Очень далёкий Тартесс - Евгений Львович Войскунский
Все же именье злодея в казну отписать,
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀в Накопленье.
⠀⠀ ⠀⠀
Тордул перевел все это Горгию и заключил:
— В Тартессе любопытных не любят. — Он покосился на лохматого, который, похрапывая, спал на краю стола. Понизив голос, продолжал: — Вот что расскажи ты нам, Горгий. Бывали у вас в Фокее времена, когда коварный царедворец прогонял законного правителя на чужбину или обращал его в рабство?
Горгий осторожно ответил:
— Почтенный Тордул, я купец и не вмешиваюсь в такие дела…
— Не называй меня почтенным, не люблю я это. Отвечай, я жду. Здесь нет лишних ушей.
Угораздило же меня заглянуть в эту дыру, подумал Горгий, отирая с лица обильный пот. Впутают они меня в беду…
— Бывало, — сказал он тихо.
— Так я и думал. — Тордул придвинулся поближе. — А теперь скажи: как поступали у вас изгнанные правители?
— Ну… бегали в соседние города… Бывало, скликали народ и…
— Дальше! — потребовал Тордул, видя, что грек замялся.
— И шли войной на того, кто их изгнал.
— Клянусь Черным Быком, это по мне! — Тордул жарким взглядом оглядел притихших дружков.
— Это было в давние времена, — поспешно добавил Горгий, — сам я ни разу не видел…
— Скоро увидишь! — Тордул трахнул кулаком по столу.
Тут произошло непонятное. Лохматый, что спал с перепоя, вдруг сорвался с места, метнулся к двери. И выскочил бы, если б Ретобон не прыгнул вслед, не подставил беглецу длинную, как жердь, ногу. Лохматого потащили в темный угол, вокруг сгрудилось несколько человек… На миг увидел Горгий безумно выпученные глаза, вывалившийся язык… Лохматый захрипел…
Топот ног, звон оружия — в погреб спускались стражники в желтых кожаных нагрудниках. В темном углу люди Тордула закидали тело удавленного тряпьем.
Воцарилась тишина.
— Есть ли здесь грек из Фокеи? — раздельно выговорил старший стражник греческие слова.
Горгий поднялся, не чуя под собой ног.
— Ты хозяин корабля? Великий царь Тартесса желает видеть тебя.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Глава 5
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀Властители
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀Тартесса
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
— Что же это за черная бронза, которую жаждал заполучить ваш Горгий?
— Да что-нибудь вроде современной бериллиевой.
— Бериллиевая бронза? Ну, это действительно очень прочный сплав. Кажется, его используют для особо важных пружин и еще для чего-то. А в Тартессе делали из черной бронзы мечи?
— Вероятно. Меч из черной бронзы перерубал обычный бронзовый меч.
— Серьезное, значит, по тем временам оружие. Понятно, почему был у них закон, запрещающий его продажу: боялись соперничества. Так?
— Да. Опасались главного своего врага — Карфагена.
— Главный враг… Главная забота — выделка оружия… И так на протяжении всей истории. До чего же все-таки драчливо человечество. И не пора ли договориться, остановиться…
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
В каменной палате журчал фонтан. Певцов и танцовщиц за обедом не было — давно потерял к ним вкус престарелый владыка Тартесса.
Аргантоний сидел во главе стола. Сам рвал пальцами жирную баранину, сам раздавал куски — сначала верховному жрецу Павлидию, потом верховному казначеи Миликону, придворному поэту Сапронию, потом другим, кто помельче. Сотрапезников было немного — лишь самые приближенные, именитейшие люди Страны Великого Неизменяемого Установления. Царские кошки — рослые, откормленные — сидели вокруг Аргантония, утробно мурлыкали. Им тоже перепадали жирные куски.
— Замечаю я, Сапроний, — сказал царь, — последнее время ты много ешь, но мало сочиняешь.
Толстяк Сапроний всполошился, спешно обтер руки об одежду, воздел их кверху:
— Ослепительный! Каждый проглоченный мною кусок возвращается звучными стихами, славящими твое великое имя!
Аргантоний удовлетворенно хмыкнул. Он ценил придворного поэта за умение красноречиво высказываться. Искусство стихосложения было не чуждо царю: добрую половину тартесских законов он некогда сам, своею рукою, положил на стихи. И теперь нет-нет да и низвергалось на царя поэтическое вдохновение, и глашатаи выкрикивали его стихи на всех перекрестках, и помнить их наизусть был обязан каждый гражданин Тартесса, если не хотел быть замеченным в сомнениях.
Сапроний начал читать. Пылали от верноподданнического экстаза его жирные щеки, тряслось под цветным полотном огромное брюхо. Гремел и отдавался под каменными сводами его сильный, звучный голос:
⠀⠀ ⠀⠀
Что есть Сущность? Внимай: Сущность есть
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀Неизменность!
Вьется овод вокруг круторогой коровы всегда
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀неизменно,
Неизменно вращается обод колесный вкруг оси
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀тележной,
Неизменно вращается солнце вокруг Тартессиды,
Неизменность — и мать и сестра твои, вечная
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀Вечность,
На устоях твоих и воздвигнуто вечное царство
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀Тартесса…
⠀⠀ ⠀⠀
Сапроний икнул и продолжал с новой силой:
⠀⠀ ⠀⠀
В чем Основа Основ? В Накоплении, вечно текущем.
Вечен тысячелетний Тартесс в накопленье Основы.
И пока за пиримом пирим серебра голубого
В щит Нетона ложится…⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
— Стой, — прервал Аргантоний вдохновенную речь поэта. — «За пиримом пирим» — плохо. Не поэтично. Слово «пирим» годится только для рудничных донесений. «За крупицей крупица» — так будет хорошо.
— Хорошо? — вскричал Сапроний. — Нет, Ослепительный, не хорошо, а превосходно!
Тут поднялся сухонький человечек с остроконечной бородкой. Кашлянув и прикрыв рот горстью, дабы не обеспокоить соседей дыханием, он произнес тонким голосом:
— Дозволь, Ослепительный, уточнить слова сверкающего Сапрония. Он говорит: «В Накоплении, вечно текущем». Это не совсем точное определение. Сущность Накопления — неизменность, а не текучесть, хотя бы и вечная. Ибо то, что течет, неизбежно изменяется, и это наводит на опасную мысль об изменчивости Неизменного, что, в свою очередь, ставит под сомнение саму Сущность и даже, — он понизил голос, — даже Сущность Сущности.
— Да что же это! — Сапроний встревоженно затряс подбородками. — Я, как известно, высоко ценю ученость сверкающего Кострулия, но не согласен я! В моей фразе понятие «Текучесть» совокуплено с высшим понятием «Вечность», что не дает права искажать смысл стихов, суть которых как раз и подтверждают Неизменность Сущности, а также Сущность Неизменности.
— И все-таки стихи уязвимы, — мягко сказал Кострулий. — Даже оставив в стороне тонкости основоположений Вечности и Текучести, замочу, что на протяжении
