Владимир Романовский - Добронега
Легкомыслие его было явно напускное. Что-то очень личное угадывалось в кажущейся беззаботности.
— Какая ж несправедливость?
— Да так… Не обращай внимания.
— Да ты меня не стесняйся, Эрик. Мы с тобой знакомы еще с Ростова. Ты что-то натворил, да? С кем-то хвиту не поделил, небось?
— И такое было.
— Ниддингом заделали?
Эрик некоторое время молчал. Он и раньше знал, что князь — человек проницательный. Но и это ему было уже неинтересно.
— Хочется чего-то нового, — честно признался он. — Уехать куда-нибудь в неизведанные края. Чтобы ничего привычного вокруг. Мне этого всегда хотелось, но сейчас особенно.
Да, подумал князь, страшнейший он непоседа, этот Эрик. И службу ему предлагать — пустое дело, завтра же сбежит. Жалко. Очень интересный собеседник. Всюду бывал, многое видел. Ему бы все это записать и оставить на память потомству. Писца, что ли, к нему пристроить? Теперь вот еще и в ниддинги попал.
Житник вернулся через четверть часа.
— Все так, как Эрик говорит, — доложил он князю. — Все ушли на какой-то праздник, кроме трех стражей, но это несерьезно. Засады нигде нет.
— Что за праздник? — спросил князь, поднимаясь.
— Языческий какой-то. Где-то у них тут есть место, где много идолов спрятано. Эрик наверняка знает, где.
— Может и знает, — ответил за Эрика князь, — но ведь не скажет. И правильно, что не скажет. А то ведь, как тоска найдет, сразу это место вспомнится, и придется собирать ораву, нестись сюда, убивать, жечь — а зачем? Они тут безвредные. Спрятались от Владимира, выжили — ну и ладно, пусть дальше живут. Варанги-язычники вон по территориям шляются, и ничего. Чем славяне хуже? Пусть. Пойдем, Эрик, с нами.
— Нет уж, — Эрик мотнул головой. — Вы идите, а я пока поразмышляю тут. Мне там делать нечего. Еще узнают, что это я вас туда привел. Мне потом сюда носа не покажи.
— Ну, как хочешь, — сказал князь.
Житник подозрительно посмотрел на Эрика, ничего не сказал, но вкладывать сверд в ножны не стал.
* * *Внутренние помещения языческого оплота дверей не имели, а имели пологи да занавеси. Двое охранников, лежащие лицами вниз благодаря трудам предусмотрительного Житника, хорошо вписывались в сонно-тревожную атмосферу сеней. Вправо и влево тянулись проходы — вообще-то, подумал князь, язычники много взяли от христианских отшельников. Наверное и пещеры вырыты где-нибудь. Полом служила голая утрамбованная земля. Прямо по ходу угадывалась лестница, ведущая, очевидно, не в гридницу, и не в светелку, но в сторожевую вышку, скрытую от посторонних глаз разлапистой хвоей. У самой лестницы помещался темный силуэт — третий охранник — тоже лицом вниз.
— Живы? — тихо спросил князь.
— Живы, — лаконично ответил Житник.
Житник был умный и понимал, что трупы и приезд гостя, соединившись в сознании обитателей тайного поселения, дали бы этим обитателям неблагоприятные представления о вежливости князя.
Житник уверенно повел князя по левостороннему проходу. У четвертого полога он остановился.
— Заходите, гости, — раздался женский голос из-за полога.
Князь вздрогнул. Последний раз он слышал этот голос четверть века назад. Голос почти не изменился.
Старая женщина смотрела прямо перед собой в невидимый другим горизонт на уровне глаз. Располагалась она на соломенном низком ложе, сидела, прислонившись к стене и держась с максимально возможным для слепой женщины достоинством.
— День добрый, — сказала она просто. Интонация и выговор у нее были не простонародные варанговые, но чеканные, аристократические. Так говорили варанги, приближенные ко двору короля датского, будучи проездом в Киеве, Ростове и Новгороде.
— Здравствуй, — ответил Житник, явно во второй раз за день.
— День добрый, — тихо сказал князь.
Женщина повернула голову в сторону князя. На ее лице появилась улыбка — то ли радостная, то ли зловещая. Некоторые зубы отсутствовали.
— Не обманул меня Житник, — сказала она. Здравствуй, Святополк.
— Здравствуй, матушка, — отозвался князь.
— Не подходи, — предупредила старуха. — Не хочу, чтобы люди меня касались. Особенно мужчины, даже если они мои дети. А ты, Житник, выйди. Ты выйди, выйди. И учти, что от моего слуха не скроешься. Так что лучше не подслушивай.
— А я и не собирался, — Житник, стараясь придать голосу приветливую интонацию, шагнул к пологу и скрылся за ним.
— Давно мы не встречались, Святополк, — сказала старая женщина. — Совета, стало быть, пришел просить ты у меня. Дело хорошее. Давно пора. Будет тебе совет, Святополк, будет.
