Робер Мерль - Мальвиль
Послышался хруст ветвей и шелест листьев. Явился Колен. Я разжал объятья и сказал Эвелине:
– Поедешь на Моргане.
Потом снова поглядел на нее и улыбнулся. Мгновения нашего счастья кратки, но насыщены до краев.
Я вскочил в седло и предоставил Эвелине проделать то же самое без моей помощи, и она, несмотря на свой маленький рост, действовала расторопно и умело, с ловкостью, которая меня восхитила: она даже и не подумала вскарабкаться на ближайший сучок, откуда было легче добраться до стремени, или хотя бы по примеру Колена на пригорок. Правда, Колен был весь увешан оружием: винтовка образца 36-го года, лук, самодельный колчан, на поясе пистолет Вильмена, да еще бинокль на перевязи, который он «забыл» мне возвратить. Так как заросли здесь были густые, я, щадя Коленов лук, вначале пустил лошадь шагом. Моргана шла следом за мной, почти касаясь головой крупа Амаранты, но Амаранта, ненавистница кур, своих подруг не лягает. Разве что куснет в спину, чтобы утвердить свое первенство. Я чувствовал затылком взгляд Эвелины и, обернувшись, прочел в ее глазах вопрос.
– Мы взяли двух пленных, – сказал я.
И поднял лошадь в галоп. На подступах к Мальвилю навстречу нам поднялся Пейсу, вначале я его не заметил: он залег у обочины. На лице его была написана тревога.
– Все целы, – крикнул я.
Тогда он завопил от радости, размахивая своим ружьем. Амаранта от неожиданности шарахнулась в сторону, за ней Моргана, а Мелюзина подпрыгнула, выбив из седла Колена, который очутился на холке лощади и вцепился обеими руками в ее гриву. По счастью, увидев, что две другие кобылицы стоят смирно, Мелюзина тоже успокоилась, и Колен получил возможность съехать назад самым комичным образом: нащупывая задом луку, чтобы перевалить через нее и плюхнуться в седло. Все рассмеялись.
– Болван! – выругался Колен. – Гляди, что ты натворил!
– Так ведь чего! – Рожа Пейсу так и расплылась в улыбке. – Я думал, ты у нас первый наездник!
Я хохотал так, что мне даже пришлось спешиться. Этот ребяческий смех словно вернул меня на тридцать лет назад, как и тумаки и тычки Пейсу, который, едва я оказался рядом с ним, налетел на меня, точно громадина дог, не сознающий своей силы. Я тоже обложил этого дурня, потому что мне не поздоровилось от его могучих лап. По счастью, от изъявлений его нежности меня спасли примчавшиеся к нам Кати и Мьетта.
– Я услышала твой смех, – крикнула Кати. – С крепостной стены услышала! – И она заключила меня в объятия. Эти были понежнее, я бы сказал даже – бархатные. А у Мьетты – как пуховая перина.
– Бедняжка Эмманюэль, – сказала немного погодя Мену, потершись сухими губами о мою щеку. Она сказала «бедняжка» тоном, каким говорят о покойниках. Жаке молча посмотрел на меня, не выпуская из рук лопату – он рыл яму для четверых убитых, а Тома, с виду невозмутимый, объявил:
– Я снял с них обувь, она еще вполне годная. И выделил для нее на складе особую полку.
Фальвина разливалась в три ручья. Просто исходила влагой, как сало на солнце. Подойти поближе она не смела, памятуя, как я одернул ее накануне... Но я сам подошел и великодушно чмокнул ее, до того я был счастлив, что я снова в Мальвиле, среди своих, в нашем родном гнезде.
– Шестеро убитых, двое пленных, – объявил малыш Колен, широко шагая и положив ладонь на кобуру пистолета.
– Расскажи, Эмманюэль, – попросил Пейсу.
Я воздел руки к небу.
– Некогда! Мы сейчас же возвращаемся обратно. В том числе ты, Тома и Жаке. Колен останется в Мальвиле за главного. Вы поели? – спросил я, обернувшись к Пейсу.
– Пришлось, – отозвался Пейсу, словно оправдываясь.
– И отлично сделали. Мену, приготовь нам семь бутербродов.
– Семь? Почему это семь? – спросила Мену, ощетинившись на всякий случай.
– Для Колена, меня, Эрве, Мориса, Мейсонье и двух пленных.
– Пленные! – буркнула Мену. – Опять будешь кормить это отродье!
Жаке вспыхнул, как и всегда, когда при нем произносили это слово – ведь еще недавно он сам принадлежал к этому «отродью».
– Делай, что тебе говорят. Жаке, запряжешь Малабара в повозку. Одна повозка – больше ничего. Никаких лошадей. А ты, Эвелина, расседлай наших кобыл. Кати тебе поможет. Я только лицо ополосну.
