Сергей Анисимов - За день до послезавтра
— Полное название полка?
— Что? — не понял он.
— Я спросил полное название полка.
— 121-й гвардейский Севастопольский тяжелый бомбардировочный авиационный полк.
— Вы, лейтенант?
— 184-й гвардейский Краснознаменный Ордена Ленина Полтавско-Берлинский тяжелый бомбардировочный.
— Сколько именных машин в полку?
— Было восемь…
Офицер помолчал секунду. Было ясно видно, о чем он думает.
— Езжайте. По городу осторожно.
Левый лейтенант стукнул приоткрытой дверью и взялся за ключ.
— А что?
— Было всякое, — неясно ответил офицер, мотнув подбородком. Судец проследил за его движением, но ничего не увидел. Нормальная БМП-1 без опознавательных знаков и тактического номера. Отдельный мотострелковый батальон охраны. Очень не слабый. Что там такое было, в городе, что они так напряглись?
— Мы назад скоро.
В этот раз офицер ничего не ответил и отступил назад. Глухо взревел мотор, и машина начала разгоняться по асфальту. Один из бойцов проводил ее долгим взглядом, но ни рукой вслед не махнул, ничего.
— Прапор, — негромко позвал тот из лейтенантов, кто постарше. — У тебя пистолет есть?
— Нет, откуда же?
— Жаль.
Лейтенант помолчал, внимательно разглядывая ложащуюся под колеса улицу впереди и дома со своей стороны дороги. Машин на улице Расковой им не встретилось ни одной до самого угла со сходящейся улицей 148-й Дивизии. Здесь оказался пост ГИБДД — стоящий поперек дороги «Форд» с синей полосой по борту и два толстых гаишника с кургузыми автоматами, висящими у обоих поперек груди. Увидев военную форму и погоны, они только козырнули, становясь боком.
— Да-а… — протянул лейтенант, которого назвали Ленькой. — Ну ничего себе…
Дальше на дороге были и машины, и торопящиеся люди. Довольно много было «Скорых», все как одна с включенными проблесковыми маячками, но без сирен. В целом же город выглядел ничего, не так уж и страшно. Работали киоски и магазины — кто-то непрерывно входил в открытые двери или выходил, так же торопясь. По Рабочей они повернули налево, а там уже было рядом. Именно в этот момент Судец обратил внимание на то, что дома стоят с выбитыми стеклами. Сначала пустых, с мотающимися жгутами занавесок окон было немного, потом они пошли через два или через одно. Ближе к дому здания стояли уже совершенно голые, засыпавшие блестящими осколками все вокруг, а в одном месте он увидел осевший набок жестяной киоск, тоже с выбитыми стеклами. Выглядело это несуразно — у киоска будто подкосилась одна из стенок, и он стоял, пригнувшись к земле, будто избушка на курьих ножках в детской книжке.
Еще два квартала, и дом. Здесь довольно кучно располагались общежитие бессемейных летчиков и техников дивизии, две «точки» корпусов общежития квартирного типа. Почти рядом около пяти лет назад возвели две краснокирпичные девятиэтажки, в которых больше половины квартир выкупили Вооруженные Силы. Очередь «на улучшение жилищных условий» была, разумеется, почти безнадежная для не обремененного просветами на погонах и сияющими орденами старшего прапорщика, но его ценило командование, и у него были две дочки-близняшки, поэтому его двинули вперед. Именно здесь он прожил последние счастливые годы.
«УАЗ» остановился: лейтенант Леня дал по тормозам так, что непристегнутых пассажиров бросило вперед. Домов впереди не было. То есть не было настоящих домов. Одна покосившаяся, треснувшая «точка» стояла со срубленным наискосок углом, будто кто-то огромным топором отрубил кусок картонной коробки. Пространство вокруг представляло из себя невозможные, не бывающие никогда многометровые холмы из серого мусора. В небе стоял столб невесомой, хрустящей на зубах, лезущей в легкие цементной пыли. Кружились какие-то черные хлопья. Под ногами даже здесь, в сотне метров от ближайшего такого холма, бывшего утром многоэтажным домом, валялись треугольнички кирпичных обломков, фрагменты штукатурки, тонкие стеклянные полоски. Двигатель смолк, и теперь был слышен гул. Криков тоже хватало: толпа из, наверное, тысячи человек кричала, визжала, плакала на разные голоса. Кто-то четко и уверенно командовал хорошо поставленным мужским голосом. Гудела пара грузовиков, пытающихся проехать по слою мусора и буксующих, хотя их подталкивали сбоку и сзади. На относительно чистом пятачке земли пара солдат и еще кто-то из гражданских с видимым наслаждением избивали корчащегося под их ударами человека и при этом громко хэкали. Люди вокруг не возмущались и не протестовали — просто не обращали на происходящее внимания. Сотни рук растаскивали обломки битого кирпича и обрывки кровельного железа в разные стороны, но все это было похоже на возню муравьев над телом рухнувшего слона: громоздящиеся серые кучи были совершенно другого масштаба, чем вся эта толпа. И все равно был слышен гул: непрекращающийся почти беззвучный стон на сотни голосов, едва слышимо, но невыносимо для уха идущий из-под руин.