Князь молчал и ждал. Женщина запахнулась в свои нищенского вида тряпки, поерзала на ложе, и повернулась к князю боком. Профиль ее до сих пор сохранял сходство с греческими статуями, вот только нос, ранее почти идеально правильной формы, загибался теперь концом к губам.
— Много, много времени прошло, Святополк, — сказала женщина. — Что не говорят мне мирские, то сообщают волхвы. Знаю я все, что происходит в мире. Не быть тебе, Святополк, князем киевским, не быть. Не тебе владеть Градом Олеговым, не тебе.
Какая неприятная женщина, подумал князь.
— Но знай, сын мой, — продолжала она, — будет тебе счастье. Будет много счастья. Отстранись, сын мой, от властителей земных. Братья твои, владимирово семя, не любят тебя, и убьют, если не отойдешь. Найди себе хорошую, работящую девушку из норвежек и уезжай, подальше, хоть в Польшу, хоть в Рим, и живи как обычный боляр. Пусть землей этой владеют владимировы хорлинги, пусть. Земля эта и они — друг друга стоят. А тебе — да помогут тебе боги. Уедешь?
— Вот так, сразу? — удивился князь. — Но я ведь, матушка, старший.
— Старший-то ты старший, да не от Владимира. Уезжай. Уедешь?
Князь не ответил.
Старая ведьма, подумал он. Эка Владимир с тобой натерпелся. Раз в год навещал. Спал с тобой. Неделями задерживался, теремок твой содержал с подхалимами и кухаркой. А я вот и часу не провел еще, и четверть века до этого тебя не видел, а уже тошно. Хорлинги, стало быть, владимировы. Ну-ну.
— Нравится тебе совет мой? — спросила старуха.
— Не знаю, — сказал князь, помолчав. — Не нужно ли тебе чего, матушка?
— Нет. Сама о себе позабочусь. А Житнику доверяй. Он слуга хороший, ты его с собой возьми. Будет он служить тебе верой и правдой. А я дам ему талисман, чтобы вас обоих охранял.
Это еще что такое, подумал князь. Какой еще талисман? Ладно, Житник потом расскажет.
* * *Когда Житник и старуха остались вдвоем, она повернулась к воину в фас и улыбнулась, на этот раз откровенно зловеще.
— Ничего не заподозрил? — спросила она.
— Вроде нет. Но кто ж его знает.
— Да. Хитрый он, весь в отца. Но если и заподозрил, это нам не повредит. Лучше бы ты, конечно, действительно Святополка привел.
— В темнице он, в Киеве.
— Да… Жалко его. Ну, слушай меня, сынок. Слушай. — Женщина вдруг усмехнулась, качая головой. — Насмеялась надо мной Фрея. Над гордостью моей. Столько сыновей, столько дочерей, и только один благородный, и он же слабый. Другие все рабского роду, хитрые да подлые, а единственный удавшийся — от безродного вятича произведен. Подойди да сядь.
Житнику не очень понравилось напоминание о его происхождении от безродного вятича, но делать было нечего, он подошел и сел. Мать и сын обнялись. Рагнхильд всплакнула по-старушечьи, беззвучно.
— Все равно мне, кто землей этой владеть будет. Все равно. Одно меня гложет, сын мой. Только одно. Жив аспид, жив. И нет ему, аспиду, наказания. Нет возмездия. Как вошел сюда давеча Ярослав, так холодом повеяло. Все я сразу вспомнила. Обещала я тебя, сын мой, наследником рода моего сделать. И сделаю. Но сперва заслужить должен ты милость мою.
— А я не заслужил? — спросил Житник, поддерживая разговор.
— Сыновний долг ты чтишь. Но есть еще долг родовой. Есть возмездие. Приведешь его, возмездие, в исполнение — будут у тебя богатства несметные и власть великая.
Платье золотое и морда красная, подумал Житник. О чем это она?
— Спасла меня Фрея, спасла, но не так, как я хотела. Фрея — шутница большая, — доверительно объяснила старуха.
Житник вдруг осознал, что не помнит, кто такая Фрея. Вроде — богиня какая-то.
— Привела она меня к вятичам этим. Они хоть и дикие, но добрые. Спасла, дабы сохранился и продолжился род наш.
Да, подумал Житник. Вот только Фрея ли — неизвестно. Языческие поселения все пожгли, а это осталось. Они, правда, с места на место передвигаются, будто степные печенеги, и понадобился Эрик, чтобы след их отыскать. Ну так Эрик нашел, значит, мог бы и кто-нибудь другой найти. Не один же Эрик такой прыткий. Так вот — не сам ли Владимир, а вовсе не Фрея, уберег наложницу бывшую, не сам ли Красное Солнышко, душу свою темную христовым учением разворошив, позаботился о судьбе Рагнхильд? Нет ли княжеского приказа, мол, не трогайте дуру, пусть живет, как знает. Все может быть. Плохо то, что Владимир, где бы не появился, оставляет после себя своих людей. Спьенов, соглядатаев — а то и просто местных вербует. Чтобы знать, что было потом. И если узнает он об этом нашем визите — то совершенно неизвестно, что подумает и предпримет. Плохо дело. Я думал — действительно скрываются. А тут все на виду.
