Барбара Картленд - Цветок пустыни
Хотя Марта обожала Виту и была с ней с самых первых дней ее жизни, она страшно переживала за то, что Вита с каждым днем все больше и больше напоминала свою печально известную, прекрасную кузину Джейн, поведение которой Марта горячо осуждала.
Именно Марта всегда говорила Вите: «Красота – на годы, а доброта – на всю жизнь»… «Ты глядишься в зеркало, а Господь смотрит тебе в душу!»
Когда Марта повторяла Вите эти старые поговорки, девушка безошибочно угадывала в ее добром голосе нотки беспокойства. Это был страх за нее: ведь девочка, которую она так любит, больше уже не тот шаловливый ребенок, которым можно было управлять, а личность, отличающаяся независимым нравом и стремящаяся во всем следовать своим собственным, особым путем.
Вита очень любила свою старую няню, и ей было трудно подавить в себе импульсивное желание пойти к ней в спальню и рассказать обо всем, чтобы та понапрасну не тревожилась за нее.
Но она понимала, что этого делать ни в коем случае нельзя. Если только Марта что-нибудь узнает, она обязательно постарается помешать ей. Ведь Марта, несмотря на все свои чудесные качества, была, к сожалению, самым настоящим снобом.
Для ее бедной служанки казалось вершиной успеха, что ее любимая Вита станет леди, супругой такого важного пэра, будет иметь право присутствовать на церемонии открытия парламента и, без сомнения, со временем займет важный пост при дворе Ее Величества королевы Англии.
Она соглашалась со своей подопечной, что лорд Бэнтам, конечно, чуточку староват для нее, но этим недостатком, с ее точки зрения, можно было спокойно пренебречь, потому что он был все еще очень приятный, статный мужчина. Он отличался отменным здоровьем и таким положением в обществе, что на все его недостатки можно было попросту не обращать внимания.
– Но, Марта, я хочу влюбиться! – говорила ей Вита, когда они обсуждали ее замужество. – Я хочу любить мужчину, за которого выхожу замуж!
– Ничего, – отвечала ей Марта, уверенная в своей правоте, – полюбишь после свадьбы.
– Но почему ты в этом так уверена? – спрашивала Вита.
– Потому, милая, что о таком муже любая женщина может только мечтать. Его светлость будет заботиться о тебе. Во время обеда ты будешь сидеть во главе его стола, принимать его гостей и, бог даст, подаришь ему детей, которые станут ему утешением в старости.
От этих слов Виту охватила нервная дрожь.
И вновь она почувствовала то отвращение, которое, подобно отраве, заставило покрыться холодным потом ее тело, когда лорд Бэнтам сжимал ее руки своими толстыми пальцами, а затем поцеловал в щеку.
Она не очень хорошо себе представляла, что происходит между мужем и женой в спальне, но что касается лорда Бэнтама, то она была твердо уверена, что это было бы нечто крайне неприятное, а возможно, настолько отвратительное, что она вряд ли смогла бы этого вынести.
Тем не менее Вита понимала, что она не должна ничего подобного говорить Марте. И уж, конечно, она не могла рассчитывать на помощь своей верной служанки, когда собралась бежать от брака, который та с таким восторгом приветствовала.
Что ж, оставалась только кузина Джейн – и больше никого в целом свете. И Вита ночь за ночью лежала без сна в своей каюте на пароходе, следующем рейсом до Неаполя, все больше убеждаясь, что последний отрезок своего путешествия, от Неаполя до Дамаска, ей придется проделать совершенно одной.
* * *Закончив писать письмо леди Кроун, Вита собралась лечь.
Марта уже помогла ей раздеться, причесала ее на ночь и поправила постель, перед тем как пожелать своей питомице спокойной ночи.
– Я зайду к тебе в восемь, голубушка, – сказала она, уже взявшись за ручку двери.
– Пожалуй, лучше чуть позже, Марта, – отвечала Вита сонным голосом. – Я сегодня очень устала. Мне кажется, я просплю завтра до самого полудня.
– Тогда, может быть, ты сама позвонишь, когда проснешься? – предложила Марта. – Я уже предупредила горничную, что, если звонок из этой комнаты прозвонит два раза, она немедленно должна послать за мной.
– Какая прекрасная идея! – согласилась Вита. – Я и в самом деле очень устала. Возможно, это от жары.
– Может быть, тебе нездоровится, – забеспокоилась Марта.
– Нет, совсем нет, – поспешила заверить ее Вита. – И, пожалуйста, скажи мистеру Девенпорту, что мы выедем завтра осматривать Помпеи сразу после завтрака.
– Обязательно скажу. Спокойной ночи, и храни тебя Господь! – сказала Марта.
