Иван Наумов - Тени. Бестиарий
— Привет, Стекляш! — одними губами Ян прошептал приветствие старому знакомому, прижался лбом к стеклу, улыбнулся.
Самолёт окунулся в подбрюшье облаков нижнего слоя, зацепив лохмотья водяной взвеси, молочно заблестело мокрое крыло, по иллюминатору снаружи поползли толстые упругие капли. Игнорируя здравый смысл и законы физики, прозрачный человек сидел, где сидел, явно не испытывая ни малейшего дискомфорта. Он повернул прозрачную голову к Яну и медленно
кивнул…
— Пить что будете, я спрашиваю?
— Что?
— Сок яблочный, апельсиновый, томатный, минеральная вода, кола-фанта-спрайт?
Вырванный из дрёмы, Ян ошалело уставился на стюардессу.
— Или поспите? — вежливо спросила она.
В зале прилёта встречающих было немного, десяток-другой человек с картонками и листками. У предусмотрительных текст аккуратно распечатан, у остальных накорябан ручкой или фломастером. Среди скучных табличек новотелей и дойчебанков попадались и занятные. Яну понравились «Херр Аквариус, Пятая пожарная бригада», «Дычкин, Бочкин и партнёры», но первое место, вне сомнений, занял рукописный слоган «Пегий! Мы тут!».
Шагнув в сторону из потока, Ян остановился, выковырял из телефона московскую «симку» и вставил на её место «тэ-дэ-айнцевскую» [9] . Хотел перевести часы, но вспомнил, что сделал это ещё на подъезде к Шереметьево, отчего испытал повторное неудовольствие. Надо было блюсти традицию — глядишь, и не случилось бы никакой передряги. Взгляд, конечно, очень варварский, но верный . [10]
Хорошо ещё, что на влёте не проверили наличность. Имевшихся в кармане пятидесяти марок с мелочью точно не хватило бы для подтверждения платёжеспособности. Ян летал в Германию раз в месяц как минимум, и мультивиза в паспорте стояла далеко не первая. Никогда, ни разу, никому на паспортном контроле не приходило в голову проверить его карманные средства. Однако мрачная страшилка — любимая история визовиков любой турфирмы — про суровых пограничников, выворачивающих кошельки и «не пущающих» голодранцев в сытую Бундес Републик Дойчланд, всё-таки давала повод для подспудного беспокойства.
Ян даже оглянулся назад на сомкнутые створки дверей в зону выдачи багажа. И — поймал неслучайный взгляд. Равнодушный, «незаряженный», не в плюс и не в минус — лучик внимания от невзрачного встречающего с табличкой «Quo Vadis» в поднятой руке. Увидев, что Ян уставился прямо на него, мужчина не отвернулся, а просто расфокусировал взгляд — и не поймёшь, куда смотрит.
Сфера влияния шереметьевских ментов не распространяется на аэропорт Франкфурта, напомнил себе Ян. Утешение не слишком помогло. Прикосновение чужого внимания застыло на коже как невидимый клей.
Он направился к эскалаторам на нижний этаж. Задумавшись, едва не снёс белобрысую девчонку, раздающую листовки — не жалея себя, та бросилась ему наперерез.
— Лучший музей! — школьница тряхнула соломенными косичками и улыбнулась во все брекеты. — Удивительные пйедметы, заговойённые амулеты, истойия Атлантиды и пйедсказания будущего! Пйиезжайте, не пожалеете!
Смяв в кулаке аляповатый глянцевый флаер, Ян обогнул жизнерадостную представительницу рекламной индустрии. Теперь ещё и урна нужна. У эскалатора переминались с ноги на ногу давешние туристы-перегонщики. Задрав головы, они старательно читали все указатели, но пока что не преуспели. Ян свернул к ним:
— Не заблудились?
Старший обернулся первым:
— О! Малой! Это хорошо, что ты тут! Нам бы автобусы междугородние, в Гиссен надо.
Ян объяснил, как им выйти к остановкам и где купить билеты. Перегонщики кивали и внимательно следили за указующими взмахами его рук.
— Вот спасибо! Слышь, малой? Машинку-то не надумал присмотреть? А то давай «бэху третью» подгоним, а хочешь — «гольфá» годовалого. На востоке-то всё здорово повымели, а тут ещё есть, есть красавицы в тучных стадах! Короче, пиши телефон. Надумаешь — сразу к нам, к чужим не надо ходить, сам всё понимаешь. Эй, у кого ручка есть?
Ян не особо пытался отказываться, хотя ни о какой машине в Москве пока даже и не думал. Сунул перегонщику мятую шарлатанскую рекламку, подождал, пока тот распишет ручку и выведет на радужных полях телефонные номера.
Дружелюбно распрощались. Перегонщики устремились к автобусам в неведомый Гиссен, Ян спустился по эскалатору на железнодорожную платформу. Воздух пах бельгийскими вафлями и кёльнской водой.
Откуда-то вдруг притёк шумный поток японских туристов. Разноцветные пуховики, вспышки фотоаппаратов, смешной непонятный гомон. В какой-то момент в толчее приоткрылась узкая прореха, и на другой стороне платформы мелькнула белая табличка: «Quo va…», — но потом Ян понял, что это просто кафельная плитка, мозаичный узор на стене.
