Феникс. Начало - Роман Феликсович Путилов
— Нет, конечно.
— Что нет?
— Мне не в чем признаваться.
— Ну, тогда, пошли.
Глава 5
Глава пятая. Упрощенное правосудие.
Инспектор или инспектриса, не знаю, как выразиться по-современному, чтоб никого не обидеть, привела меня на третий этаж, завела в обшарпанный казенный кабинет в самом конце глухого коридора, посадила на табурет, спиной к входной двери. Минуты через две сзади еле слышно скрипнула дверь.
— Почему у тебя жулик тут расселся? — громыхнуло сзади.
Когда ты невысокий и худой, то ты обычно легкий. Чаще всего это хорошо. Но есть отдельные случаи, когда это плохо. Сегодня был как раз такой случай. Кто-то большой и тяжелый, одной рукой, за шиворот, так что затрещала одежда, оторвал меня от табурета и бросил в стенку. Это было обидно и унизительно. Я успел выставить ладони вперед, мягко отпружинил от преграды и обернулся. Рядом с огромным мужиком, одетым в потертые джинсы и серую кофту без ворота, инспектор по делам несовершеннолетних казалась маленькой девочкой. Мужик стоял ко мне вполоборота, беззаботно подставив беззащитную спину и бока, и делал вид, что изучает бумаги, что показывала ему дама — инспекторша. Первой моей мыслью было пнуть его, но потом я понял, что человек, якобы не обращающий на меня никакого внимания, глазами на затылки ждет и даже хочет, чтобы я на него набросился. Но я стоял не шевелясь, прижавшись к стене. Постояв пару минут и перебросившись несколькими пустыми фразами, правоохранители поняли, что нападения с моей стороны не будет.
— Ну ладно, Вова, я пошла. Как решишь с клиентом все вопросы- позвони.
— Иди, Наташа, я позвоню.
— Наташа, а вам не стыдно? — это уже я спросил.
— Мне стыдно, когда такие недоноски, как ты, безнаказанно смеются мне в лицо, а я не имею право ничего сделать. — отчеканила Наташа и махнув юбкой, развернулась и вышла, стуча каблуками.
Мужик дождался, когда мы остались наедине, запер входную дверь, уселся за стол и преувеличенно зловеще осклабился, показывая мне набор крупных, желтых от курения зубов:
— Ну давай, рассказывай, кого ты там избил?
— Вас вели в заблуждение, я хороший мальчик и почти никогда не дерусь.
— Пацан, не тяни кота за всю муйню, меня твою шутки заводят мало. Давай рассказывай поскорее, как ты сюда попал, а то у меня времени в обрез.
— Рассказывать нечего. Позавчера меня избили, а сегодня я оказался здесь — я растерянно развел руками.
— То есть по-хорошему — не хочешь рассказывать?
— Очень, очень хочу, и исключительно по-хорошему. Только мне кажется, что вся система коррумпирована, потому что никто не верит ни одному моему слову, а те, кто меня избил и попытался ограбить позавчера, почему-то называются потерпевшими. Вы не знаете, почему жизнь так не справедлива?
— Ты глумишься на до мной, что ли? Ну смотри, сам все решил…
Мужик с утробным рычание кинулся ко мне в обход канцелярского стола, я же, прыжком, заскочил на этот стол, откуда, разбрасывая бумаги, перепрыгнул на широкий подоконник.
— Ну и че ты будешь делать? Орать что в окно прыгнешь, так там решетка.
— Зачем прыгать? Сейчас лицом стекло разобью, скажу, что вы меня пытались из окна выбросить. В любом случае меня «скорая» заберет, а вас от дела отстранят, да на медкомиссию отправят, а там найдут нервную болезнь и на пенсию, по инвалидности.
— Откуда у меня нервная болезнь? Я медкомиссию каждый год прохожу, признан здоровым.
— Я слушал передачу, один психиатр рассказывал, что у каждого человека можно найти признаки нервных болезней. А когда в прессу просочится, что здоровый полицейский, вместо того, чтобы бандитов ловить, выкидывает ребенка в окно, забыв, что там решетки, у этого полицейского обязательно найдут психическое отклонение.
— А у тебя духу хватит, на стекло кинуться.
— Честно говоря, всегда хотел попробовать. Сегодня как раз случай подходящий.
— Убедил. И много у тебя таких заготовок?
— Достаточно. У меня папа раньше в полиции работал.
— А папа кто?
Я назвал.
— Нет, я такого не знаю, я недавно перевелся. Ладно, слазь, трогать не буду. Девкам из детской комнаты скажу, что не получилось тебя раскрутить. Чай будешь?
Я настороженно кивнул и спрыгнул с подоконника.
Через час, напоив меня чаем с бутербродом, дядя Вова (так он представился), отвел меня в дежурку. За это время он только раз спросил меня, как было дело, но я только глубокомысленно поводил взглядом под потолком. Мужчина понимающе усмехнулся:
— Ну, я сейчас нас с тобой не пишут. Этот кабинет официально никем не занят. Ну, а в других местах, конечно все пишут.
В дежурке я часа три продремал на жесткой металлической лавке, рядом с пультом дежурного, потому что в камеру со взрослыми, задержанными меня нельзя было садить, потом меня растолкали, загрузили в автозак и куда-то повезли в компании пяти поддатых мужиков. Железные лавки и отсутствие каких-либо поручней превратили ночную поездку в пытку, водитель постоянно разгонялся, чтобы после этого резко затормозить. Я был очень рад, когда грузовик остановился, и меня завели в какое-то казенное учреждение. Там опять пришлось ждать около часа, затем раздеваться до трусов перед заспанной врачихой с застиранном халате, в окончании процедуры оголять задницу в целях проверки на предмет проноса запрещенного и приверженности к противоестественным сексуальным отношениям. Не обнаружив признаков ни того, ни другого, дама хмуро велела мне одеться, затем потянулось время нового ожидания, когда хмурый дежурный по спецприемнику, медленно, как ленивец, записывал мои данные и знакомил с правилами поведения.
Наконец зевающий старшина провел меня по полутемному коридору и запер в камере с тусклым светильником под потолком. Камера была пустой, и я завалился спать на металлические нары. Под утро в камеру завели какого-то малолетку, который, сразу после заселения, попытался снять с меня кроссовки, но, получив ногой по голове, уполз куда-то в темноту. Утром меня разбудил грохот в дверь камеры, кто-то, служа своеобразным будильником бил кулаком во все двери, ревя сакральное «Подъем» луженой глоткой. Через полчаса в «кормушку» сунули две металлические тарелки с бледно-серым содержимым, в котором я уверенно опознал кашу типа «ячка». Мой потомок возбудился от вида завтрака, начал орать, что он такое съесть не способен, его вырвет от одного запаха варева. Пришлось брать управление телом целиком на себя и есть кашу, загнав стенающего правнука в дальний угол сознания. Попытку вызвать желудочные спазмы со стороны Внука была жестко пресечена угрозой съесть пайку спящего соседа по камере. Процесс поедания каши пришлось сопровождать рассказом, адресованным бестолковой молодежи, что мне приходилось есть в голодной юности. Не успел я прилечь на нары после скромного завтрака,
