Николай Берг - Лёха
– Старшина не очень понимает – ты б по-русски все ж толковал, – глянул на потомка артиллерист.
Раненый кивнул с ехидной улыбочкой.
– В общем – навернулись. Ну не по уши, но сильно. Тут и лейтенантик подоспел. Сначала его бойцы нам помогли из речки вылезти, потом наш решил им помочь. В общем, танк вытянули, перемазались все, как черти, в этом иле – глянуть страшно. Обсохнуть не успели – немцы. Мотоциклисты. Подъехали к мосту, потрещали моторами. Мы – молчок. Ну из пушки по воробьям – негоже. Эти на своих тарантасах – фр-р-р… укатили. Приехали три грузовика, оттуда солдатня повыпрыгивала, потом еще какая-то техника приперлась, стали мост чинить. Вот тут мы и выкатились. И прямой наводкой! Да в кучу! Потом поближе подкатили – и по тем, кто там в речке барахтался: пулеметами. Красиво вышло, душевно!
– Идет кто-то, – шикнул на него артиллерист, насторожился, расстегнул кобуру. Услыхал что-то из леса.
И не ошибся. Скоро на полянке появились ходоки к леснику. Вид у них был настороженный и задумчивый. Но фасолевому супу были рады – видать, сукин сын лесник не покормил. Семенов раздал все остатки хлеба и довольно щедро нарезал сала, как Березкин велел. Причину объяснил лейтенант после обеда, когда пили чай, который Середа ухитрился наварить в достаточном количестве.
– Ситуация такая, – начал Березкин, – завтра у нас встреча с доктором или фельдшером, местным светилом здравоохранения. Лесник нам показался скользким типом, поэтому возможен вариант, что придется уносить ноги, если припрется вместо лекаря свора немецких «овчарок». Если лесник – не иуда, то тогда действия понятны, работаем спокойно. Если все же – да, то придется отходить. Поэтому все, что важно, надо унести с собой. Что менее нужно – спрятать тут.
– Новое дело… – вздохнул как бы про себя танкист.
– Сейчас разбираем по котомкам всю еду и нужные вещи. Делаем на всякий случай вторые носилки…
– Усов отходит. Не ел ничего, в сознание не приходил… – заметил печально Середа.
Минуту молчали, потом лейтенант собрался с мыслями и продолжил:
– Тогда отставить вторые носилки.
– Вот нехорошо его оставлять в руки фрицам, – заметил Половченя.
– Не оставим, – одарил его хмурым говорящим взглядом лейтенант.
По полянке словно мозглым сквознячком потянуло, Леха поежился поневоле.
– Потому приказываю: вы, товарищ Середа, разбираете харчи. Завтрак должен быть плотным, еду всю с собой, так что со старшиной разделите – возможна ситуация, когда пара человек будет противника задерживать и водить его по лесу, а остальные будут заняты с раненым, потому еда должна быть у всех. Вы, товарищ Семенов, устраиваете тайники для того груза, который утащить не сможем. Остальные – помогают. Вопросы есть?
Вопросов не было. Оставалось только надеяться, что полицаев будет немного.
Провозились долго, у Лехи сердце кровью обливалось, когда закапывали всякое имущество, очень было страшно, что придется завтра бежать по лесу с погоней на хвосте. Только вроде жизнь наладилась – ан опять те же омерзевшие песни, прямо как новогодняя программа по Первому каналу.
Семенов с Бендеберей утаскивали имущество в лес, возвращались пустыми.
Середа, тихонечко насвистывая похоронный марш, раскладывал харчи на кучки – маленькую на завтрак, еще меньше – по рюкзакам, на утро. А Леху напряг лейтенантик, взявщийся чистить и густо смазывать то оружие, что должно было лечь в землю – две винтовки да свой автомат, оставшийся без патронов. Периодически Березкин поглядывал на лежащую сбоку карту; как сообразил потомок – запоминал командир местность, во время драки некогда будет с картой сверяться. То, как он обходился с оружием, менеджеру понравилось – ловко, быстро разбирал, уверенно чистил, используя помощника только для грубой работы вроде чистки дула, потом заботливо смазывал каждую детальку, моментом собирал и, загнав в ствол патрон, откладывал в сторону. Когда лейтенант возился с круглыми дисками, смазывая их внутренности, Леха спросил – зачем патрон-то в стволе? На что командир рассеянно ответил, что главное – казенник защитить, а то если раковины появятся, то оружие в дело не пригодно будет.
Потомок кивнул, насчет раковин он не понял, но переспрашивать не стал. Заодно почистили и Лехин трофей – тот самый нетяжелый карабинчик.
– Больно он легонький, – с сомнением заметил лейтенант.
– И что?
– Отдача сильная будет, а у вас и так плечо травмировано, – ответил Березкин.
Леха призадумался. Слова прозвучали странно: он-то был уверен, что эта машинка не будет так прикладом дыдыкать. Отпросился у командира и подлез с вопросом к Середе, тот как раз с сомнением тряс у уха какую-то подозрительную банку, опять же без этикетки. В банке жидко булькало.
