Вадим Мельнюшкин - Затерявшийся (Дилогия)
– Танковую сильно покорёжили?
– Нет, ствол только зачем-то отпилили.
– Так он из башни не вылезал.
– Ну, так и сняли бы башню.
– Как.
– Просто. Мы такие за полчаса снимали. Даже без крана, с системой блоков.
– Ну, у ребят ни крана, ни блоков под рукой не оказалось.
– Так и не нужно. Мы ремонтировали, потому всё правильно делали. А здесь надо было крепления башни на погоне ослабить и просто сковырнуть её. Там веса меньше тонны – несколько человек, используя тонкие древесные стволы как рычаги, могли спокойно скинуть. И полотна ножовочные целы остались бы, их не так и много.
Вот так вот – век живи, век учись, а помрёшь понятно кем.
– И что, теперь от пушки никакого толку?
– Почему? Она даже в таком виде не хуже той, что с самолёта. Скорость снаряда упадёт метров до пятисот, но лёгкие бронецели на коротких расстояниях поражать будет.
Ладно, и то хлеб.
Далее по плану у нас прощание с третьей ротой, не всей, конечно, но с подавляющим количеством личного состава. Лыжня хорошая, даже после снегопада добежали с Байстрюком меньше, чем за четверть часа, благо, Калиничев с Нефёдовым её обновили. Где-то тут по дороге как минимум один секрет должен ныкаться. Не заметил. Не думаю, что спят, просто хорошо спрятались.
Прибыли уже, когда колонна тронулась с места, но пока растягивалась, как резиновый жгут, один из концов, которого ещё зажат на месте, а второй уже начал движение. Серёгин, командир первой роты, попытался отдать рапорт, но был остановлен взмахом руки, Нефёдов всё одно в курсе, раз дал разрешение на выдвижение.
– Занимайтесь своим делом, товарищ старший лейтенант.
Подъехал капитан, лихо обдав нас с Георгием снежной крошкой.
– Какой разряд?
– Первый.
– Завидую, сам только на третий сдал, не моё это. Вот в футбол погонять… Без происшествий?
– Да. Восемьдесят семь человек. Семьдесят два на железку, пятнадцать следы путать.
Бойцы шли тяжело: оружие, боеприпасы, взрывчатка, продукты, палатки, которых, кстати, было совсем мало, а так же топоры, доски для переправ через плохо замёрзшие речки, и даже дрова на первую ночёвку – всё несли с собой. На каждого красноармейца приходилось от тридцати до сорока килограммов груза, это если не считать одежды, а собрали для них всё самое тёплое – провести минимум две недели в зимнем лесу, это не шутки. После выпавшего снега слегка потеплело, но на дворе скоро декабрь – приморозить может в любой момент.
Две оставшиеся группы подрывников, которых я не дождался, уехав в город, вернулись почти без происшествий – их тоже немцы погоняли, но достать так и не смогли. Сейчас, скорее всего, фашисты готовы к встрече, но не знают, что сами могут превратиться в дичь. Трём группам подрывников придали по отряду из двадцати человек, вооружённых большим количеством автоматического оружия – почитай половину автоматов отдали, три снайперки и пятнадцать пулемётов.
Вспомогательный отряд ещё из пятнадцати человек, должен будет скрывать следы прохождения основного, а заодно бедокурить в стороне, оттягивая внимание на себя. Самый опасный участок дороги, не считая конечного, где и будут производиться диверсии, это переход через шоссе, у которого нам с Машей и её братцем, пришлось пропускать немецкий полк. Вот здесь вспомогательный отряд и должен победокурить, делая вид, что шоссе и является главной целью, прошедших здесь партизан. Ну, невозможно в зимнем лесу такую тропу скрыть. А вот если от этой тропы будут отходить разные ответвления, сама она будет петлять, а в умников, решивших выяснить, куда эта лыжня ведёт, будут стрелять плохие злые бандиты, то шансов скрыть основную цель прибавится.
Глава 11
Вечер начался с беды.
– Командир, – Жорка вбежал в землянку, даже не стряхнув снег с валенок. – Епишин вернулся, один, раненый.
– Где он?
– Геращенко перевязывает.
У медицинской землянки оказались уже через минуту. У входа толпилось с десяток человек.
– Так, чего стоим, кого ждём? Заняться нечем? Сейчас найду.
Вот, предложение, обращённое к красноармейцу, по нахождению для него занятия, мигом активизирует его способности по мимикрии в окружающую среду. В землянке горело целых четыре керосиновых лампы, фельдшер с помощником как раз снимали с раненого гимнастерку, а тот через зубы крыл их матом.
– Поднимай руки, – прикрикнул Геращенко. – А то сейчас просто срежем, сам зашивать будешь.
– Больно же, мать твою…
– Знаю! Но ты же герой! Ты сколько с этой раной километров прошёл?
– Пятнадцать… Наверно…
– Я же говорю – герой.
