Выпускник. Журналист (СИ) - Мэт Купцов
Дядя Витя продолжает, не давая мне вставить слово.
— И друг его, тот, что устроил твоего отца, тоже попал под раздачу. Ему тоже влепили выговор. За то, что взял инвалида на такую ответственную работу.
Переполняет злость, гнев, досада.
Дядя Витя тяжело вздыхает, наклоняется ближе ко мне, словно хочет, чтобы никто больше не услышал того, что он собирается сказать.
— После того увольнения отец твой Матвей совсем сник. Человека, который всю жизнь был на передовой, который привык к бою, к решительным действиям. И вот его вдруг выбросили за борт. Как ненужную вещь.
Взгляд дяди Вити мечется по кухне и возвращается ко мне.
— Он месяц сидел дома, почти не разговаривал, смотрел в одну точку, молчал. Мать твоя — моя сестра, не знала, что делать. Бабушка тоже переживала, но им обеим было тяжело. Вся семья зависела от отца, а он тенью стал.
Рука не работает, как прежде, но это не мешало ему быть лучшим в своей работе. Но как только начальник решил сделать из него инструмент для своего успеха, и когда Матвей не дал себя сломить, его просто выбросили, как сломанную деталь.
Дядя Витя умолкает на мгновение, будто снова переживает те события.
Я чувствую историю отца, как свою собственную. Меня накрывает каскадом ярости.
— Пришёл я как — то к ним, — продолжает дядя. — Увидел отца в этом состоянии. Сидит за столом, перед ним газета разложена, но он её не читает. Просто смотрит куда — то сквозь неё. Брови нахмурены, губы сжаты, а на лице — боль и тоска. Словно на войне потерял не только товарищей, но и самого себя.
Я тогда сел напротив, смотрю на него и понимаю, если я сейчас ничего не сделаю, он так и останется сидеть, жизнь из него уйдёт.
— Матвей, — говорю, — ну, что ты так сидишь? Тебя же все уважают. Ты же герой! А ты, как мальчишка, сидишь и страдаешь. Ты фронтовик, неужели после всего пережитого этот начальник может сломать тебя?
Отец твой поднимает на меня глаза, молчит, смотрит в упор, потяжелевшим взглядом. Тяжело ему принять действительность, а сказать об этом еще тяжелее.
Штормит в его взгляде. Всех разнести готов к чертям собачьим!
Да не дело только это.
— Ты, Матвей, слишком много для этой страны сделал, чтобы вот так позволить какому — то чиновнику вытереть о тебя ноги. Ты прошёл четыре года ада. И, если ты не сможешь постоять за себя, кто тогда сможет? — не свожу с него внимательного взгляда, наблюдаю, когда вернется прежний Матвей. Смелый решительный волевой.
— Ты на фронте своих ребят за собой вёл, они тебе верили, потому что знали — ты не бросишь. И ты их не бросил. Неужели ты сейчас сам себя бросишь?
Эти слова сильно его задевают, сам вижу. Специально бью в одну точку. Он щурится, но по — прежнему зло молчит.
— Послушай, сходи в военкомат. Это не слабость — просить помощи. Ты заслужил поддержку. Тебе её обязаны оказать. У тебя же столько наград, орденов! Это твоя страна, ты сражался за неё. Разве она тебе теперь должна отвернуться?
Матвей смотрит на меня долгим тягостным взглядом.
Вижу, жду, внутри него идет борьба за самого себя.
Тяжело ему признать, что он нуждается в помощи.
Гордый человек.
Но я решил его добить.
— Думаешь, что никому не нужен? А ты подумай о своей жене. Ты ведь для нее живёшь, для своей семьи. Трудности бывают у всех, но это не значит, что надо сдаваться.
Ты человек сильный. И если твоя рука не работает, так что? У тебя голова работает, а это важнее. Тебе просто надо найти новое место, и всё пойдёт на лад.
Матвей долго молчит, потом тихо говорит.
— Не люблю просить. Не хочу ходить с протянутой рукой!
Я не стал его жалеть, знал, что это его только разозлит.
— Ты не просишь, ты требуешь того, что заслужил. Это большая разница. Иди в военкомат, поговори с ними. Я уверен, тебе помогут. Ты — герой. Не забывай об этом.
Дядя Витя помолчал, а потом добавил:
— На следующий день Матвей пошёл в военкомат. Там его встретил старый друг — военком, который как раз был на месте. Они поговорили, и Матвею предложили работу. Сначала он думал, что это будет что — то вроде писаря или какой — то канцелярской работы, но тут судьба подкинула ему шанс.
В военкомате в тот момент был посетитель — товарищ Орлов, какой — то высокий чин в шляпе. Увидев твоего отца, он сразу им заинтересовался. Спросил военкома, кто это такой. Тот ответил, что это Матвей Сомов, фронтовик, инвалид, недавно уволенный со сплава леса. Орлов прищурился, покрутил усы и сказал:
— Такой человек мне нужен.
Так отец и начал новую работу.
Я смотрю на родственника. Дядя Витя всегда был прямолинейным, и судя по всему, отец его уважал и прислушивался к нему.
Что — то недосказанное повисло в воздухе.
Виктор опускает глаза, медлит, будто не хочет продолжать.
— Дальше, — он говорит тише, чем обычно. — Дальше твой отец стал работать в органах.
Эти слова словно молотом бьют меня по голове.
В органах?
Вот почему никто не говорил мне об этом раньше.
— В органах? — переспрашиваю.
— Да, Макар. В органах. Семья об этом молчала, и правильно делала. Это не та работа, о которой можно болтать.
В голове всё перемешивается.
Мой отец, который всегда казался мне героем фронта и обычным советским человеком, оказывается, был связан с чем — то гораздо большим.
Получается об этом знают те люди, которые сейчас преследуют меня?
Которые хотят завербовать к себе.
Но кто эти люди? Чувствую, что они с другой стороны баррикад.
А значит, будут и с этой. Кто еще? От кого еще придется отбиваться. Да, все усложняется. И надо выкарабкиваться самому.
Информация накатывает на меня волной.
Кто этот Орлов?
Чем занимался мой отец?
И почему я узнаю об этом последним.
— Кем был этот Орлов? — смотрю исподлобья.
Дядя Витя долго молчит, не отвечает. Наконец встряхивает головой.
— Вся семья рада, что на тебе закончится эта опасная стезя, — задумчиво говорит он. — Ты же в журналисты идешь?
Эх, дядя! Как же ты ошибаешься.
Дядя уезжает, а мы ложимся спать. Долго не сплю, ворочаюсь. Вспоминаю сегодняшний разговор с родственником.
Думаю — о роковой цифре — пятьдесят. Для меня, для моего отца.
Ему было
