Назад, в пионерское лето - Денис Георгиевич Кащеев
— Чьим вмешательством? — без тени улыбки продолжил спрашивать старик.
— Криворуких ученых. Они же меня сюда и забросили — исправлять то, что наворотили. Задание я выполнил, но нарвался на так называемую аномалию — и застрял в прошлом, — решил я, что правда для меня сейчас — самая лучшая стратегия. — В теле себя самого из 1985 года — это именно так работает, через года переносится только сознание и только в себя же. Из-за этого возникла угроза, что будущее теперь из-за меня изменится — а значит, судьбы тех, кто за всем этим стоит, оказались под ударом. Меня пытались вернуть, так сказать, вручную…
— Яна Казанцева 10 июня? — перебил меня уточняющим вопросом Кирилл Альбертович.
— Да, — кивнул я. — Но сделать этого ей не удалось. Поэтому, видимо, подключили Авдееву с булыжником…
— Звучит стройно, — заметил мой собеседник. — Ну и кто будет следующий?
— Надеюсь, никто, — буркнул я. — Там ресурсы тоже не безграничны — а будущее уже вовсю меняется. Одна смерть Семшовой чего стоит!
— А кем Юля должна была стать? Ну, в будущем?
— Не знаю. Может, особо и никем. Но курочка по зернышку клюет: Семшова мертва, Авдеева под следствием, Казанцева в больнице, Стоцкая… — я запнулся.
— Что насчет Стоцкой? — не преминул переспросить Кирилл Альбертович.
— Тут личное… — пробормотал я. — Но ее судьба, похоже, тоже пошла по иной колее.
— Понятно, — кивнул старик. — И что вы теперь намерены делать? — намерено или нет, перешел он со мной на «вы».
— Перед тем будущим у меня больше точно никаких обязательств нет, — заявил я. — А в прошлом — моем бывшем прошлом — есть пара точек приложения сил. В 1986-м должны погибнуть мои родители, в 1992-м — сестра. Я намерен этого не допустить. И теперь рассчитываю, что вы, Кирилл Альбертович, мне поможете. На основе взаимности, разумеется: вам тоже захочется кое-что изменить…
— Вы так думаете? — с сомнением склонил голову к плечу мой собеседник.
— Я не думаю, я точно знаю. Вы мне сами об этом сказали.
— И когда же это?
— 26 апреля 1986 года!
— В самом деле? И много я захочу поменять?
— О, гораздо больше, чем я! То будущее, что я знал, вам сильно не понравится!
— Что например?
— Я вам все расскажу, — обещал я. — Но сперва давайте условимся об одном принципиальном моменте.
— Это о каком же?
— Что бы мы с вами ни стали делать, вы не будете привлекать к этому подполковника Левникова!
— Майора Левникова, — видимо, на автомате поправил меня Кирилл Альбертович. — Да, я действительно собирался к нему обратиться… А откуда вы знаете Геннадия Ильича?
— Все оттуда же. В апреле 86-го он уже будет подполковником. И лично застрелит нас с вами из пистолета — в вашей квартире на кухне. Но это если все пойдет, как идет. Поэтому он не должен ни о чем знать! Ни в коем случае! В качестве исполнителя лучше задействовать майора Шеремета — именно к нему вы решите обратиться, когда узнаете о предательстве Левникова, но уже не успеете…
— Слишком много вводных сразу, — покачал головой старик. — Давайте-ка все же по порядку… Про Левникова я себе пометил! Теперь — в чем, собственно, проблема с нашим будущим?
— Ну, как проблема… Просто всего через шесть лет, в 1991-м году, СССР не станет. Союз, который сейчас всем кажется таким великим и могучим, распадется на пятнадцать частей, по числу республик, но даже этим все не закончится…
Не для моих глаз и ушей
У всех в лагере, от самого младшего октябренка и вплоть до начальника Горохова, кровати были примерно одинаковые — довольно узкие, с панцирной сеткой. И только в домике старшего вожатого с незапамятных времен стояла громадная двуспальная, с резной дубовой спинкой — вынести ее, чтобы заменить на стандартную, можно было только разломав — за все годы ни у кого рука на это так и не поднялась.
С момента заезда на смену обладавший столь завидным ложем Максим принципиально ни с кем его не делил: не престало старшему вожатому заводить в лагере постельных интрижек! Но теперь, похоже, продолжать изнурять себя воздержанием никакого смысла уже не имело.
— А что теперь будет с путевками в «Артек»? — затягиваясь сигареткой, спросила у хозяина кровати обосновавшаяся на ней Таня, вожатая первого отряда.
Прикрыться одеялом она не позаботилась, и заглянувший в окно любопытный солнечный лучик весело подсвечивал самые интересные места ее обнаженного молодого тела.
Вот только Максиму было совсем не до веселья — несмотря на недавние бурные четверть часа.
— Какой уж там «Артек»! — вздохнул он, также закуривая. — Тут «Полет» собираются закрыть к чертям собачьим!
— Что, за пять дней до конца смены?
— Второй и третьей, скорее всего, тоже теперь не будет. Горохова уже сняли. Зою Давыдовну уволили. Вадим и Марина отстранены. Мы со Светой — следующие, вам с Олегом тоже наверняка прилетит привет…
— Хреново…
— Не то слово!.. Слышала бы ты, как орал на нас со Светой инструктор из обкома комсомола! Устроили, кричал, какие-то тараканьи бега вместо нормальной пионерской работы! Это он как раз про то самое соревнование за артековские путевки, будь они неладны! Из-за этого, мол, дети в лагере с ума и посходили!
— А вы эту свою инициативу со звездочками в обкоме не согласовывали, что ли?
— Согласовывали, конечно — но на словах. Нам вяло покивали: попробуйте, но формально это нигде не зафиксировано… И теперь там все в белом — а мы крайние…
Они помолчали.
— За ребят до слез обидно, — снова заговорила через какое-то время Таня. — Они так старались ради этих путевок, считали звездочки… И если награду отберут…
— А должны были стараться за идею! Так нам, по крайней мере, теперь пеняют. Черт, надо было действительно просто взять и поделить эти проклятые путевки среди актива! Но нет, блин, захотели справедливости, демократии… Ну и получили!
— Да уж… — пробормотала вожатая. — Вот ведь как бывает, — задумчиво продолжила она. — Был образцовый пионерлагерь — один из лучших в районе, если
