Евгений Сартинов - Последняя Империя
— Да нет, пугают, ты что! Из-за такой ерунды…
— Нет, Олег, как ты не понимаешь! Им нужен козел отпущения, чтобы другим неповадно было! И Эдик как раз попал под горячую руку. Впесочат по полной катушке.
— Эдик, он тебя козлом обозвал.
— Да еще и отпущеным.
Но Эдик на шутки не отзывался. Элен в первый раз видела его с таким озабоченным лицом, репортер по-прежнему словно не замечал ее. Невнимание надоело, и она спросила:
— Может, хоть кто-нибудь угостит одинокую девушку сигаретой?
Фраза получилось двусмысленная, но ничего другого в хорошенькую голову топ-модели не пришло. Сигареты она забыла вместе с сумочкой в машине. Репортеры сразу оживились, наперебой начали предлагать свои. Только Эдик молча курил «Винстон», не глядя на подругу.
Элен не успела еще толком получить полагающуюся ей порцию мужского внимания, как всех позвали в зал. Она сразу поняла, что это концовка, финал всего действия. Теперь говорил только судья, толстый дядька с одной большой звездой на погонах, размером чуть побольше, чем у прокурора. Он опять перечислял цифры нарушенных статей Уголовного кодекса и лишь в конце речи сказал самое главное, то, что поняла даже заскучавшая Элен.
— …Приговорить Мовсесяна Эдуарда Арменовича к пяти годам лишения свободы с отбыванием в колонии общего режима.
Элен ждала, что судья скажет что-то еще, про помилование или амнистию, но генерал захлопнул папку и быстро вышел из зала суда в боковую дверь. С оторопью Элен смотрела, как два солдата подхватили под руки и уводят в ту же самую дверь журналиста. Эдик выглядел растерянным, ноги и руки отказали ему, и солдатам пришлось почти нести репортера. Рядом митинговали корреспонденты, неслись злые и резкие слова:
— Дурдом!
— Это расправа!
— Вы нарушаете свободу слова!
— Хунта!
Мовсесян был уже в дверях, когда Элен очнулась и закричала:
— Эдик, а ключи?! Ключи от машины, у меня же там в сумочке деньги, паспорт!
Увы, дверь захлопнулась и, сколько ни стучала королева подиума кулачком в массивное дерево, не желала открываться.
— Я же так на презентацию опоздаю! — чуть не плакала она. Плакать не позволяла обильная косметика на лице.
Сизов слов на ветер не бросал. Уже к Новому году в России закрылось более половины газет, в том числе все специализировавшиеся в «желтом» спекторе новостей. К государству отошли все телеканалы, почти все радиостанции. Ежедневные новости стали заметно скучней и строже. Страна постепенно, шаг за шагом, затягивалась в цвет хаки.
ЭПИЗОД 18
Осень в России — самое плохое время. В ту осень Сизову казалось, что проблемы множатся по подобию сходящей с горы лавины. Война с Японией была лишь одной из них. Трудное положение сложилось и внутри страны. Особенно плохо обстояло с преступностью.
Сизову и его офицерам, людям, далеким от возникших вдруг вопросов, казалось, что их можно решить быстро и одним ударом. Самая большая опасность, по их мнению, исходила от организованной преступности, добравшейся уже до законодательных и властных структур. И МВД и ФСБ давно знали всех деятелей этой «армады» в лицо, но трудно было доказать связь чиновников и бандитов. Первый же указ новой власти разрешил брать под стражу за одно подозрение в принадлежности к подобным структурам мафии. ФАПСИ прослушивало все и всех, без каких-либо санкций прокурора. Чтобы поднять престиж милицейской службы, резко, в три раза, увеличили зарплату личному составу, ввели ряд дополнительных льгот. Были подняты пенсии бывшим работникам органов, семьям погибших на боевом посту гарантировалась пожизненная пенсия в размере оклада, выплачивалась стипендия сиротам для обучения в высших учебных заведениях. Но милиционеров, уличенных в пособничестве уголовным элементам, ждала суровая кара. Кроме большого срока предусматривалось лишение выслуги. Годы в органах словно вычеркивались из жизни человека. Кроме того, уволенный с «волчьим» билетом не имел права работать в государственных органах даже на второстепенных постах.
В Уголовный кодекс вернули смертную казнь. Теперь к ней приговаривали за убийство или ранение милиционера, хранение большого количества оружия и наркотиков, создание бандгруппировок, участие в террористических актах.
