Артём Рыбаков - Игрушки 2
Слава мгновенно развернулся в сторону предполагаемой угрозы, вскидывая к груди автомат.
— Reg dich nicht auf![3] — успокоил я его по-немецки.
Возможно, он не понял слов, но понял смысл, поскольку несколько расслабился, хоть автомат и не опустил. Я же, продолжая игры в конспирацию, громко рявкнул:
— Halt! Zuruck![4]
И, словно по моей команде в высокой траве что-то зашуршало. Ухмыльнувшись и подмигнув Трошину, я, намеренно коверкая язык, крикнул:
— Стоят! Стреляйт!
В траве кто-то ойкнул, и метрах в тридцати от нас поднялась невысокая фигура.
«Мальчишка, что ли стадо гнал?» — подумал я и скомандовал:
— Komm her! Суда! — сопроводив команду недвусмысленным жестом.
Тут слышу, Слава мне шепчет:
— Антон, кажись девка…
Пригляделся, и верно — хоть на погонщике и надета хламида какая-то, но абрис фигуры уж больно характерный…
— И что? — говорю, — Отпустим что ли? Так легенда посыплется… Давай, хоть до деревни отконвоируем.
Через минуту «кавказская пленница» выбралась на дорогу. «А ничего так!» — отметил я про себя. Даже заношенный донельзя пиджак, несуразные штаны и перепачканное пылью лицо не могли скрыть недетской привлекательности «пастушка». Слава стоял с идиотской улыбкой, рассматривая это диво-дивное.
— Idiot! Setzen Sie sich auf das Motorrad![5] — вывел я его из состояния прострации и поманил нашего «пленника», — Komm her! Суда.
А ведь страшно девчонке, волосы, очевидно до этого спрятанные под картузом, растрепались и теперь непослушными прядями обрамляли красивое, с очень правильными чертами лицо. Прямой, почти греческий нос (почти — это потому, что на мой вкус, у античных богинь носы великоваты), плотно сжатые губы — красотка, ну что тут скажешь!
— Setzen Sie sich auf dem Beiwagen! — и я рукой показал на коляску. — Schnell![6]
То ли девушка понимала немецкий, а может, мои жесты были достаточно красноречивы, но мою команду она выполнила правильно и, понурившись, направилась к коляске.
— Bitte! — и Слава протянул ей потерянный картуз.
«Вот что галантность с людями творит! Даже по-немецки заговорил», — подумал я, садясь в седло.
***Всю дорогу до села нам с Вячеславом пришлось молчать, причём, если Трошин беззастенчиво пялился на девушку, я себе такого позволить не мог — дорога была та ещё. Поэтому, въезжая на двор к Акимычу я испытал нешуточное облегчение.
На звук мотора на крыльцо вышел хозяин и «повелитель окрестных земель». Судя по его несколько заморенному виду, побегать ему пришлось изрядно. Но для себя старался, не для дяди. В начале, не разобравшись, он скорчил скорбную мину, явно готовясь вешать немцам на уши «лапшу домашнего приготовления», но, узнав меня, посветлел лицом и с радостной улыбкой поспешил навстречу.
Опасаясь, подобно Штирлицу, провала, я приложил палец к губам, предлагая старосте потерпеть с разговорами до того момента, как мы останемся одни. Однако, как известно, умного учить — только портить…
— Доброго вам вечера, господа офицеры! — лучезарно улыбаясь, начал староста, — Племяшку мою встретили? Ой, спасибо, что до дому подвезли!
Судя по лицу «племяшки», подобное поведение Акимыча ей было не по нраву.
— Nicht verstehen! — подыграл я старосте. — Wer ist sie? — и я, соскочив с мотоцикла, показал рукой на «пленницу».
— Я ж и говорю — племяшка моя. Аусвайс в доме. Папирен в доме. Комм, комм, — и он сделал приглашающий жест в сторону хаты, не преминув при этом заговорщицки подмигнуть мне.
— Buchhalter bleib hier! — приказал я Трошину, а сам направился вслед за старостой.
Войдя в дом, я уж было собрался начать разговор, но заметил в комнате одну из тех женщин, что видел тут утром.
— Вы Таньку-то не стесняйтесь, товарищ сержант… — пришёл мне на выручку Акимыч, — Она знает… — и добавил, обращаясь уже к женщине, — Давай, ещё две тарелки на стол, и на двор сходи, Маринку-дуру в сарай отведи, чтоб всё как взаправду было.
— А что ж в сарай, Акимыч? — всплеснула руками Татьяна.
— А шоб наука дуре была… Комсомолия безмозглая! Ни украсть, ни убежать… Да и поговорить нам по-мущщински надо.
Тарелки появились на столе словно по волшебству, а уже секунд через десять, не больше, за Татьяной захлопнулась входная дверь.
— Вы присаживайтесь, товарищ сержант, повечеряем.
Я не заставил себя долго упрашивать.
