Владимир Васильев - Грёзы о закате
Великое построение христианского мира убогими людьми с их лицемерным милосердием и мечтой о царстве божьем было обречено. В этом Козьма был убеждён.
Каждое лето ладьи гостей из словенских земель приходили в Константинополь. Бывший волхв исхитрился несколько раз тайком от своих братьев, надзирающих за ним, передать им письма для Умилы, своей жены, с оплатой доставки в Изборский край, Вревку-селище. Ни одной весточки из дома он так и не получил. Одно время он обдумывал свой побег на этих ладьях, но жёсткий надзор со стороны игумена и монастырской братии был крепче тюремных стен, а досмотр ладей казался лекарю неодолимой преградой на пути к свободе. Патрон когда-то пригрозил ему лютой смертью в случае повторной попытки бегства, поэтому лекарь выжидал удобного случая, закаявшись предпринимать побег без верного расчёта. Имелась ещё одна веская и весомая причина, из-за которой он откладывал своё бегство: его книга, его многолетний труд о травах и способах исцеления. Год проходил за годом; Козьма, овладевший греческим языком, лечил базилевса, патрона, больных в больнице при монастыре и в кварталах митрополии, читал труды древних греков и александрийских врачей при свете плошки, едва освещавшей мрачную келью, вёл свои записи на дорогом пергаменте, скрывая самые сокровенные страницы книги в тайнике, и тешил себя воспоминаниями о родном Вревке-селище и жене-красавице Умиле.
В отличие от Феодула, он не питал пиетета к своему монастырю и не был настроен на жертвенность ради христианского царства, ибо сие царство, основанное на обмане и лицемерии, несло людям горе, страдание и вело прямиком в ад, создаваемый на земле.
* * *P.S. Много позже Козьма поведал Алесю о тайных вскрытиях трупов и том, что никто из братьев не знал и даже не догадывался о деяниях целителя, совершаемых им время от времени. Невежественные ромеи, поощряя травничество, преследовали и казнили резателей. Пожалуй, продуманность действий спасала Козьму от разоблачения, которое привело бы его к быстрому исходу из мира живых.
* * *За день целитель собрал большой объём трав, и теперь мешки, наполненные семенами мелансиона или чёрного тмина, - в тексте его книги названного 'чернушкой', - предназначенных для выжимки масла как лекарства от всех болезней, а также душицей, фенхелем, чабрецом, фенугрековой травой, которую он в своей книге именовал пажитником по-словенски, семенами кориандра и листьями кинзы, болтались спереди и сзади Феодула, ехавшего верхом. Целитель нёс два самых ценных мешка с сочными листьями столетника. Его страж, сомлевший от выпитого вина, не мешал размышлениям травника. Они возвращались в монастырь знакомым путем и уже прошли-проехали половину пути и огибали знакомую рощу, в которой обычно отдыхали и пили винцо, когда началась гроза.
Феодул возымел желание спрятаться от раскатов грома, молний и дождя. Он отчаянно озирался в поисках убежища от непогоды. Заметив огромный тополь поодаль от молодой рощицы, Феодул направил кобылу к одиноко стоящему дереву.
- Не ходи туда, Феодул! Под деревом опасно в грозу.
Целитель вроде бы уговорил стража. Тот спешился, допил вино, что ещё плескалось в бутыли, и высказал иноземцу свои думы:
- Кирие, элейсон! Вот чудо: немой заговорил! Помилуй, Господи! Тебя, Козьма, святым только согрешившие женщины называют. Думаю, ошибаются они. Не видят они твою варварскую душу. Не перечь мне и не вводи в грех: могу ведь и дубиной огреть. Не по дружбе, а по службе! Ты, Козьма, варвар. За весь день ни разу не помолился и не перекрестился.
И Феодул направился к огромному тополю, прихрамывая и опираясь на свою дубинку. Кобыла послушно шла за ним. Его мокрая ряса липла к телу. Когда он дошёл до дерева, грянул очередной громовой раскат. Кобыла, словно взбесившись, с перепугу мотнула головой, вырвала повод из руки монаха, скакнула в сторону. Это движение спасло её. Молния расщепила дерево и ударила в монаха, и Феодул, сражённый разрядом, мгновенно умер. Испуганная кобыла поскакала прочь. Её напугало последовавшее за молнией оглушительное громыханье.
Заворожено взирал травник на упавшего Феодула, и до его сознания дошла мысль, что его брата во Христе уже нельзя спасти: лицо монаха даже издали казалось совершенно почерневшим. Людей, поражённых Перуном, закапывали в землю на несколько дней, и это было единственным средством для их спасения. Но Феодулу с обугленным ликом уже не требовалось исцеление.
