Путь на Балканы - Иван Валерьевич Оченков
Так и не придя ни к какому выводу, она села на кровати, но не стала заворачиваться в одеяло. На улице стояли морозы, но дров было довольно, так что топили в госпитале жарко. Поэтому девушка сидела в одной рубашке из тонкого полотна, не чувствуя неудобств. Ее соседка по комнате, крестовая сестра Агафья, давно спала, сладко посапывая. Вообще, православным и лютеранам не полагалось жить вместе, но помещений не хватало, да и характер у монахини был добрый и спокойный, так что они ладили.
Тут к ним в комнату тихонечко постучали, скорее даже поскреблись. Удивленная девушка встала и, накинув на плечи шаль, подошла к двери. Ни замка, ни какого-либо иного запора на ней не было, так что стук был лишь данью вежливости.
— Кто там? — шепотом спросила она, чтобы не разбудить соседку.
Дверь отворилась, и сестра милосердия, к немалому своему удивлению, увидела Будищева.
— Что вы здесь делаете? — вырвалось у нее.
— Простите за беспокойство, Геся, но мне нужна ваша помощь, — шепнул он ей в ответ.
— Но как вы сюда попали?
— Так же, как и прошлый раз, прошел по коридору.
— Но это…
— Это было не сложно. Но давайте не станем поднимать шум! Вы просто поможете мне в одном маленьком деле, и я уйду. Причем так же тихо, как и пришел.
— Я вас не понимаю!
— И не надо. Просто прочитайте мне, что написано в этой записке.
— Хорошо, давайте ее сюда.
— Вот возьмите, мне показалось, что это немецкий, но прочитать я не смог…
— Нет, это идиш. — Покачала головой девушка. — Какое-то странное послание. Вот слушайте: «Приехать пока не можем, из-за болезни бабушки. Старушка плохо себя чувствует и не соглашается. Однако есть надежда, что она скоро поправится, и тогда мы вернемся. Придержите отправку, а то она никогда не выздоровеет». Ерунда какая-то!
— Ну, не скажите, — задумался унтер. — Надо только понять, кого они называют бабушкой.
— Но откуда у вас эта записка и что все это значит?
— Милая Геся, не задавайте глупых вопросов и не получите уклончивых ответов.
— Я вам не милая!
— А вот это очень жаль, — нагло улыбнулся Дмитрий и, подмигнув, вышел прочь.
Вспыхнувшая Геся с негодованием посмотрела ему вслед, отметив, что шагает он совершенно бесшумно, и потому нет ничего удивительного, что сумел пробраться совершенно незамеченным. Тут глаза ее опустились, и она поняла, что стояла перед посторонним мужчиной практически не одетой, в одной рубашке, едва прикрывшись шалью. Это было настолько ужасно, что девушка пулей заскочила в комнату и бросилась на кровать, зарывшись с головой под одеяло.
— А… что… что случилось? — всполошилась проснувшаяся от шума сестра Агафья.
— Нет, ничего, простите, я не нарочно, — забормотала в ответ Геся.
— Не спится? — покачала головой монахиня. — Это бывает. Замуж тебе надо, девка, да детей нарожать. Тогда и спать будешь как убитая.
В середине января началось долгожданное наступление на Рущук. Русские войска получили наконец подкрепления и были готовы приступить к осаде вражеской твердыни. Боестолкновения случались почти каждый день, но по утверждению старых солдат: «турок пошел уже не тот». И впрямь, можно было подумать, что противник утратил большую часть своей стойкости и что война скоро будет кончена. Однако время от времени происходили еще горячие схватки, когда густо летели пули, злобно звенела сталь и щедро проливалась кровь. Особенно яростно продолжали сражаться черкесы. Недавно лишившиеся родины, они опять проигрывали войну ненавистным им русским и чувствовали, что и из этих мест придется бежать. А потому старались напоследок убить как можно больше своих врагов, награбить имущества, а если уж и не получится его вывезти, то, во всяком случае, старались не дать им воспользоваться победителям. Банды башибузуков, рассыпавшись по окрестностям, жгли, грабили, убивали… однако долготерпение Господне, как видно, истощилось, и их одну за другой выслеживали и уничтожали.
Одно из таких сборищ обнаружили казаки из тридцать шестого полка в небольшой болгарской деревушке. Затеяв с ними перестрелку, донцы отправили гонца за помощью к болховцам и принялись дожидаться подмоги, заботясь лишь, чтобы враг не ушел, покуда не пришло подкрепление.
На выручку к своим давним товарищам тут же пришла пехотная рота, и русские начали теснить противника, надеясь выбить его из деревни, с тем, чтобы совсем разбить в чистом поле. Разбойники упорно сопротивлялись, однако солдат и казаков было больше. К тому же они отлично стреляли, так что сначала отдельные бойцы, а потом целые группы стали бросать оружие, надеясь спасти себе жизнь.
Лишь несколько отчаянных храбрецов попробовали вырваться из окружения, но рванулись не в чистое поле, как это ожидали их противники, а попробовали пройти заснеженным оврагом. Один за другим они пробирались в сугробах в полном молчании. Здесь нельзя было пройти ни с конями, ни с добычей, но они ни минуты не колеблясь, бросили все, надеясь сохранить лишь свою свободу.
И вот, когда казалось, что опасность уже миновала и им удалось вырваться, сверху раздался насмешливый голос казака.
— Вы там еще не передохли?
— Шакалы! — в отчаянии закричал один из черкесов с лицом, обезображенным ужасным шрамом.
— А будете лаяться, постреляем и вся недолга! — посулил им с высоты тот же голос. — Сами тогда на корм чекалке[91] пойдете.
Делать было нечего, и башибузуки обреченно принялись карабкаться наверх. Там их тут же разоружали и до нитки грабили, так что к остальным пленникам их присоединили едва одетыми.
— Шестеро? — строго спросил принимавший пойманных черкесов прапорщик.
— Тю, ваше благородие, — расплылся в нахальной улыбке урядник. — Та кто же их, анцыбалов, считал? Сколько есть — все ваши!
— Ладно, — махнул рукой Штерн и, приосанившись, положил руку на кинжал. — Гоните к остальным!
Казаки в ответ ехидно улыбнулись и, отдав честь, поскакали к своим. Николаша проводил их взглядом и развернулся к охранявшим пленников солдатам.
В последнее время он был совершенно счастлив. Война заканчивалась, и молодой человек надеялся скоро вернуться домой. Конечно, родители будут шокированы известием о его скоропалительной женитьбе, однако наверняка не будут долго сердиться. Тем более что Петранка недавно сказала ему, что ждёт ребенка, и они, вне всякого сомнения, будут очень рады внуку или внучке. Вообще, будущая жизнь представлялась ему исключительно в розовых тонах, и, размышляя о ней, он не мог не улыбаться.
Глядя на него, улыбались и солдаты.