– Спокойной ночи, милая Марта, – отвечала ей Вита, невольно испытывая грусть от близкой разлуки с дорогой нянюшкой.
Она вновь откинулась на подушки, дожидаясь, пока Марта не выйдет из комнаты.
Девушка заранее все это продумала, чтобы обеспечить себе хоть немного времени до того, как ее хватятся.
Хотя по расписанию пароход должен был отойти от пристани в семь тридцать, Вита понимала, что, вполне возможно, они могут и задержаться. Итальянцы, как она могла судить по своему, пока еще не слишком богатому опыту, редко что делали вовремя.
Итальянцы жили легко и не любили спешить и суетиться. Они умели радоваться жизни и были вполне довольны ею. А неаполитанцы особенно славились своей независимостью. Они предпочитали жить по своим собственным правилам и законам, отказываясь подчиняться кому бы то ни было, а тем более иностранцам.
Подобная позиция, к сожалению, создавала определенные трудности для приезжих, так как жизнь здесь приобретала некоторый элемент неопределенности, а отношение со стороны местных жителей подчас воспринималось как неучтивость.
Впрочем, все это сейчас не слишком волновало Виту. Единственное, что ей было необходимо, – это чтобы пароход, на котором она собиралась отправиться в свое рискованное путешествие, покинул порт и направился в свой путь по водам Средиземного моря раньше, чем будет обнаружено ее исчезновение из гостиницы.
Тогда уже ни леди Кроун, ни Эдуард Девенпорт, ни Марта ничего не смогут поделать.
Наконец саквояж был уложен, письмо написано, и Вита подошла к окну и раздвинула занавески.
Над ней раскинулось черное южное небо, усыпанное, будто бархат бриллиантами, огромными сверкающими звездами.
На небе не было луны, но света звезд, отраженных в черном зеркале спокойного моря, было вполне довольно, чтобы различить ровные полукруглые очертания берегов Неаполитанского залива. По берегам тут и там поблескивали огоньки в окнах маленьких домиков. Взбираясь вверх по горам, эти огоньки казались россыпью драгоценных камней, брошенных здесь, на черном покрывале ночи, горными гномами.
Теплый, ласковый ветерок обдувал горячие щеки девушки, которая внезапно ощутила волну небывалого возбуждения, поднимающуюся из самой глубины ее жаждущего приключений сердца.
Первый раз в своей жизни ей предстояло действовать по своему собственному разумению – делать именно то, что она хотела, не оглядываясь на родителей, гувернанток, няню или даже слуг, не спрашивая ни у кого совета, не подчиняясь ничьей воле.
Вита нисколько не испытывала сейчас стыда или чувства вины за то, что ей пришлось кого-то обманывать.
Она ни за что бы так не поступила, если бы ее отец не вынуждал ее к ненавистному браку с человеком, который не вызывал у нее ничего, кроме отвращения. «У меня просто не осталось другого выхода», – говорила Вита себе.
Она сразу, с самого начала, знала, что никакие доводы не помогли бы ей убедить отца. И сколько бы Вита ни умоляла его не отдавать ее замуж за лорда Бэнтама, она лишь потеряла бы время. Раз он решил, что этот брак для нее – самое лучшее, что можно себе представить, переубедить его было бы просто невозможно.
А жить с лордом Бэнтамом – теперь Вита была уверена в этом – она бы ни за что не смогла: уж лучше было сразу покончить с собой.
Ведь тогда пришел бы конец всем ее надеждам на счастье, всем ее мечтам о прекрасной, волшебной любви, которая, она знала, где-то ее ждет.
Вита уже не помнила, сколько ей было лет, когда она впервые начала мечтать о мужчине, которого смогла бы полюбить всем сердцем и который обязательно однажды полюбит ее.
Мысли о нем никогда не оставляли ее, даже когда она не отдавала себе в этом отчета. Она представляла его себе – человека, отличающегося от всех известных ей в жизни мужчин, воплотившего в себе все качества, которые она хотела бы видеть в своем возлюбленном муже. Такому человеку она бы принадлежала всей душой и телом навеки, до самой смерти.
Возможно, из-за того, что Вита с самого детства была прелестна и обещала стать настоящей красавицей, все ее гувернантки считали себя обязанными раскрывать перед ней красоту мира, рассказывать обо всем прекрасном, что только существовало на этом свете.
Она узнала о Тадж-Махале, этой поэме в камне, который был выстроен мужчиной для своей любимой, о картинах Боттичелли, воспевающих юность и красоту; она читала поэмы и стихи, написанные теми, кто познал высшую любовь и страдание. Все это вызывало в душе у девушки восторг, заставляло ее мечтать о самых возвышенных и прекрасных чувствах.
