1904. Год Синего Дракона (СИ) - Курган Сергей Леонидович
Тут уже он не выдержал и заулыбался.
- Ничего себе! А бегает, как молодой! - произнёс кто-то из обалдевшей группы.
- Я сам, когда читал о нём, поначалу не верил, что в его годы можно вот так, но потом, когда познакомился с его биографией поближе, то понял, что это - человек попросту неуёмной энергии. Он ведь мог, несмотря на все свои титулы и регалии, запросто сесть в кабину паровоза на трудном участке пути и показать машинисту "мастер-класс", как у нас выражались... Ну а сегодня... Да вы ж сами всё видели!
- Да! Даёт министр!... - послышались восторженные отклики, которые, впрочем, вскоре сменились не менее восторженными отзывами о путешествии в тройках по замерзшему озеру. Уже практически не слушая их, Сергей вновь вернулся к отложенной тетради...
* * *
Поезд мчался по самому берегу реки Селенга. Вечерело, и заходящее солнце багрянцем окрасило зимнее небо, а под ним - горы, сопки, верхушки таёжных великанов. Даже заснеженный лед реки приобрёл кроваво-красный оттенок и искрился в лучах заката тысячами искр всевозможных огненных оттенков - от золотисто-оранжевого до рубинового.
Вервольф в одиночестве стоял у окна вагона и сквозь слегка заиндевевшее стекло смотрел на эту прекрасную картину зимнего вечера, достойную кисти великих художников. Но не восхитительная красота увиденного владела сейчас его мыслями. Огненный закат напомнил ему совсем о другом...О том, что хотелось забыть. О том, во что его сознание упорно отказывалось верить.
Погруженный в свои невеселые думы, он не услышал, как по коридору вагона к нему приблизилась тёмная фигура весьма внушительных габаритов.
- Любуешься закатом, Волчара? - бас Капера прозвучал совсем негромко, но от неожиданности Сергей невольно вздрогнул.
- Любуюсь... Закатом... - отрешенный взгляд Вольфа был всё так же устремлён куда-то вдаль, и Каперу показалось, что намного дальше, нежели диск торопящегося укрыться за горизонтом солнца.
- Что-то случилось, Серёг?
Вольф лишь молча покачал головой.
- Да не, я же вижу, дружище, что не так что-то
- Да нет, Володь, Всё нормально... Нормально,- и, уже после небольшой паузы, - В тот день у нас был почти такой же закат...
Минуту они стояли молча, затем Капер тихо произнес:
- А у нас в тот вечер почти всё небо было багряным, а потом...
Вервольф услышал, как хрустнули сжатые до боли кулаки, когда перед мысленным взором Капера предстала картина страшной огненной волны, выжигающей всё на своём пути...
- Блин, Серег, я ж просил не вспоминать об этом! - и Капер, такой могучий и несокрушимый, вдруг уткнулся лбом в стекло окна.
- Прости, друг! Но не думать об этом не получается... Тем более - не помнить...
Поезд вдруг начал заметно замедлять свой бег, затем вагон пару раз качнуло на стрелках, и мимо окон замелькали аккуратные домики, выстроившиеся в шеренги прямых улиц небольшого городка. На центральной площади - небольшая церковь, в золоте куполов которой отражалось багряное солнце. А над входом здания станции висел прямоугольник вывески, на котором русским по белому было начертано "Верхнеудинскъ".
Капер положил свою лапищу Сергею на плечо:
- Пойдем, дружище, прогуляемся немного, а то совсем грусть-тоска одолеет!
- Пойдем, подышим свежим морозцем!
Вервольф оказался прав - в тот вечер будущий Улан-Удэ встречал своих гостей не только удивительной красоты закатом, но и довольно крепким морозом...
* * *
На следующий день ничего примечательного не произошло - поезд мчался по забайкальской тайге среди красных утёсов, желтых песчаных осыпей и серых скал, покрытых тёмно-зелеными волнами хвойного леса, присыпанного снегом изумительной чистоты.
За весь день было только несколько мест, выпадавших из общей картины таёжного края, сурового в своей первозданной дикой красоте - станция "Петровский завод" с небольшим посёлком и церковью с могилами декабристов, да тоннели - под мысом Шотхоте на реке Хилок и на перевале через Яблоновый хребет. На гранитном въездном портале последнего красовалась монументальная надпись: "Къ Великому океану".