Умер наш дядя,Нам очень жаль его.Он нам в наследствоНе оставил ничего, –
бурчал на мотив траурного марша тихонько себе под нос артиллерист. Посмотрел глазами задумчивой коровы, встряхнулся и спросил нормальным человеческим голосом:
– Как считаешь, что тут?
Леха не хотел терять с трудом заработанный авторитет знатока консервной промышленности, потому сказал мудро:
– Да что бы ни было – сожрать ее стоит на завтрак, чтоб жижу не таскать.
– Логично, – согласился Середа.
– Слушай. Тут у меня вопрос…
– …что стреляет в пятку, а попадает в нос? – усмехнулся артиллерист.
– Не, не то. Я из винтовки тут стрелял…
– Знаем. Знаем. Хороший выстрел был, – великодушно признал Середа.
– Так она мне плечо отбила напрочь, – признался Леха.
К его удивлению, собеседник не стал веселиться, глумиться и всяко-разно прочее, а пожал плечами с видом полнейшего равнодушия.
– Ты же впервые стрелял, так? – скучно осведомился Середа.
– Сам ведь знаешь… – буркнул Леха.
– Вот. А я тебе несколько раз говорил – плотно прижимать к себе приклад надо. Ты не прижал, вот и получил ляпас. Слушать надо, когда умный дядька Середа говорит.
– Да, больно так!
– Могла и ключицу сломать. Знавал я такой случай, – кивнул артиллерист.
– Но почему? И как из нее стрелять тогда?
Середа вздохнул, театрально поднял глаза к небу и опять заныл на известный мотивчик:
А тетя хохотала,Когда она узнала,Что он нам в наследствоНе оставил ничего!
Леха разозлился и дернул певуна за рукав – на здоровой руке, разумеется.
– Слушай. Хорош ныть. Толком скажи, завтра придется драться, а я опять себя покалечу.
Артиллерист иронично глянул на сердитого покрасневшего летуна-белоручку.
– Я тебе, крылатый пламенный мотор, три раза говорил: плотно прижимать приклад. Что непонятно было? Плотно!
– Я прижимал, – огрызнулся потомок.
– Фи-гуш-ки, – пропел сержант. И тут же наставительным голосом пояснил: – Прижал бы плотно – не отшиб бы плечо. Раз отшиб – значит, не прижал. Когда ты стреляешь – из ствола вылетает пуля. На нее давят пороховые газы с такой силой, что она два километра летит как нахлестанная. И, как учит товарищ Ньютон, сила действия равна силе противодействия. То есть с такой же силой, как и пулю, толкает и винтовку, но в противоположном направлении. Но она все-таки по весу не как пуля, а потяжелее, потому летит не на два километра. Так вот, если ты винтовку к себе прижал, то противоудар приходится на всю твою массу – килограмм восемьдесят, потому что вас, дармоедов, в авиации раскармливают, да плюс винтовка четыре кило – получается легкий толчок. А не прижал приклад – получил четырехкилограммовой винтовкой. Получаешь ляпас. Понимэ?
– Ну в общем – да, – задумался Леха.
– Тогда будь паинькой, скажи доброму сержанту Середе «спасибки» и завтра не опозорь мои седины, ученичок. Чтоб каждый выстрел – в цель! И зря не стреляй! Шинели нам нужны с минимальным количеством дырок! Береги патроны!
– Значит, чем легче винтовка – тем у нее отдача больше? – о своем, о девичьем, спросил нудный потомок.
– Именно. Я еще и удивился, что ты так спокойно лейтехе винтарь немецкий отдал. Хотя у того, что ты себе заграбастал, калибр поменьше, так что ничего, не пузырься. «То на то» и сменял. Главное – не журыся, а прижимай к себе приклад, как знойную красотку!
– А как думаешь, завтра бой будет?
– Черт его знает… Но не хотелось бы. Мне б клешню залечить, а то надоело уже калекой шляться.
Боец Семенов
На место, где предполагалась встреча, выдвинулись едва ли не затемно, надеясь, что если там появятся фрицы или полицейские, то будет это немного позже. Было холодно и сыро, но лучше так, чем припереться самим в засаду. Пробирало до печенок, да еще и дождик принялся моросить. Плащ-палатки помогали сначала, потом стали промокать; немецкие, правда, воду не пропускали, но укрыться ими полностью не получалось – что-нибудь да торчало. И мокло. Так что Семенову с бурятом и потомком пришлось лучше, чем лейтенанту с Бендеберей, но ненамного. Замерзли все, ночи были холодными, да и утро оказалось мозглым. Одна радость – завтрак был, по лесным меркам, роскошный, да и Середа расстарался, был у этого парня талант – еду вкусно готовить. Поваром бы ему быть, а не артиллеристом. Хотя, может, и артиллеристом он был неплохим.
