Стивен Кинг - 11.22.63
Но нет. Это пеленки его раздражили. Он начал их срывать — сначала с ручек, а потом с ножек — и бросал эти тряпки Марине, которая топорно их ловила. А потом оглянулась, не смотрит ли, случайно, кто-то на них в зале.
Подошла Вейда и дотронулась до руки Ли. Он не обратил на нее внимания, продолжая разматывать полоску ткани с шеи малышки Джун, а потом и это кинул в Марину. Самодельный шарф упал на пол. Марина наклонилась, и молча его подобрала.
К ним присоединился Роберт и по-дружески стукнул брата кулаком в плечо. Теперь терминал уже почти полностью опустел — последние из прибывших пассажиров миновали семейство Освальдов — и я ясно услышал, что он сказал.
— Оставь ее в покое, она только что сюда прибыла. Она еще даже не поняла, где находится.
— Посмотри-ка на этого ребенка, — возразил Ли, поднимая вверх дочь на обозрение. Тут уже Джун начала плакать. — Она ее замотала, словно какую-то чертову египетскую мумию. Так как так они, видишь ли, делают там, у нее дома. Не знаю, плакать мне или смеяться. Старая баба! Старуха! — С рыдающим ребенком на руках он обернулся к Марине. — Старая баба!
Та пыталась улыбнуться, как это делают люди, понимая, что над ними насмехаются, но не понимая почему. Мне попутно припомнился Ленни в «Мышах и людях». А потом и лицо Освальда также просветила улыбка, немного кривоватая, задиристая. От этого он стал чуть ли не красавцем. Он нежно поцеловал жену, сначала в одну щеку, потом в другую.
— США, — произнес он и поцеловал ее вновь. — США, Рина! Страна свободы и родина дерьма!
Улыбка Марины стала лучезарной. Он начал говорить с ней по-русски, попутно вновь вручив ей Джун. Марина начала баюкать ребенка, а он обхватил жену рукой за талию. Когда они выходили за пределы моего поля зрения, она все еще улыбалась, перебросив перед этим ребенка себе на плечо, чтобы взять за руку мужа.
8Я поехал домой — если можно было назвать домом то место на Мерседес-стрит — и попробовал заснуть. Ничего у меня не вышло, и я лежал, заложив руки за голову, слушал раздражающие уличные звуки и разговаривал с Элом Темплтоном. Это занятие стало для меня довольно частым явлением теперь, когда я остался один-одинешенек. У него, что так мало похоже на мертвого, всегда было много чего сказать.
— Дурак я, что переехал в Форт-Уорт, — сообщил я ему. — Вот только попробую подключить магнитофон к жучку, как меня тут же кто-то заметит. Сам Освальд может меня увидеть, и это все изменит. Он уже готовый параноик, ты сам об этом говоришь в своих заметках. Он знает, что в Минске за ним надзирали КГБ и МВД, и будет бояться, что и здесь ФБР и ЦРУ за ним будут следить. Впрочем, ФБР действительно это будет делать, по крайней мере, некоторое время.
— Да, тебе нужно быть осторожным, — согласился Эл. — Это будет нелегко, но я верю в тебя, дружище. Вот потому и обратился именно к тебе.
— Я не хочу к нему даже приближаться. Одно только то, что я увидел его в аэропорту, наградило меня первоклассной дрожью.
— Знаю, что не хочешь, тем не менее, тебе нужно. Как тот, кто, к черту, чуть ли не целую жизнь израсходовал на стряпню, могу тебя уверить, что омлета не сделаешь, не разбив яиц. И еще, переоценивать этого парня было бы ошибкой. Он никакой не суперпреступник. И вдобавок, главным образом благодаря его прибацанной матери ему будет не до внимательности. Разве он способен на что-то другое, пока что, по крайней мере, кроме того, как наорать на жену, иногда дать ей пинка, когда его пылкости только на это и хватает?
— Мне показалось, он ее любит, Эл. Пусть немного, а может, и сильно. Несмотря на то, что кричит.
— Как раз такие, как он, парни чаще всего и херачат своих женщин. Вспомни Фрэнка Даннинга. Просто делай свое дело, друг.
— Ну, и что я получу, если даже мне удастся подцепиться к жучку? Записи ссор? Ссор по-русски? Вот уж большое достижение.
— Нет потребности расшифровывать его семейные распри. Тебе нужно выяснить все о Джордже де Мореншильде. Тебе нужно удостовериться, что Мореншильд не имеет отношения к покушению на генерала Уокера. Как только ты выполнишь эту задачу, закроется окно неопределенности. Радостней, друг. Если даже Освальд заметит, что ты следишь за ним, его будущие действия могут измениться к лучшему. Он, наконец-то, может, не додумается до покушения на Кеннеди.
— Ты на самом деле в это веришь?
— Нет, на самом деле не верю.
— И я тоже. Прошлое сопротивляется. Оно не желает изменеться.
