Перелом - Сергей Альбертович Протасов
Сыграли «боевую тревогу». На Цусиму отправили короткую телеграмму с приказом подготовить прибрежный северный фарватер к встрече конвоя не позже полудня завтрашнего дня и обеспечить максимально возможное прикрытие транспортам. Приняв квитанцию с «Олега» о получении, прекратили радиообмен, надеясь с переменой курса сбросить с хвоста возможную погоню. Японцам телеграфировать тоже больше не мешали. Расчеты орудий заняли свои места по боевому расписанию, а эсминцы начали разводить пары в незадействованных котлах, готовясь встать в охранение.
О спокойствии пришлось забыть. Все самые худшие опасения пока продолжали подтверждаться. Неподалеку от эскадры периодически выходили на связь не менее двух японских судов, обменивавшихся телеграммами. Отмечалась также работа нескольких станций, ретранслировавших их сообщения далее на юг. Передачи были короткими, поэтому пеленг взять не удавалось, хотя «Терек» специально для этого вышел из ордера и маневрировал отдельно.
Но контактов больше не было. Еще пару раз видели сигнальные ракеты, но далеко и явно не имевшие к нам никакого отношения. А к рассвету сигнал ближайших к эскадре передатчиков стал заметно слабее. Было похоже, что мы от них удалялись. Судя по всему, в темноте все же удалось оторваться.
Но радость оказалась недолгой. В половине восьмого утра «Богатырь», еще даже не успевший занять назначенного ему места в десяти милях впереди эскадры, обнаружил справа по носу небольшой пароход. Поскольку видимость еще не превышала пяти миль, с встреченного судна сразу разглядели, с кем имеют дело, и бросились удирать, сигналя ракетами и телеграфом. Наши станции пытались мешать, но вскоре дальше на западе с верхних марсов головного разведчика заметили такой же ракетный сигнал, взлетевший выше дымки, висевшей над водой. Это явно были дозорные суда. И их было несколько.
До Окочи оставалось пройти еще около ста миль. С юга шла крупная волна, подгоняемая порывистым попутным ветром, быстро разгонявшим туман. Вскоре видимость достигла ста – ста двадцати кабельтовых. На западе все еще едва виднелся удирающий пароход, преследовать который даже не пытались, поскольку на юго-востоке также показались какие-то дымы и неясные силуэты, быстро шедшие пересекающимся курсом. Разглядеть, кто оттуда приближается, пока не удавалось, но покидать позицию «Богатырю» категорически запретили. Произвести доразведку эсминцами не пытались. Из-за свежей погоды они оказались практически не боеспособны и едва могли удерживать место в строю меж коротких колонн транспортов.
Поскольку смысла в постановке помех уже не было, Рожественский приказал это прекратить. Тут же связались с Цусимой, откуда сообщили, что вдоль западного побережья островов фарватер удалось расчистить почти до Окочи. Мин у выхода из Цусима-зунда обнаружили много. На первых восьми милях фарватера тральную партию приходилось менять три раза из-за частых подрывов в тралах порой целых связок мин.
Это траление запомнилось всем его участникам как одно из самых тяжелых, причем не только из-за жестких погодных условий. От мощных гидравлических ударов, вызванных частыми подрывами, один из буксирных пароходов потерял две лопасти винта и едва смог самостоятельно вернуться во внутреннюю акваторию Цусимы. На нескольких миноносках открылись сильные течи, но на плаву они удержались.
Сдавали не только тонкошкурые миноноски. Даже добротные прочные корпуса грунтовозных паровых шаланд потекли во многих местах. Имелось множество мелких повреждений в котлах и паровых магистралях, устраняемых по мере возникновения прямо на месте. Обрывы и заклинивания штуртросов, вызванные сотрясениями и упругими деформациями корпусов, на общем фоне считались вполне заурядными явлениями. Их просто чинили на ходу.
Судя по докладу из Озаки, в «тени» северного из Цусимских островов, вдоль его западного берега, волнение пока было не такое сильное. Даже миноноски вполне вытягивали пять узлов, двигаясь по течению. Правда, всего в двух-трех милях дальше в пролив даже само плавание для миноносцев, а тем более для миноносок, становилось небезопасным, не говоря о работе с тралами.
Это, помимо все более плотной опеки противника, стало еще одним поводом для того, чтобы поспешить. На эсминцах при эскадре и конвое не имелось тралов, поскольку их в спешке просто не приняли на борт во Владивостоке, а в штатное вооружение эти довольно громоздкие приспособления, мешавшие использованию минных аппаратов и кормовых орудий, не входили. Теперь же получалось, что в случае перемены направления ветра на более восточное, или даже просто при его усилении, кораблям и транспортам придется пробираться ненадежным фарватером без проводки за тральной партией. Или отстаиваться до улучшения погоды в Окочи. А там все еще не было надежной береговой обороны, и можно было запросто дождаться скорого появления всего самурайского флота в полном составе, с вытекающими последствиями.
В том, что японцы охотно ввяжутся в решительный бой на истребление, никто не сомневался. Сберечь пароходы, имевшие в числе прочего массу взрывоопасных и горючих грузов, в таком случае будет почти невозможно. А это стало бы катастрофой, поскольку неминуемо вело к скорой потере контроля над Цусимой, а с ней и над всей южной частью Японского моря.
В Озаки отправили депешу с приказом пробить и удерживать фарватер до подхода конвоя любой ценой. Из-за активного противодействия японцев переговоры могли вести только мощные станции «Орла» и «Олега». Но и они с трудом перебивали множество более старых и слабых передатчиков патрульной мелочевки, собиравшейся вокруг во все больших количествах. С мостиков и марсов уже насчитали более десятка паровых и парусных судов, не особо навязчиво курсировавших в отдалении на разных курсах, но упорно державшихся в пределах видимости.
Конечно, движение в этих водах всегда было очень интенсивным, но чтобы вся эта плавучая братия вот так назойливо мозолила глаза, рискуя быть перетопленной в течение какого-то часа, еще не бывало. Складывалось впечатление, что японцы умышленно стараются раздергать наш ордер, чтобы затем, улучив момент, напасть на открывшиеся неповоротливые транспорты.
Полный хаос в радиоэфире, царивший с самого рассвета, похоже, изрядно затруднял противнику управление его собственными патрульными силами. Хотя вполне возможно, в первые утренние часы никакого управления еще и не было. Явные его признаки начали проявляться только теперь.
Сначала несколько раз подряд в течение короткого промежутка времени приняли одну и ту же телеграмму, в начале и конце которой стоял позывной крепости Бакан. После чего интенсивность японских переговоров резко снизилась. Вскоре японцы вообще прекратили непрерывную трескотню, перейдя
