Ольга Денисова - Мать сыра земля
Силя поднялся и потащил за собой одеяло, стараясь в него завернуться, — из открытой двери тянуло холодом.
— А? А остальных это не касается? — рявкнул Моргот, после чего и мы с Первуней вылезли из кроватей — ну что же сделаешь с пьяным Морготом? Не спорить же с ним, в самом деле.
— А Бублик? Куда Бублик свинтил? — Моргот пристально посмотрел на его кровать.
— Я здесь, — Бублик тщетно старался закрыть дверь, но ему мешала нога Моргота.
— Вот и иди сюда, чтоб я тебя видел. Значит, в школу вы не ходите, так?
— Не ходим, — вздохнул Первуня.
— И не собираетесь ходить, я правильно понимаю?
— Моргот, нас из школы сразу в интернат заберут, — сказал Силя. — Ты что, хочешь нас в интернат отдать?
— Я хочу, чтоб ты помолчал. Ты когда в последний раз книжку читал, а?
— Какую книжку? — удивился Силя.
— Обычную книжку. Которую читают.
— А я не умею читать, — Первуня снова вздохнул.
— Так ты еще и читать не умеешь? Бублик! Почему он читать до сих пор не умеет, а?
— Я не знаю…
— Вот чтоб завтра купил ему букварь, понял?
— Моргот, так денег же нету…
— Деньги — это грязные бумажки, тебе ясно?
— Да.
— Что тебе ясно?
— Что деньги — это грязные бумажки, — невозмутимо ответил Бублик. Мы довольно спокойно относились к пьяным выходкам Моргота.
— Молодец. Первуня, ты хотя бы буквы знаешь?
Первуня замотал головой.
— И чего ты тогда тут стоишь? А?
— Моргот, можно мы спать пойдем? — спросил Силя. — Ночь ведь…
— Не ной. Так я не понял, чего ты тут стоишь?
— Так ты же сам сказал… — Первуня распахнул глаза.
— Да? Я сам сказал? А ну-ка марш по кроватям! Быстро! И чтоб ни одного звука! Ни днем, ни ночью покоя нет!
Мы быстренько ретировались, пока Морготу не пришло в голову что-нибудь еще. Силя делал знаки Бублику, чтобы тот скорей погасил свет, но Бублик покачал головой и приложил палец к губам. Моргот снова попытался встать, но тут же опять растянулся на полу и долго лежал не шевелясь, сквозь зубы втягивая в себя воздух.
— Моргот, давай, — Бублик присел рядом с ним на корточки, — за меня хватайся.
— Больше мне делать нечего, — фыркнул тот, приподнимая голову. — А хавка есть какая-нибудь?
Бублик все же довел Моргота до кровати, снял с него кеды и притащил ему кусок хлеба с маслом, но Моргот уснул, так и не сумев его прожевать.
На следующее утро шел дождь, и мы остались дома — играть в настольный хоккей, который где-то раздобыл и починил Салех. Моргот проснулся поздно и, прежде чем встать, слабым голосом позвал:
— Бублик… Бублик, твою мать…
Бублик вскочил, махнул нам рукой, чтоб мы его подождали, и кинулся к двери в каморку.
— Чего? — спросил он, просовывая голову в щелку.
— Во-первых, прекратите орать… — Моргот вздохнул, прежде чем продолжить. — И сбегай за пивом.
— Так денег же нету, Моргот…
— В штанах у меня возьми сотню. И это… пожрать есть что-нибудь?
— Только булка осталась. Принести?
— Не надо. Возьми еще сотню, купи селедки, что ли… И картошки…
— Ты вчера еще сказал букварь Первуне купить, — язвительно вставил Бублик.
— Чего? Какой букварь?
— Ну букварь, чтоб он буквы учил.
— Бублик… — устало вздохнул Моргот. — Иди за пивом, а? Жрать нечего, какой букварь, на…
Когда Моргот в начале восьмого явился в «Оазис», Стася Серпенка уже ждала его за столиком возле стойки. Она была одета точно так же, как накануне, словно не ночевала дома. Ей не хватило ума даже на то, чтобы не смотреть пристально на вход, — каждому становилось ясно: она кого-то с нетерпением ждет. Моргот сделал невинное лицо — в конце концов, она сама сказала, что не успеет к семи. Его еще мучило похмелье, зато брюхо он набил перед выходом под завязку. Меньше всего ему хотелось водки — он не любил пить два дня подряд, но имидж требовал…
В кафе никого, кроме Стаси, не было: народ собирался попозже. Официантки скучали за соседним столом, уставившись в телевизор, висящий над стойкой, а бармен куда-то исчез.
— Я рад, что ты пришла, — Моргот подмигнул ей, усаживаясь напротив. — Взять тебе чего-нибудь?
Она улыбнулась смущенно:
— Можно. Я бы выпила сок.
