Юрий Корчевский - Верой и правдой. Битвы фельдъегеря [сборник]
Плотники быстро соорудили тачку – работа несложная, а вместо настоящего колеса приспособили поперечный круг от бревна. Для первого раза получилось неказисто, да и тачка вышла тяжеловатой, но лиха беда – начало.
Алексей ухватился за ручки и выкатил тачку к котловану:
– Грузи!
Двое послушников быстро набросали в неё грунт, и Алексей покатил гружёную тачку на двор. Грунт обычно высыпали у дальней стены – там был небольшой уклон в сторону реки. Таким образом и двор заодно выравнивали. Обернулся он быстрее, чем послушники с корзиной, а груза взял вчетверо больше. Послушники тут же обступили тачку. Немудрёное изделие, а труд облегчило и ускорило.
– Надо настоятелю сказать, пусть плотники таких побольше сделают!
Однако настоятель, заметив, что работа остановилась и все послушники столпились в одном месте, подошёл сам.
– Что стоим, братья?
– Тачку смотрим.
– Вот это? – удивился настоятель.
Алексей решил продемонстрировать. Он сам накидал в тачку грунт, а для сравнения насыпал его в ивовую корзину – её понесли двое послушников. Он же покатил тачку. Обернулся быстрее.
– Дельно! – одобрил настоятель. – Где видал такую?
– В Царьграде на строительстве, – соврал Алексей и тут же про себя подумал, что грех невелик и на пользу.
– Скажу плотникам, пусть сделают десятка два-три. Молодец, вовремя подсказал. Ты ведь с епископом Ефремом пришёл?
– С ним, десятник я Мономахов.
– Славно!
Настоятель со стройки сразу направился к плотникам, и через пару дней грунт уже не носили, а возили. А уж как послушники были довольны! Среди монастырской братии Алексей сразу стал известной личностью.
Каменное строительство – процесс долгий. Например, ещё до начала стройки в отдалении рылась яма, в которой гасилась известь. Её заливали водой, поскольку гаситься она должна была два-три года, и лишь потом становилась пригодной для растворов каменной кладки. Раствор требовался крепкий, и кроме извести добавляли мытый речной песок и куриные яйца. Яиц требовалось много, и по просьбе монахов селяне несли их со всей округи. Зато каменная кладка становилась прочной, почти монолитной, и стояла веками.
У каждого монаха было своё послушание. Одни рыли землю, другие рыбачили – ведь монахов надо было кормить; третьи расписывали иконы. Иные в мастерских лили медные или серебряные нательные кресты. Их потом освящали и продавали в церквях – всё доход монастырю. Деньги были нужны для покупки провизии, приобретения стройматериалов да того же сукна для облачения.
Чтобы не сидеть сиднем, Алексей активно участвовал в жизни монастыря. С послушниками он ездил в лес – пилил строевые сосны и тянул на лошадях хлысты, в иные дни с рыбаками закидывал сети, по просьбе настоятеля иногда учил послушников оружному бою. Да и зазорно было бы сидеть сложа руки, когда вокруг кипела пусть и невидимая чужим, мирянам, жизнь.
День шёл за днём, неделя за неделей. По ночам становилось прохладно, трава и листья на деревьях стали увядать – подступала осень.
Алексей всё порывался спросить Ефрема, с которым иногда виделись на службе в храме – когда же в обратный путь? Всё-таки Ефрем – епископ, у него своя паства в Переяславе. Но это его дела, а вот сопровождать по осени, в распутицу да в одиночку – это напрягало, путь дальний и небезопасный. Правда, уже налегке, без денег, а стало быть – и без телеги. Ефрем и сам осознавал, что сильно подзадержался, но одно происшествие задержало и самого Алексея.
Ефрем уже отдал приказание своим монахам готовиться к отъезду – собирать харчи и подковывать лошадей. Возвращаться назад собирались верхами – так быстрее и безопаснее. Да и если дожди в пути застанут, лошадь по стерне, по лугу пройдёт, а вот телега застрянет.
До намеченного отъезда оставалось два дня, когда послушники позвали Алексея с собой на лесоповал. Он согласился: и польза монастырю будет, и физическую форму поддержать можно.
Лес был недалеко от монастыря – не больше половины версты. Глухой, местами непроходимый из-за завалов. Упавшие от старости или от сильного ветра деревья зарастали кустарниками. Пробраться через такие завалы ни конному, ни пешему возможности не было, и монахи, вырубая лес, имели двоякую цель – и брёвна для строительства заиметь, и землю под пашню вблизи монастыря очистить.
Они взяли несколько лошадей с волокушами, фактически это были две длинные оглоблины. На них комлем укладывали хлыст сваленного дерева, привязывали к волокуше, и лошадь волокла его по земле – уж больно бревно тяжёлое да длинное, ни одна телега не выдержит.