Пришлось побегать за кобылой. Та вздрагивала от каждого близкого громового раската и не желала возвращаться к поверженному молнией монаху. Склонившись над погибшим, травник внимательно вглядывался в почерневшее лицо монаха. С досадой на себя и испытывая христианское покаяние в душе, произнёс вслух:
- Ведь мог же остановить тебя, Феодул! Огрел бы дубиной - так простил бы. Эх, брате! Горе мыкал да верил, что божье лепо, а вражье нелепо! Одно утешение: вино согрело тебя перед смертью. Довезу тебя до твоей монашеской обители. Прости, что не удержал тебя от последнего шага.
Со сноровкой бывшего армейского санитара-лекаря, Ведислав водрузил тело монаха на кобылу и повёл её за собой на поводу. Молнии высвечивали дома и деревья. Раскатистый гром разрывал всё пространство над предместьями Константинополя. Ближе к полуночи травник, мокрый до последней нитки, добрался до монастыря и сообщил братьям о кончине Феодула, поражённого громом небесным. Игумен, соизволивший подняться, угрюмо выслушал рассказ о каре небесной и вымолвил:
- За грехи всем нам кара Господня! Трудно без Феодула придётся.
* * *На вопрос об имени игумена, заданный Алесем, брат Козьма ответил:
- Зачем тебе знать имя убогого ничтожества? Таких здесь тысячи.
ДИАЛОГИ ВОЛХВА С БОГОМ И ЧЕЛОВЕКОМ НЕ ОТ МИРА СЕГО
Петух сумел-таки заголосить в последний раз - и его голова, отсечённая от тела ударом ритуального ножа, скатилась с камня. За жертвой, принесённой Велесу, последовало воспевание Бога, дающего и отнимающего жизнь. Волхв произносил гимн за гимном на древнем словенском языке, и из его речитатива Алесь улавливал только отдельные слова и обращения, например, к "сизой мгле" и "облакам", но общий смысл волхования дошёл-таки до его понимания: речь волхва выражала страстное желание избавления от полона. Ведислав, казалось, вложил в воззвание к Велесу всю душу и распростёрся ниц перед четырёхгранным столбом с чертами и фигурой божества, рельефно вырезанного в древесной плоти столба. Всё его тело дрожало в трансе единения с миром и восприятия некоей обратной связи на неведомом для Алеся чувственном уровне.
Оба смертных в келье застыли и затаили дыхание в ожидании знака свыше, но тишину прервал заунывный звон колокола, сзывающий монахов на службу.
Хозяин кельи укрыл Велеса рясами и подрясниками, и божество вновь превратилось в вешалку для верхних одеяний. Кратко молвив наказ прибрать в келье, Козьма, скинувши белую рубаху и порты из грубого льна и облачившись в чёрный подрясник, покинул импровизированное капище, а за порогом его ждал иной мир, в котором за звоном колокола последовали ноты смирения и покаяния в свершённых или всего лишь мыслимых грехах.
Ночное бдение и размышление, прерываемое записью сочувственных строк о Ведиславе, затормозило процесс выздоровления: головные боли усилились, и Алесь никак не мог найти удобное положение голове на колкой подушке, набитой сеном.
Обязанности повара ему не отменили, и он с немалым напряжением двигался по келье. Каждый шаг отдавался болью в черепной коробке и трезвоном в ушах. Знатно кто-то из своры степняков ударил ногой ему по голове!
Когда Козьма вернулся, Алесь вынужден был сказать целителю о тяжких болях, донимавших его. Тот велел лежать и не заниматься хозяйственными делами.
- Когда-нибудь отомщу всем степнякам! - запальчиво высказал недужный свою думку.
- Э-хе-хе, всем не отомстишь! Кроме хазар там есть и печенеги, - травник вздохнул, - Ягодки одного большого поля. Хазары на Итиле, печенеги - на Волге.
- А печенеги где там обитают?
- Есть у них большое становище Печь, к закату от Волгарского царства.
Услышав, как Козьма Болгарское царство назвал волгарским, пациент решил уточнить:
- Ты имеешь ввиду Пешт?
- И такое прозвище слышал.
- Стало быть, они угры. Вот цирк! У вас Волгу Итилем называют, а Дунай Волгой.
- Угры и печенеги - разные народы.
Припомнив незнакомое слово, что изрек шутник Алесь, Козьма спросил:
- Ты мне поведай, что такое 'цирк'?