— А? — и я вопросительно посмотрел на дверь.
— За Татьяну не бойтесь — кремень-баба! Да и интерес у неё личный.
— Какой же? — спросил я, подвигая к себе тарелку с салом, и сделал знак вошедшему в этот момент Трошину, чтобы тот присоединялся к трапезе.
— Дак у неё муж-то большой чин в Красной Армии. Комиссар дивизии цельной! Так что, прячу я её. Да вот, вишь, дочка подвела её. Одно слово — городская.
— Понятно… — сказал я с набитым ртом. — Семён Акимыч, а ты сам, похоже, не здешний. Откуда будешь?
— По говору узнали? Ну да, ну да… Я ещё поутру понял, что вы человек серьёзный…
— Ты давай, дифирамбы мне не пой, а отвечай, — прервал я старосту.
— Из-под Звенигорода я… — ответил он. — Как в тридцать шестом освободился с поселения, так, сами понимаете…
Ну да, поражение в правах… Понятно, что в родные места ему возврата не было.
— А что в Сибири-то не остался?
— Климат не понравился… — нехотя буркнул Акимыч и постарался перевести разговор на другую тему, — Вы по делу ко мне приехали или так, на огонёк заглянули?
— Ох, и хитёр ты, господин с т а р о с т а… — я голосом выделил последнее слово, — По делу, конечно. Как там бурёнки поживают?
— Хорошо поживают, кабы не безрукие некоторые.
Надо сказать, что меня весьма заинтересовала манера Акимыча без запинки произносить «вумные» слова и при этом уснащать свою речь всякими «кабы» и «дык». Непрост Соломин, ох не прост!
— А что безрукие? — внезапно спросил сосредоточенно жевавший до этого момента Трошин.
Семён Акимыч внимательно посмотрел на Славу, будто оценивая, имеет ли смысл отвечать непойми кому, и, видимо, удовлетворившись увиденным, сказал:
— Ну, три десятка мы уже пристроили. В ночи ещё за десятком издаля придут. А этих Маринка должна была в Богиновку отвести, да вот не справилась, косорукая.
Судя по выражению лица, Слава был в корне не согласен с такой оценкой нашей пленницы.
— Вы как её споймали? — между тем продолжал староста.
— Да она, как мотоцикл услышала, стадо бросила и в поле спряталась, да кепку на дороге обронила, — развёрнуто объяснил я.
— Тьфу ты ну-ты… комсомолия…
— Ладно, не о том сейчас речь, Акимыч, — перебил я старосту. — Я про зерно буду речь вести.
— Про зерно? Я весь во внимании.
— Налёт мы устраивать не будем… — медленно и, как мне казалось, веско, сказал я. Лицо старосты оставалось спокойным, только уголок рта дрогнул.
— Мы с вами поступим тоньше и хитрее… — брови моего визави вопросительно поднялись. — Я не думаю, что у вас достаточно транспорта для вывоза всего зерна, поэтому мы напишем вам накладные от лица немецкого командования. Как вам идея?
Семён Акимыч кашлянул… Затем хмыкнул. Почесал в задумчивости нос. И, наконец, ответил:
— Хитро придумано, товарищ сержант. А вот позвольте спросить, мне самому с полицейскими общаться придётся? — речь его с каждой новой фразой становилась всё культурней и культурней.
— Ну, прикрытие мы вам обеспечим. И, скажем так, силовую поддержку — тоже.
— Однако вы тонко играете… — и он замялся, пытаясь вспомнить, как меня зовут.
«Ну да, я же ему утром не представился!» — сообразил я и подсказал:
— Алексей Игнатьевич…
— Ну да, Алексей Игнатьевич, а на документы ваши я могу взглянуть?
Тут внезапно его перебил Трошин:
— Отец, мне кажется, ты не совсем понимаешь, зачем мы к тебе пришли? Ты не на базаре и не батраков нанимаешь!
Акимыч пристально посмотрел Бухгалтеру в глаза:
— Всё я понимаю… Но это я здесь останусь шеей и головой рисковать, а вы — фьють и нету! Так что гарантии мне нужны.
Ситуация складывалась патовая, можно было, конечно, сгонять за Дымовским удостоверением, но это — потеря темпа, да и идти на поводу у старосты не хотелось. Надо было брать быка за рога.
— Семён Акимович, у вас в гимназии по истории, какая оценка была?
— С чего это вы взяли…
— Давайте не будем друг другу голову морочить! — перебил я его. — Вы всё правильно обрисовали и поняли. Мы можем сейчас просто встать, и, громко разговаривая по-русски просто уехать. Так? И кому в таком случае будет солоно? Я думаю, что не нам… Однако, если вы не обратили внимание, мы предпочли с вами договориться, а не давить сразу докУментами, — я нарочно исковеркал слово, — и стволами. Так что давайте сотрудничать… А ваше прошлое мне, по правде говоря, совершенно не интересно…
