Алексей Шепелёв - Грани судьбы
— А как насчёт с ним договориться?
— Чтобы брало в своё время? — коротким кивком адмирал дал понять, что и он севастопольский пляж хорошо помнит. — Сейчас не получится — не та ситуация. Ладно, спрашивай, то, что считаешь главным. Самым главным.
— Кто убил Риту?
— Не знаю. Но подозреваю, что те же, кто и меня.
— Погоди, — изумлённый морпех приподнялся на локте, потом и вовсе сел. — Тебя разве убили? Мне сказали — инфаркт.
— Магия, — коротко пояснил адмирал. — Эта нежить белоглазая умеет, если надо, убивать без следов.
— Какая нежить?
— Да ты их видел. Помнишь, под Ташкентом в восемьдесят четвёртом? Я тебя потом ещё в ВМА водил на обследование.
В памяти Балиса снова ожили воспоминания: раскалённая жёлтая пустыня, белёсое горячее небо, чуть ли не текущий от жары серый асфальт, бьющий в лицо упругий жаркий ветер. Пахнущий раскалённым металлом «козёл», взмокший водитель, крупные капли пота на висках прапорщика. Красные лица непонятных "военных инспекторов". Красные лица…
Балис глухо застонал.
— Ты что? — обеспокоено шевельнулся дед.
— Каким я был дураком…
Как же можно было не сопоставить эти красные рожи с той, что он увидел за ветровым стеклом «Москвича» за мгновение до того, как машина сбила Кристину и Риту? Сейчас не было никаких сомнений в том, что они похожи, очень похожи. Но раньше-то почему он об этом не подумал?
— Ты что-то вспомнил?
— Да я эту красную рожу до смерти не забуду…
— Значит — точно они. "Красная рожа" — это у них, можно сказать, символ "национальной принадлежности". Быстро же они на тебя вышли. Я-то надеялся — не догадаются, кто стал наследником.
— Так это они из-за перстня и кортика?
— Ещё из-за архива. На Головинском я спрятал малый архив. Добраться до него они не смогут, но знать про него знают. Логовище у них там.
— И в это логовище ты меня послал? — изумился внук.
— Днём они для тебя безопасны были бы безопасны. В смысле магии и всего такого прочего.
— А не такого прочего?
Адмирал тяжело вздохнул.
— Недооценил я этих тварей. Времени у меня практически не было, да соображал я после смерти плоховато, но получается, что я виноват в том, что погибли Рита и Криста.
— Дед, ты себя послушай, какую чушь ты несешь, — искренне возмутился Балис. — "Соображал после смерти плоховато".
Старик вяло махнул рукой.
— Да нет, я всё правильно говорю. Мы ж другие люди, необычные. В таких ситуациях мы просто так не умираем.
— Погоди…
Морпех утёр рукой лоб. Мысли путались, сбивались в какой-то бесформенный клубок и он не понимал, что происходит.
— Другие люди… Так люди мы, или нет?
— А это кто как смотрит. В старину многие говорили, дескать мы — дары, высшие существа, а люди, по-нашему асхары — так, пыль придорожная. А другие считали, что и дары и асхары — всё равно люди, только разные. Никто не лучше и не хуже, не выше и не ниже. Просто — разные. Вот так то. А уж с кем соглашаться — каждый сам решает.
— А у людей спрашивали?
— Приходилось. Мне вот Рита не раз говорила, что ты — очень хороший человек. Стас Фёдоров о тебе хорошо отзывался. Осипко хвалил, я с ним уже после твоего выпуска разговаривал.
— Да я не про себя, — перебил возмущенный Балис.
— Ах, в мировом масштабе? А кто такие люди, чтобы решать за нас, кто мы такие? Конституцию Американской Конфедерации читал?
— Да ты что, дед? Разве в СССР такое публиковали?
— Ещё как публиковали. Хрестоматия по истории, кажется, даже не для ВУЗов, а для школьников. Ты же вроде брал у меня её читать.
— Может и брал. Не помню. А к чему ты это?
— Да вот преамбула там хороша была: "Мы строим нашу страну на той великой истине, что чёрный человек не равен белому человеку". И вот таким экспертам ты доверишь решать свою судьбу?
— Я ж нормальных людей имел ввиду, — обиженно произнёс Гаяускас-младший, но деда это не успокоило.
— А с чего ты взял, что Конституцию Конфедерации писали ненормальные? Руку, конечно, большинству из этих джентльменов я бы не подал, но вот с психикой у них всё в порядке было, это уж точно. Как всегда, обманываешь ты себя Балис. Ты ведь с Мироном говорил на эту тему. Нормальнее мужика найти трудно. Он же тебе всё по полочкам разложил, а ты всё дёргаешься. Наромарт тебе всё объяснил — а ты не веришь. Ну, спроси хоть у мальчишек. Но только давай уж заканчивай метаться. Уже не солидно даже, честное слово. Риту расстроишь.