Но я не только ополоснул лицо. Я принял душ, вымыл голову и побрился. И все это мигом. А заодно уже, в предвидении визита в Ла-Рок, позволил себе кое-какую роскошь. Отложив в сторону старые брюки и сапоги для верховой езды, с которыми я не расставался со времени Происшествия, я облачился в белые рейтузы, которые надевал только на конные состязания, почти новенькие сапоги и белую водолазку. В таком виде, свеженький и ослепительный, я и появился во внешнем дворе. И произвел такую сенсацию, что даже Эвелина и Кати выскочили из Родилки со скребницами и соломенными жгутами в руках. Мьетта подбежала ко мне, знаками выражая свое восхищение. Сначала она дернула себя за волосы и ущипнула за щеку (это значит – я вымыл голову и чисто выбрит). Потом прихватила двумя пальцами собственную блузку, а другую руку несколько раз подряд сжала и разжала (какая красивая, белоснежная рубашка). Потом стиснула обеими руками свою талию (в рейтузах для верховой езды я кажусь стройнее) и, кроме того – тут она сделала не поддающийся описанию мужественный жест (они мне очень, очень идут). Что до сапог – она несколько раз сжала и разжала ладонь (этот жест, символизирующий солнечные лучи, означает, что сапоги мои сверкают, как, впрочем, – смотри выше – моя рубашка). Наконец, собрав пальцы правой руки щепотью, она несколько раз поднесла их к губам (какой ты красавец, Эмманюэль!) и поцеловала меня.
Мужская часть населения Мальвиля встретила меня шуточками. Я ускорил шаги. Однако кое-что все-таки донеслось до моих ушей. К примеру, Пейсу, сунув сверток с бутербродами под мышку и зашагав следом за мной, приговаривал: «Эким франтом вырядился, будто к первому причастию собрался!»
– А верно, – заявила Кати. – Будь ты таким, когда я в первый раз увидела тебя в Ла-Роке, я бы за тебя вышла, а не за Тома!
– Стало быть, мне повезло, – добродушно откликнулся я, вспрыгнув на повозку и собираясь в ней усесться.
– Постой, постой! – крикнул Жаке. Он бежал ко мне со всех ног, зажав старый мешок под мышкой. Жаке сложил его вдвое и расстелил на досках – не дай бог я испачкаю рейтузы. Тут уж все так и грохнули от смеха, и я улыбнулся Жаке, чтобы помочь ему справиться со смущением.
Колен, вначале Принимавший участие в общем веселье, теперь отошел в сторону и сник. И только когда Малабар потрусил по ПКО, я вдруг вспомнил, что именно так, как сегодня, я был одет за неделю до Происшествия, когда после конных состязаний пригласил Колена с женой в ресторан. Пока я заказывал обед, супруги, прожившие в браке пятнадцать лет и продолжавшие нежно любить друг друга, сидели рядышком, переплетя под столом пальцы. За ужином Колен и поведал мне, как его беспокоит десятилетняя Николь (каждый месяц ангина) и двенадцатилетний Дидье (пишет о ошибками). А теперь от всех них осталась горстка пепла, зарытого в маленьком ящичке вместе с останками семьи Пейсу и семьи Мейсонье.
– Колен, – громко произнес я. – Не к чему ждать моего возвращения. Расскажи им все. Приказ только один – пока мы не вернемся, ни под каким видом не покидать Мальвиль. Все прочее на твое усмотрение.
Он словно бы очнулся и даже махнул мне рукой, но не тронулся с места, хотя Эвелина, Кати и Мьетта, выскочив за развороченные ворота палисада, бежали следом за повозкой по дороге. Стараясь перекрыть стук копыт Малабара и скрип колес, я крикнул Мьетте, чтобы она приглядела за Коленом, который что-то у нас захандрил.
Жаке стоя правил. Тома сидел рядом со мной, Пейсу – напротив, чуть не упираясь своими длинными ножищами в мои.
– Я сообщу тебе кое-что, что тебя удивит, – сказал Тома. – Я просмотрел бумаги Вильмена. Никакой он не офицер. Он бухгалтер.
Я рассмеялся, Тома и бровью не повел. Он не видел тут ничего смешного. То, что Вильмен выдавал себя не за того, кем он был на самом деле, Тома считал еще одним преступлением. А я нет. Меня это даже не особенно удивило. По рассказам Эрве у меня уже давно создалось впечатление, что Вильмен слишком усердствует, переигрывает. Но подумать только: один лжесвященник, другой лжедесантник! Самозванец на самозванце! Уж не знамение ли это новых времен?
Тома протянул мне удостоверение Вильмена – я мельком поглядел на него и сунул в карман. В свою очередь я рассказал товарищам, что Фюльбер был одним из главных виновников опасности, которую мы только что пережили. Пейсу чертыхнулся. Тома молча стиснул зубы.
Там, где мы устроили засаду, теперь нас поджидали Мейсонье, Эрве, Морис и пленные. Мы посадили их всех на повозку и погрузили на нее винтовки базуку, патроны и велосипед. Девять человек – груз немалый, даже для нашего Малабара, поэтому на самых крутых подъемах мы все, кроме Жаке, слезали с повозки, чтобы жеребцу было полегче. Воспользовавшись этим, я изложил товарищам свой план.