Моргот щелкнул пальцами, когда увидел, что одна из официанток недовольно и нервно оглядывается в ожидании заказа, — та тут же поднялась, с грохотом отодвигая стул, и неторопливо направилась в их сторону.
— Девушке мартини с соком, без водки, — сказал ей Моргот, — и… пирожное какое-нибудь…
— У нас нет пирожных, — официантка зевнула.
— Не надо, не надо… Здесь все так дорого, — тихонько запротестовала Стася.
Моргот сдал в ломбард золотое кольцо, припрятанное в чемодане на черный день, и чувствовал себя зажиточным человеком.
— А что есть из сладкого? — спросил он у официантки.
— Мороженое и фруктовый десерт, — ответила та.
Моргот прикинул: кролики должны любить фрукты.
— Тогда фруктовый десерт. Мне — триста водки, бутылку воды, только не минеральной, обычной воды… Без газа.
Официантка скрылась за стойкой, Стася с напряженным и оттого еще более несимпатичным лицом выжидающе смотрела на Моргота; он не торопясь закурил и повторил:
— Я рад, что ты пришла.
— Вы… Ты… так просили меня об этом. Как же я могла отказать?
— Я вчера был пьян, поэтому не хотел задерживаться. А мне очень хотелось с тобой поговорить.
— Я даже не знаю, о чем со мной можно поговорить… Я вчера оказалась тут случайно, я вообще не хотела сюда идти. Это все Виталис, ему же невозможно отказать! Заехал к отцу в управление на ночь глядя и потащил меня сюда… Шеф не хотел меня отпускать, но Виталис и слушать его не стал. Я вчера прокляла тот день, когда сказала ему о том, что рисую.
— А ты рисуешь? — Моргот поднял брови.
— Я закончила художественное училище, — вздохнула она, приподняв и опустив покатые плечики, — но ведь сейчас работу не найти… И раньше-то было тяжело, а сейчас художники совсем никому не нужны. Мой отец был другом семьи Кошевых, и дядя Лео взял меня к себе.
— Как-как ты его назвала? — Моргот прыснул. — Дядя Лео? Это превосходно!
Она засмеялась вместе с ним — натянуто и скованно. Ее нужно было напоить, чтобы она перестала смущаться, и Моргот шепнул официантке, что в мартини пора добавлять водку. После четвертого бокала Стася смеялась непринужденно и болтала без умолку. Впрочем, болтала она очень мило — Моргота нисколько не раздражало.
— Послушай, так ты будешь говорить со мной или нет? — спросила она, когда в кафе потянулся народ.
— А я что делаю? — Моргот поднял брови.
— Ну, я думала — у тебя ко мне какое-то дело, — она улыбнулась, и на лице ее появилось что-то таинственное.
Моргот, конечно, всем своим видом старался убедить ее в том, что она ему всего лишь понравилась, но говорить об этом вслух не входило в его планы. Он неопределенно повел бровями и тоже напустил на себя таинственность. Как будто бы предлагал ей угадать, какое дело привело его сюда.
— Это, конечно, смешно… — она игриво прикусила нижнюю губу, — но вчера мне показалось, что ты… Ты не бойся, я никому об этом не скажу… Мне показалось, что ты из Сопротивления…
Моргот и в этом не стал ее разубеждать.
— А что, тебе так хотелось встретиться с кем-нибудь из Сопротивления?
Он представил ее с калашниковым наперевес и едва не рассмеялся.
— Я не знаю… Мне кажется, в Сопротивлении очень много по-настоящему честных людей. Чистых… Которые не думают о том, как разбогатеть. Разве это не благородно — рисковать жизнью за свои убеждения?
— Наверное, — Моргот пожал плечами.
— Мне кажется… они, конечно, заблуждаются… и, конечно, приносят много вреда людям, но они, по крайней мере, думают не о себе.
— Ты не разделяешь их убеждений?
— Я не знаю. Я ничего не понимаю. С одной стороны, режим Лунича был чудовищным. Если вспомнить, сколько людей он отправил за решетку, сколько расстрелял…
— Ты присутствовала при расстрелах?
— Нет, конечно, но цифры, которые обнародовали… Это ужасно, я и представить себе не могла, что творилось здесь на самом деле! Я хотела убить его собственными руками, когда нам все о нем рассказали!
— Во здорово, — хмыкнул Моргот.
— Тебе смешно?
— Нисколько. Я не собираюсь никого убеждать в том, что Лунич — ангел во плоти. Но к официальным цифрам советую относиться с осторожностью. Кто стоит у руля, тот их и диктует. Если им верить, во время бомбежек погибло девятьсот человек…
— А ты думаешь, больше? — глаза ее испуганно распахнулись.
— Я не считал.
— Все, что происходит, — это что-то невероятное, что-то, чего я не хочу понимать. Я уже никому не верю. С одной стороны, что мешало Луничу остановить бомбежки? А с другой — неужели у миротворческих сил не нашлось другого способа добиться его отставки?