Всё это было странно и неправильно. Яна не оставляло чувство, что он что-то проспал и пропустил. Менты, таблички, Стекляш… В подошедшем поезде промелькнула девушка, очень похожая на Ингу, и Ян выкинул всё остальное из головы.
В вагоне было тесно, удалось примоститься только на жёрдочке шириной в четверть сиденья — остальное место похоронил под собой человек-гора в тирольской шляпке с пером, его чёрный чемодан формой и габаритами напоминал гроб. Несмотря на очевидный дискомфорт, Ян умудрился снова впасть в спячку.
В этот раз щедрое подсознание наградило его полновесным цветным сном. Правда, что-то не заладилось со звуком, и все события развивались в абсолютной противоестественной тишине. Ян-не-Ян, некий человек, глазами которого смотрел на окружающую нереальность условный оператор-постановщик, шёл по типичной рыночной площади типичного немецкого города. Проплывали мимо, не задерживаясь в памяти, знакомые логотипы и вывески, давно выученные наизусть рекламные плакаты, случайные витрины. Широко открывал рот уличный торговец, его яркий ларёк пах корицей и горячим шоколадом. Беззвучно смеясь, мимо прошмыгнула стайка школьниц.
Ян-не-Ян что-то искал здесь, и по тому, как его взгляд выделил из окружающего разноцветья нужное, стало ясно, что требовалась всего лишь телефонная будка. Наблюдать за миром чужими глазами было невероятно любопытно, ведь каждый человек осматривается по-своему, выхватывая из общего фона только важные лично для него детали. Ян-который-Ян, невольный зритель, поймал многоуровневое дежавю — словно встал меж двух зеркал: он вспомнил прошлый сон того же формата, а до него был ещё один, и ещё, и ещё… Настоящий сериал, немое кино с продолжением, и каждый раз обзор вёлся глазами вот этого конкретного персонажа, взрослого мужчины, занятого повседневными делами.
Ян-не-Ян перешёл заставленную жёлтыми и красными торговыми палатками проезжую часть — воскресенье же, догадался Ян-зритель, наверное, перекрывают движение, — остановился у телефонной будки, начал рыться в висящей на плече сумке. И вдруг — раз! раз! — бросил два коротких взгляда, один вдоль края площади, по задворкам рынка, и второй в стеклянную витрину, ловя в отражении всю панораму площади. Щёлк-щёлк-щёлк-щёлк! — словно регистратор зафиксировал всех прохожих, попавших в кадр, крохотная доля секунды на каждого, но даже Ян-зритель успел запомнить детали, и некоторое время спустя узнал бы любого.
Потом Ян-не-Ян вошёл под козырёк телефонной будки — чуть ссутулившись, из чего можно было сделать вывод о его достаточно внушительном росте. Снял трубку, быстро и ритмично нажал комбинацию клавиш, — «Кажется, Кёльн», — успел подумать Ян-зритель. Разговора всё равно не было слышно, и некоторое время в поле обзора попадала лишь мокрая стена дома, дырочки на микрофоне телефонной трубки и прозрачная крышка от стаканчика кофе на вынос, застрявшая поперёк водостока. Это был очень странный и скучный сон.
Зато завершился он ударно! Тишину разорвал звон — да не звон! — гулкий раскат грома, такой, что зубы зашатались в дёснах. Ян-не-Ян вскинул голову, и за мгновение до того, как выпасть из сна, Ян-который-Ян ухватил глазами Яна-не-Яна возвышающуюся над полотнищами торгового ряда колокольню с часами. От тяжёлого круглобокого колокола, затихающего после оглашения одиннадцатичасовой отметки, исходила последняя едва уловимая басовая вибрация…
— Entschuldigung Sie bitte! Entschuldigung! — виновато повторял человек-гора, нависнув над сидящим на полу Яном, и всё пытался приподнять его за локоть, а тот сначала даже не узнавал языка.
— Извините, я, наверное, задремал, — не унимался толстяк. — Толкнул вас ненароком, выпихнул… Простите за неуклюжесть!
— Ну что вы, — Ян поднялся из прохода, потирая ушибленный копчик, — это меня слегка разморило. Не стоит извинений.
Человек-гора сверхъестественным усилием воли ужался почти до габаритов сиденья, рассчитанного на среднего пассажира, и Ян полноценно сел рядом. Толстяк, похоже, намеревался поболтать, поэтому пришлось снова закрыть глаза.
Красные пологи, жёлтые пологи… Нет, это был уже не сон, а просто воспоминание — но такое чёткое и рельефное, что становилось жутковато. С Яном не впервые случалось подобное — блуждания по чужому миру в чужом теле, но всё-таки этот раз показался особенным. Около монетоприёмника на телефонном аппарате был скол, из-под шершавого оранжевого пластика виднелась полоска стали. Рядом с кнопками остался след от когда-то прилепленной, а потом отскобленной жвачки. На стекле будки проступала процарапанная каким-то терпеливым человеком кривоватая звезда. Всё это существовало само по себе, а не услужливо достраивалось на ходу под всё более пристальным вниманием Яна. Происходившее вообще мало походило на сон — слишком просто, конкретно, без эмоционально и бессюжетно. Как будто подглядываешь в щёлочку за чужим бытом.