Послушники, как и Алексей, шли с топорами за поясом. Пока дерево в обхват свалишь – семь потов сойдёт.
Помолившись, они принялись за работу, бодро застучали топорами. Вот уже одна сосна рухнула, другая… Для строительства сосна – самая подходящее дерево. Ствол ровный, очисти его от веток и коры – получишь готовое бревно. Дуб покрепче будет, от сырости он только прочность набирает, да зачастую крив, а уж как тяжёл – не приведи господь! Зато ворота из него крепкие – что железные.
За работой они подобрались к завалу. Но завал лесной – неплохое убежище для зверей диких. Начало осени, у кабанов пополнение, а на защиту своего зверёныша любая мать кинется.
Так сейчас и получилось. Пока монахи деревья поодаль рубили, кабанье семейство притихло, пряталось, а как послушники вплотную подошли, кабаны на них набросились.
Первым из-под завала выскочил кабан-секач. Здоровенный, клыки – в палец, как не больше – из пасти торчат, шерстью оброс. Силён вепрь: шкура – что броня, маленькие глазки, красные от злости. Он выскочил из-под завала и стремглав бросился на людей. Никто и понять ничего не успел.
Ближайшего к нему послушника кабан ударил клыком в бедро, сбив с ног. Послушник стоял спиной к секачу, опасности не видел и увернуться не успел. Развернувшись, кабан набросился на раненого, нанеся ему ещё более ужасные раны клыками.
Монахи оцепенели от внезапности, от кошмара происходящего, но и оружия у них подходящего не было. Плотницкий топор на короткой ручке – больше инструмент, чем оружие.
Оценив опасность, первым на выручку бросился Алексей.
Секач, почуяв человека сзади, перестал терзать раненого и развернулся. Алексей увидел крупную голову, морду в крови и щетину, вставшую дыбом на загривке.
Секач сразу кинулся в атаку.
В последний момент Алексей чудом увернулся и успел нанести удар топором. Только удар вышел скользящим, он лишь немного распорол ногу зверю.
Алексей бросился в сторону, уводя секача от раненого.
Описав полукруг, кабан вновь бросился на обидчика, однако рыцарь успел заскочить за ствол дерева и снова ударил кабана топором. На этот раз получилось удачнее, и он распорол зверю бок, сразу окрасившийся кровью. Но Алексею никак не удавалось нанести кабану удар в жизненно важный орган.
Кабан нападал и, как торпеда, проскакивал мимо. Вот только раненый зверь вдвойне опасен.
Секач развернулся и остановился в десятке метров, уставившись на Алексея злобными глазами. Потом хрюкнул и в очередной раз бросился на человека.
Алексей в последний миг успел повернуться боком – кабан только штанину распорол – и ударил его топором по спине, угодив по крестцу. Кабан завизжал от боли и закрутился почти на месте.
Алексей зажал в руке топор и, когда секач налетел в прыжке, ударил его изо всей силы по голове. Практически одновременно левую ногу его пронзила острая боль. Неужели он промахнулся? Посмотреть вниз хватило сил.
Кабан – огромный, страшный, с разрубленной головой – валялся у его ног и дёргался в агонии. Из ноги же Алексея был вырван кусок мышц, и из раны обильно текла кровь.
В ушах зашумело, голова закружилась. Алексей попытался опереться на дерево, но рука провалилась в пустоту, силы покинули его, и он упал.
Пришёл в себя Алексей уже тогда, когда монахи заносили его на монастырский двор. Его раскачивало, как на волнах, и тошнило.
Четверо монахов несли его на кафтане, особым образом положенном на жерди.
Увидев процессию, подбежали со стройки послушники. Они столпились вокруг Алексея, он сквозь забытьё услышал:
– Быстрее несите его в келью, к Захару! Он лекарь, раны исцеляет. – И он снова впал в беспамятство.
Сколько времени прошло, он и сам толком не знал, но пришёл в себя Алексей от разговора рядом. Не открывая глаз, прислушался. Говорили на латыни, чтобы он не понял. Ему стало смешно – латынь он знал не хуже русского или греческого: годы, проведённые в Византии, не пропали даром.
– Как его состояние?
– Кровь я остановил, теперь Господу молиться надо, чтобы антонов огонь не приключился.
– Молитву всей братией возносим. Как думаешь, поправится?
– Всё в руках Господа, он милостив.
– Придётся в Переяслав возвращаться без него.
Хлопнула дверь, наступила тишина.
Алексей ощущал слабость, боль в ноге. Но главное – он пока жив. Ему стало интересно: если бы он погиб в хватке с секачом, тело тоже бы исчезло, как у Конрада? Вот бы монахи удивились!