– Я левой не толкался… Только правой…
– Правильно, и голова на месте. Если бы попытался левой, то одежда к ране не присохла бы, тогда бы не дошёл – кровью истёк.
– Выйдите, – наконец заметил нас фельдшер. – Десять минут.
Это правильно, если боец пятнадцать километров раненый на лыжах прошёл, то за десять минут точно не умрёт. Через минуту к нам присоединились Матвеев, Кошка, Калиничев и Нефёдов. Интересно, а нас разгонять кто будет?
– Лейтенант, Епишин куда ходил?
– Он в группе Долгова, а Долгов к железке отправился. Полоту должны были у Гирсино перейти, заодно лёд проверить, а дальше к разъезду Шалашки.
– До реки сколько, километров десять?
– Скорее двенадцать. Десять, если по прямой.
– А до железки тогда пятнадцать?
– Да. А что?
– Боец говорит, что пятнадцать километров шёл раненый.
– Думаешь, прямо у дороги прищучили?
– Не знаю. Через пять минут прояснится. Товарищи, давайте мы тоже не будем создавать тут толчею. Остаёмся я и лейтенант, остальные занимаются своими делами.
Через пять минут мы с Калиничевым сидели на нарах рядом с раненым. Нам оставили только одну лампу, но света хватало. Сейчас в землянке кроме, Геращенко, его ассистента и нас троих, лежало ещё одиннадцать человек. Дышать было трудно, стоял запах лекарств, свежей крови, гноя и немытых тел – некоторые уже были здесь вторую неделю, и баню за это время, естественно, не посещали. Прямо сейчас фельдшер с помощником пытались обтирать кого-то тёплой водой в углу. Вероятно, появление Епишина отвлекло их от перевязки.
– Говорить можешь?
– Да, – кивнул боец.
– Тогда рассказывай.
– Послал нас, вон товарищ лейтенант, железку проверить. За старшего Михаил был, то есть младший сержант Долгов, ещё Серёга Вятких, Степан Лавров и Витька Лоза. До Полоты прошли без приключений, решили лёд пробовать – обвязали Витьку верёвкой, как самого тяжёлого, и вперёд пустили. За ним уже Серёга со вторым концом, он наоборот маленький, но если что поможет выбраться. Лёд трещит, но держит – может просто так и провалился бы, но лыжника пропускает. Переправились только, слышим поезд идёт, на запад. Ну, Миха говорит: совсем фашист оборзел, видно мало под откос летал, надо пойти посмотреть, да узнать с чего бурость такая. Ещё говорит: помните, как товарищ лейтенант велел – в лесу интервал десять метров, на открытом месте тридцать. Это меня и спасло. Водички не дадите, в горле сушит.
Отхлебнув пару глотков, Епишин продолжил.
– Как к разъезду подходить стали, сержант развернулся, и пошёл на восток. Я ещё подумал; зачем это, надо кого одного к разъезду послать, да тихонько поспрошать. Сначала, мы как бы к разъезду приближались, но мимо него проехали и стали удаляться. Тут по нам и врезали. Пулемёт точно был, вот какой не скажу, и несколько винтовок. Для пулемёта расстояние плёвое – триста метров. Всех сразу не положили, только из-за того, что интервал мы, как товарищ лейтенант приказал, держали. Я последним был, так ещё и приотстал. Первой очередью сержанта и Стёпу достали. Витька через секунду упал, но так, будто сам залёг. Дегтярь его сразу заработал. Мы с Серёгой тоже в снег, только стрелять мне смысла нет – у меня же автомат, с него на таком расстоянии и в дом не попадёшь. У Серёги карабин немецкий, что с карателей сняли, автоматический. Патрон хоть такой же как и у меня, но ствол длинный. Он стреляет, а мне кричит: "Мотай отсюда, наших предупреди!" Ну, я вскочил и ходу. До оврага там метров сто оказалось. Я даже не знал, что там овраг – бегу и думаю: а на фига, всё одно подстрелят. Вдруг по руке как кнутом – шарах, жду, сейчас ещё будет, но точнее – в спину. А тут раз – вниз скатился. Да как упаду на раненую руку…
Боец снова ухватил здоровой рукой кружку и стал жадно пить. Лоб покрылся испариной, а сам заметно побледнел.
– Товарищи командиры, – это подошёл Геращенко и потрогал раненому лоб. – Ему бы отдохнуть. Как он вообще добрался, не понимаю, но сейчас у него отходняк пойдёт, да и температура поднимается. Реакция организма на нервическое истощение.
– Да я уже всё, товарищ доктор! Вскочил, значит, и дальше ходу. Только выстрелов уже больше нет. Тишина. Когда реку переходил, по мне выстрелили опять несколько раз, но издалека – ни свиста пуль не слышал, да и чтобы снег рядом взрыло, как это бывает, не заметил. Но я опять припустил. Вот дошёл. И это… Если бы винтовка была или пулемёт, то не ушёл бы, воевал. Но с автоматом… Да, испугался, но ушёл чтобы предупредить, а не из трусости. Вы мне верите?
