человеком…
Старшая пионервожатая охнула и закрыла лицо ладонями. Этого я уже стерпеть не мог. Повернулся к завучихе и тихо так процедил:
— Хватит девочку позорить, старая вы грымза!.. Случайно она на мате рядом со мною оказалась, ясно!
Ну, все… Теперь точно они обязаны меня уволить. Да?
— Пал Палыч! Пал Палыч! — забилась та в истерике, захлопав наплечным черным платком, как ворона крыльями. — Вы слышите! Он меня оскорбил! При исполнении!
— Выйдите все! — рявкнул директор и добавил: — Кроме — Данилова!
Первой выскочила несчастная Серафима. Шапокляк пыталась преградить ей путь, но старшая пионервожатая выдавила ее через распахнувшуюся дверь. Потом мимо меня прошлепал трудовик, избегая смотреть мне в глаза. Когда за ним закрылась дверная створка, Разуваев открыл шкафчик, достал оттуда стопочку, крохотный флакончик и кусочек сахара-рафинада. Накапав на рафинад из флакончика, он сунул сахарный кубик в рот, еще больше ослабил узел галстука и откинулся на спинку кресла.
— Доведет она меня, — пробормотал директор. — Кивнув на пустое место, где только что стояла завуч.
— Чего же вы ее терпите?.. — удивился я. — Гнали бы в шею!
— Не могу… Думаете так просто? Заслуженный учитель РэСэФэСэР… Гороно за нее горой… Вот она и держит меня за горло!.. Меня! Батальонного разведчика!.. Я тридцать раз к немцам в тыл ходил, а перед этой стервой как-то пасую…
— Тогда гоните меня…
— Вас тоже не могу, — вздохнул он. — Вы — молодой специалист… У нас указание свыше. Хотя начали вы не лучшим образом… Министерство нам негласное правило спустило — не увольнять молодых специалистов даже по статье. Брать на поруки, воспитывать, применять меры репрессивного характера, но увольнять нельзя.
Вот, бляха… Выходит, что если я даже косячить буду, меня все равно тут держать будут? Во попал, так попал. Ну прям крепостное право…
— Неужто вы верите в этот бред, насчет меня и Серафимы? — спросил уже вслух.
— Нет… Симу я знаю… Она внучка моего фронтового друга… Однако Эвелина Ардалионовна это дело так не оставит. Поднимет вопрос на ближайшем педсовете. А если учесть, что она у нас еще и председатель товарищеского суда…
— Какой еще суд? — опешил я. — Это вы меня судить собрались?
— Вы прилюдно ее оскорбили.
— Интересные дела… Она тут марает ни в чем не повинную девчонку, а судить будут меня!
— Может еще обойдется… Вы извинитесь перед Эвелиной Ардалионовной…
— Извините, Пал Палыч, но перетопчется!.. Пусть сначала перед пионервожатой извинится…
— Ох, и сложно мне с вами… — покачал головой Разуваев. — Можете идти, Александр Сергеевич… У вас окно в следующие сорок пять минут. Отдохните и подумайте над тем, как выстроить отношения с коллегами.
— Обязательно, — пообещал я.
И первым делом я отправился на поиски трудовика. Спросил у пробегающего мимо старшеклассника, где мне отыскать Виктора Сергеевича и тот сказал, что в мастерских — второй корпус, первый этаж. Как и в школе моего детства, два школьных корпуса соединял крытый переход. Миновав его, я отыскал мастерские. До конца большой перемены оставалось еще минут десять. Более, чем достаточно. Я ворвался в просторное помещение, заставленное верстаками и станками, и сразу же обнаружил пригорюнившегося Курбатова. Увидев меня, он наклонился, словно собирался залезть под верстак, но я ухватил его за шиворот грубого халата.
— Тэк-с, Виктор Сергеич, — процедил я сквозь зубы. — Расскажи-ка, дорогой коллега, как это я тебя спаивал?
— Да не было этого, что ты! — забормотал он. — Я же признался — моя это чекушка была…
— Признался, когда к стенке приперли… — продолжал я допрос. — А до этого кивал, как китайский болванчик… Сам дотумкал на меня всю вину свалить или подсказал кто?..
— Да эта крыса, завучиха, давай меня потрошить — откуда пазырь?.. — начал сознаваться трудовик. — А я и сам не очень помню… Вчера с малярами ремонт школы обмывали… Ну может, осталось… Сунул в карман и забыл… А тут подваливает Гриша… Ну военрук наш… Говорит, это физрук наш новый принес… И мне подмигивает, ну я и подтвердил… Сдуру, чтобы завуч от меня отвязалась.
— Ха! Я же тебе жизнь, почитай, спас… Навернулся бы ты со своей стремянки, приложился башкой о ступеньки и привет!.. И чекунок твой я из кармана вытащил, чтобы завучиха тебя не спалила… Эх ты, алконавт…
Я выпустил воротник его халата, и трудовик шлепнулся на табурет безвольным кулем.
— Ты прости меня, Шурик! — запричитал он. — Бес попутал…
— А главное, чего ты испугался?.. Что с работы попрут?..
Виктор Сергеевич помотал головой и криво усмехнулся.
— Не, меня не попрут… Сейчас хорошего трудовика днем с огнем не сыщешь… За те копейки, что здесь плотют… Я раньше сантехником в ЖЭКе вкалывал… Два стольника с прицепом в месяц имел… Считай, трешка с заказа на карман дополнительно, это как минимум. Да еще наливали хозяева…
— Что же ты с такого хлебного места ушел?..
— Да баба моя настояла… Или, грит, в школу иди, или я тебя в эЛТэПэ сдам…
— Все с тобой ясно, — говорю. — Больше так не делай, Витек!
— Да ни в жисть, Шурик!
— Ладно… Где тут у нас комсомолия с пионерией тусуется?
— Чего делает? — не понял последнее слово трудовик.
— Собирается, в смысле, собрания и прочие митинги устраивает.
— Дэк здесь же… На втором этаже… В Пионерской…
— Где?
— Ну, в Ленинской комнате, он же Комитет комсосмола, а мы в школе называем то помещение просто — «Пионерской».
— Ясно. Покедова!
Желание поправить физиономию учителю труда пропало. Его тоже понять можно…
Восстановив справедливость, я отправился на поиски Пионерской, надеясь отыскать там Серафиму, если она, конечно, не убежала — вся в слезах — домой. Однако мне, как дебильному супергерою из голливудских фильмов, пришлось пару раз задержаться по дороге к главной цели. Сначала мне приспичило. А тут как раз мужской сортир встретился по пути. Я заскочил туда и сразу же услышал диалог, вряд ли предусмотренный педагогической наукой. Похоже, мне пришлось столкнуться с банальным буллингом. Вернее — не мне, а пацаненку, которого избрали в качестве жертвы.
— Я принесу, честно, — раздавался его писк из самой дальней кабинки. — У меня нет сейчас…
— Тебя