Увидеть и осознать все это заняло у старшего прапорщика секунду. Лейтенанты выскочили из машины, как две пружины, не позаботившись закрыть дверцы или обернуться на него. Он выскочил за ними, побежал вперед. У него была безумная надежда, что его дом, кирпичную многоэтажку, просто не видно через столб серой пыли, дыма и кружащихся хлопьев. Расталкивая людей, прапорщик обежал по широкой дуге остатки общежития бессемейных, пробился через несколько цепочек кидающих друг другу обломки мужчин и женщин, воя, побежал дальше. На него нашло какое-то непонятное косоглазие, и на бегу, задыхаясь и крича от ужаса, он с удивительной отчетливостью видел происходящее вокруг сразу с двух сторон.
Огромный мужчина в военной форме, без фуражки, вопя, роет яму в многометровой куче мусора, на кистях его рук нет ни единого ногтя — они сплошные раны. Обрывок глянцевой цветной фотографии под ногами — половинка какого-то школьного класса, столпившаяся вокруг учительницы. Почему-то много обуви: одиночные ботинки, тапки, туфли, детские сандалики, вразнобой лежащие среди камней. Край бетонной плиты, под которым копаются мужчина и женщина: обломки летят в стороны, на других людей, те что-то кричат, сами ни на секунду не прекращая работу. Еще одна растрепанная женщина визгливо хохочет, обнимая серую от пыли, покрытую ссадинами голую девочку лет шести, стоящую с абсолютно застывшим лицом, как пластмассовая кукла. Увидев это, Судец наддал еще, хотя думал, что не сможет.
Пробившись через еще одну группу, обогнув работающий, рычащий, воняющий сизым дымом экскаватор с седым стариком за рычагами, он выбежал к своему дому. К месту, где утром был дом. Здесь была такая же куча, такие же люди. Мужчины, женщины, старики, подростки — они или стояли оцепенев, некоторые на коленях, или остервенело работали. Копая голыми руками, расшатывая обломки палками и гнутыми арматуринами, а затем выдергивая их из кучи, они пытались пробиться к своим детям, женам, мужьям. Оставленных утром на часы, минуты или десятки минут и теперь лежащих там, внизу.
Здесь тоже стоял гул: тихий, как шепот. Невыносимый для уха. В доме жили многие сотни человек. Мирным воскресным утром сотни были дома: завтракали, выспавшись, убирали квартиры, планировали день. Именно так поступала его жена, умывшая и одевшая девочек, накормившая их, поставившая на стол кружки с дымящимся какао «с зайчиком». Они точно были дома все это время, ждали, когда он вернется. Развозка привезла бы его и других домой после 11 утра, когда машины ушли бы в недолгий учебный полет, конечной точкой которого был другой аэродром, расположенный в 2000 километрах к востоку. Они жили на пятом этаже, погребенном теперь ровно посередине огромной, страшной кучи. И они точно были там, внизу. Сколько из их соседей живо сейчас? Сколько еще живет в треугольных складках бетонных плит? Зажатые со всех сторон, удушаемые сочащимся дымом, с раздавленными ногами и руками? Понимают ли они, что произошло? Для кого-то это могло быть землетрясение, даже конец света. Кто мог подумать, что это так началась война?
Сзади ухнуло: оторвались какие-то обломки из удержавшегося, обломанного поверху здания. Закричали люди. Задыхаясь, прапорщик огляделся. Единственный работающий экскаватор остался позади, у рухнувшей «точки», но его было видно. Его охраняла отдельно отстоявшая от других группа мужчин, и он как-то сразу понял, почему именно. Мысль, понимание заставили прапорщика охнуть. В очаги землетрясений, в Армению и на Камчатку, тяжелую технику и спасателей везли со всей огромной страны, из-за рубежа. Кто поможет им теперь? Когда рухнувшие под ударами вражеских крылатых ракет здания дымятся во многих местах. Штабы, дома, являющиеся именно «домом» для драгоценнейших на войне целей — подготовленных летчиков. Последних во всей России, в которой почти не осталось училищ и боеготовых самолетов, и летчики набирают опыт по крупицам, многими годами. И между ними, между разделенными рухнувшими мостами очагами руин, — роющие голыми руками землю люди. Безумные, как он. Не верящие в происходящее до сих пор, поверившие в него сразу либо понимающие как-то кусками, урывками. Как он.