— Что?
Балис дёрнулся, словно его ударило током.
— Что ты сказал?
— Сказал, что Рите твои метания не понравятся, — как ни в чём ни бывало произнёс дед. — А ты что же считаешь, она от них в восторг придёт?
Морпех вытер вспотевший лоб. Голова кружилась, мысли разбегались в разные стороны.
— Так она…
— У нас, на Высоком Небе. Вы хоть перед Господом и не венчаны, а всё-таки муж и жена. И Кристинка там же, с нею. Ждут тебя.
— Они… такие же…
— Хочешь спросить, как живые? Не совсем. Смерть есть смерть, даже для даров. После неё всё по-другому. Но говорить об этом бессмысленно, видеть надо. Четыре дня вытерпишь?
— Почему четыре дня? — недоумённо переспросил Балис.
— Я ж тебе русским языком говорю: сначала ты должен передать кортик, перстень и архив новому Хранителю. А потом — сразу к нам. Четыре дня тебе должно на всё хватить. А может, и быстрее управишься.
Гаяускас-младший тряхнул головой, отгоняя наваждение.
— С ума сойти можно.
— Можно, — согласился адмирал. — Но лучше этого не делать. От этого лечить долго. И противно.
— А что, приходилось?
— Да нет, к счастью сам ни в чём таком не участвовал. Но — наслышан.
— Ладно, — Балис почувствовал, что волнение в душе постепенно успокаивается. — В Москву так в Москву. Где там этого хранителя искать?
— Выспишься — узнаешь, — усмехнулся Ирмантас Мартинович. — А сейчас я именами и явками нагружать не стану, отдыхай. И ребята пусть отдохнут, в кои-то веки им такое счастье выпало.
Под разговор дед как-то незаметно выбрался из-за камня и сейчас сидел уже рядом со внуком, наблюдая за пляжем. А там мальчишки наконец-то выбрались на берег и устроили борьбу. Сашка был старше и сильнее, он раз за разом заламывал противника, стараясь прижать его лопатками к песку, но ловкий и вёрткий Серёжка раз за разом коричневой ящеркой выкручивался из захватов и уходил от поражения.
— А я столько лет голову ломал: у кого же из детей того солдата судьба с моим наследником пересечётся.
— Дед, так ты что же… заранее знал?
— Вот, товарищ военный, Третья Дачная. Вам выходить.
— Спасибо.
— А улица Мира — вон, в горочку идёт.
— Спасибо большое.
Эту площадь капитан первого ранга Ирмантас Мартинович Гаяускас узнал бы и без посторонней помощи: Мальцев описал её подробно и узнаваемо. Дом культуры в стиле сталинский ампир. Футбольный стадион. Мост за спиной — конечно, через железную дорогу. И улица Мира — узкая лента асфальта, уходящая вверх, к вздымающимся над городом зелёными холмами.
И вдруг словно иглой укололо предчувствие. В первый момент Ирмантас Мартинович даже не поверил себе: видения из будущего посещали его очень редко и было совсем невероятным прозреть грядущее здесь, в Саратове, где он оказался в первый и, скорее всего, последний раз в жизни, заглянув к фронтовому товарищу. Но никакой ошибке не было — дар предвидения заявил о себе.
— Товарищ солдат! — окликнул Гаяускас стоявшего на соседней остановке юношу в парадной форме рядового-связиста. — Подойдите сюда.
По лицу паренька было видно, как взволновало его это неожиданное приглашение. Ещё бы, внимание со стороны старших офицеров как правило не сулило ничего хорошего. Тем не менее солдат по-уставному подошел к каперангу и вскинул руку к фуражке.
— Товарищ капитан первого ранга, рядовой Яшкин по Вашему приказанию прибыл.
— В увольнении?
— Так точно.
— Ваша увольнительная?
Из внутреннего кармана кителя юноша извлёк красную книжечку со вложенной в неё бумажкой и протянул её офицеру.
— Яшкин Пётр Васильевич?
— Так точно.
— Откуда родом?
— Из Молдавии, товарищ капитан первого ранга.
— Из Кишинёва, значит?
— Никак нет. Посёлок Днестровск.
— Понятно.
Ирмантас Мартинович вернул рядовому военный билет.
— Всё в порядке, товарищ солдат. Отдыхайте. Только не опоздайте вернуться в расположение части.
— Никак нет, — довольно улыбнулся Яшкин. — Не опоздаю. Разрешите идти?