Ранним утром следующего дня, оставив за спиной пройденную в ночном мраке Читу, прибыли на станцию Карымскую, чуть позже поезд подошел к станции, носившей весьма характерное название - Китайский разъезд. Здесь Транссиб разделялся - одна ветка уходила налево, по берегу Шилки до самого Сретенска, вторая - Кайдаловская - направо, в Манчжурию. После недолгой стоянки поезд направился вправо. Впереди их ждал Китай. Вид из окна изменился - насколько хватало глаз вдоль дороги тянулись совершенно безлесные холмы, вершины которых были покрыты пожухлой прошлогодней травой да кое-где присыпаны снегом - сильные ветры сдували снег с открытых мест и сейчас он лежал, в основном, в долинах меж этими угрюмыми сопками. Станции на этой ветке были небольшие, иные - совсем крохотные. На одной из более крупных станций - Оловянной, местные скотоводы - буряты продавали своих мохнатых и низкорослых, но крепких и выносливых лошадок.
И вот, уже в лучах вечернего солнца показалась крупная станция с весьма красноречивым названием - "Маньчжурия". Крупный кирпичный вокзал в стиле "модерн" с большими, двухъярусными окнами, склады, пакгаузы, мощная водонапорная башня, десяток станционных путей, депо, мастерские... Всё это не только было хорошим подспорьем для быстрого развития молодого пристанционного посёлка, но и неоднозначно намекало на серьезность намерений Российской империи на севере Китая.
Всё следующее утро поезд карабкался всё выше и выше среди гор Большого Хингана. Причем, теперь от поезда в затянутое низкими темными облаками небо уходили сразу два столба дыма - поезд шел под двойной тягой - сзади его толкал второй паровоз, облегчая задачу головному локомотиву. Иногда налетала метель, и тогда за окнами всё скрывалось в белой мгле, видны были лишь ближайшие скалы и утёсы того склона горы, по которому и был проложен этот нелегкий путь.
Паровозы, пыхтя под тяжкой ношей, изо всех сил карабкаются вперед и вверх, и вот, на высоте более трёх тысяч футов над уровнем моря, дорога ныряет в разверстую пасть исполинского каменного змия - Хинганского тоннеля. Это настоящее чудо инженерной мысли, рукотворный памятник его создателям во главе с инженером Бочаровым. Три версты тоннеля в теле восточного отрога Большого Хингана облицованы камнем и скреплены цементом. Поезда уже идут через тоннель, хотя официально в эксплуатацию он ещё не сдан - не все работы окончены. Сейчас они почти не ведутся - стройка в буквальном смысле заморожена лютой зимней стужей, но скоро вновь застучат инструменты рабочих, вновь зашевелится, закопошится гигантский муравейник стройки.
И вот, миновав три версты мрака внутри горы, поезд вырывается на восточный склон хребта. Отсюда, с высоты восточного портала тоннеля, Вервольф любовался картиной гениального технического решения, найденного инженером Бочаровым - его знаменитой "петлёй" или "спиралью". Петля Бочарова - уникальное сооружение, позволявшее сделать спуск по крутым восточным склонам Хинганского хребта более плавным и безопасным. Дорога от тоннеля шла сначала по склону, а затем сворачивалась в петлю на насыпи высотой более 23 метров, которая, становилась постепенно всё ниже и ниже. Наконец, описав полный круг, дорога, через короткий тоннель в насыпи - каменную "Трубу" диаметром более 9 метров, "ныряла" сама под себя и шла уже дальше по долине среди гор. И вот их поезд пошел в низ, вот он закружил по спирали и, проскочив в "Трубу", пошел дальше - на восток.
А за окном мелькали красивые пейзажи зимних гор.
"Интересно было бы проехать здесь весной, когда всё будет цвести",- пронеслось в голове у Сергея. Он оторвался от окна и оглядел своих товарищей. Илья сидел сейчас с группой Скифа и о чём-то оживленно беседовал с Сергеем. Иван вместе со своими товарищами склонились над картой Японского моря, в очередной раз прорабатывая варианты крейсерской войны в исполнении кораблей Владивостокского отряда. "Скоро расстанемся", - пронеслось в голове у Вервольфа, - "Совсем скоро. До Харбина остались одни сутки пути".