Он произнес:
— Друг, ты теперь сам себе…
— повар, — услышал я собственное бормотание. — Теперь я сам регулирую газ.
Я закрыл глаза. Вроде бы уснул. Сквозь шторы проникал поздний свет. Где-то неподалеку, на Давенпорт-стрит в Форт-Уорте, братья Освальды со своими женами сейчас садились за стол — первый обед Ли на родном старом пастбище.
За окном своего уголка Форт-Уорта я услышал звуки скакалки и считалку. Очень знакомую. Я встал и пошел сквозь полутемную гостиную (где из мебели стояли лишь пара стульев из комиссионного магазина и более ничего) и где-то на дюйм отклонил одну штору. Шторы были первым, что я купил в этот дом. Я хотел видеть. Я не хотел быть увиденным.
Дом № 2703 все еще оставался пустым, с объявлением ПОД АРЕНДУ, прикнопленным к перилам рахитичного крыльца, но не было пусто на лужайке. Там две девочки крутили скакалку, а третья на нее запрыгивала и выпрыгивала. Конечно, это были не те девочки, которых я видел на Кошут-стрит в Дерри — вместо новеньких накрахмаленных шортиков, эти трое были в вылинявших, заплатанных джинсах, эти были низкорослые, недокормленные на вид, — но считалка звучала та же самая, только теперь с техасским акцентом.
«Леди любят танцевать! Чарли Чаплин их снимать. Чарли двинулся в Париж! Салют кап’таану! Принцессе саалют и перину! Старик мой водит суб-ма-рину!»
Прыгунья запуталась в собственных ногах и покатилась в сорняки, которые перед домом № 2703 служили лужайкой. Остальные повалились на нее сверху, и все вместе начали кататься в пылище. Потом они поднялись на ноги и упорхнули прочь.
Я смотрел им вслед и думал: «Я их видел, а они меня нет. Это уже что-то. Это начало. Но, Эл, где же ждет меня конец?»
Мореншильд был ключом ко всему делу, единственной причиной, которая удерживала меня от убийства Освальда, как только тот переедет в дом напротив моего. Джордж де Мореншильд, геолог-нефтяник, который спекулирует нефтеносными участками. Человек, который живет жизнью плейбоя, главным образом благодаря деньгам своей жены. Как и Марина, он русский эмигрант, но, в отличие от нее, благородного происхождения — фактически, он барон де Мореншильд[500]. Человек, который на те несколько месяцев, которые остаются Ли Освальду, станет его единственным другом. Человек, который должен подсказать Освальду, что мир мог бы стать лучше без определенного отставного генерала, правого расиста. Если де Мореншильд окажется соучастником Освальдовского покушения на жизнь Эдвина Уокера, моя ситуация значительно усложнится; тогда включатся в игру все те эксцентричные теории заговора. Хотя Эл считал, что все, на что был в состоянии этот русский-геолог (или может быть в состоянии; как я уже говорил, жизнь в прошлом приводит к путанице), это лишь поддрочить мужчину, нестабильный ум которого и без того поглощен стремлением к славе.
В своих заметках Эл писал: «Если Освальд вечером 10 апреля 1963 года будет сам, шансы на то, что в убийстве Кеннеди, которое произойдет через семь месяцев, принимал участие другой стрелок, упадут почти до нуля».
Под этой записью, уже прописными буквами, он добавил свой финальный вердикт:
«ВПОЛНЕ ДОСТАТОЧНО, ЧТОБЫ УБРАТЬ ЭТОГО СУКИНОГО СЫНА».
9Девочки, которых я видел, а они меня нет, навели меня на мысль о том старый фильме «Окно во двор» с Джимми Стюартом[501]. Многое можно увидеть, даже не выходя из собственной гостиной. Особенно, если имеешь соответствующее снаряжение.
На следующий день я съездил в магазин спорттоваров и купил бинокль «Бауш & Ломб»[502], напоминая себе не забывать об осторожности с солнечными отблесками от линз. Поскольку дом № 2703 находился на восточной стороне Мерседес-стрит, я думал, что в этом смысле после полудня я буду находиться в безопасности. Выткнув бинокль через щель между шторами, я подкрутил фокусное колесико, и гостиная в доме напротив, явилась передо мною в таких четких деталях, словно я в нее зашел.
На старом бюро, в ящиках которого лежали столовые приборы, так и стояла Наклоненная Пизанская Лампа, ожидая, пока кто-то ее включит и активирует жучок. Но мне от нее никакой пользы, пока она не подключена к ловкому японскому катушечному магнитофончику, который на самой медленной скорости способен записать до двенадцати часов звука. Я его уже испытал, говоря прямо в запасную лампу с жучком (от чего чувствовал персонажем какой-то кинокомедии Вуди Аллена[503]), и, хотя воспроизведенная потом запись была тягучей, слова звучали разборчиво. Все это означало, что я, как это говорят в морской пехоте, снаряжен и к выполнению миссии готов.