На помощь милиции бросили армию. Результаты сказались сразу. Тюрьмы, следственные изоляторы за короткий срок были забиты крутыми парнями, пересевшими с «Мерседесов» на воронки. Большинство из них давно уже не держали в руках оружие, числились членами правления солидных фирм и банков, записались в меценаты и обучали детей в престижных школах Англии и США. При прежнем режиме за спинами купленных чиновников и хитроумных адвокатов они казались неуязвимыми.
Чтобы освободить для них место, часть мелких уголовников, проходивших по незначительным делам, пришлось выпустить почти под "честное слово" — подписку о невыезде. Прокуратура задыхалась от обилия свалившейся на нее работы. Не могла помочь людьми и военная прокуратура, сама увязшая в делах сотен проворовавшихся военачальников.
Но командовать гражданскими лицами было трудно. Часть прокуроров, по привычке начавших выпускать «крутых» из тюрем под залог и подписку о невыезде, пришлось просто уволить все с тем же «волчьим» билетом. Осознав, что дело в этот раз обстоит весьма серьезно, бандиты всех рангов начали звереть. Почти каждое задержание заканчивалось стрельбой, и счет погибших военных и милиционеров пошел на десятки. Чтобы избежать лишних жертв, было разрешено стрелять на поражение при первых же признаках сопротивления. Негласно это даже поощрялось, и иногда с задержаний привозили одни трупы.
Был ликвидирован статус понятых, теперь показания милиционера можно было опровергнуть только с помощью трех свидетелей. В первые месяцы после переворота в МВД прошла громадная чистка. Предложили уволиться очень многим непойманным взяточникам, нечистым на руки милиционерам и просто подозреваемым в связях с криминалом. Другие уволились сами, в результате в органах осталось шестьдесят процентов прежнего состава. Но в милицию наконец-то пошли люди с более высоким образованием и моральными устоями.
В октябре в столице началась первая бомбовая война. Десятого октября взорвался грузовик недалеко от здания Министерства внутренних дел, спустя два дня — около приемной ФСБ на Кузнецком мосту. Толку от этих взрывов было мало, погибло пять ни в чем не повинных прохожих, пятнадцать было ранено. Но не этого добивались террористы. Они ставили целью лишить доверия военное правительство, показать, что оно ничего серьезного не сможет в таких условиях.
В ноябре прогремело еще три взрыва, и лишь тогда, почти случайно, была накрыта база взрывников и они сами. В свою очередь криминальный мир нанес еще один удар.
Министром внутренних дел был назначен майор Михаил Доронин, один из шести офицеров, отличившихся при штурме Кремля. Как и все получившие министерские портфели, он автоматически стал генералом. Танкисту по профессии, ему трудно было войти в странный для него мир профессиональных борцов с преступностью. Но майор от природы оказался въедливым и дотошным. Вскоре он разобрался почти во всем, уволил двоих заместителей, с десяток генералов и привлек в министерство новых людей из бывших военных. Доронин старался привить подчиненным идею особой кастовости, избранности их положения в стране.
— Ни один человек не может поднять руку на служителя закона и остаться безнаказанным, — говорил он. — Человек в милицейской форме должен вызывать уважение в народе и страх у нарушителей закона. Пора отучить уголовников не только стрелять в служителей порядка, но и вообще иметь при себе оружие…
Именно против него и направила свой удар московская мафия.
Шло заседание Временного Военного Совета, на котором обсуждался вопрос об отношениях с Европейским союзом, ставших напряженными после введения смертной казни. Слово держал Фокин, утвердившийся за эти месяцы на посту главного идеолога страны:
— Мы подготовили еще один закон, без сомнения, он также вызовет большой шум на Западе. Имеется предложение подвергнуть стерилизации всех умственно отсталых жителей России. Их у нас несколько миллионов, плодятся они как кролики, на всяческие льготы для этих кретинов уходят громадные суммы. Если так пойдет, то лет через пятьдесят половина населения страны будет ходить с открытым ртом и хлопать в ладоши…
В этот момент секретарь подошел к Сизову и протянул ему небольшой листок. Прочитав его, тот жестом остановил докладчика и глянул на Доронина:
— Михаил, полчаса назад похитили твоего сына.
От лица министра отхлынула кровь, оно стало почти одного цвета с сивыми волосами. Сына своего Доронин любил безмерно. Единственный ребенок, давшийся им с женой очень трудно, похожий больше на мать, чем на отца, обожаемый, заласканный и любимый.
