Кодекс врача - Алексей Викторович Вязовский
– Хорошо, только быстро!
* * *
Привезли меня не куда-нибудь, а в знаменитую Таганскую тюрьму.
– Таганка, все ночи полные огня, – напел я негромко, удивляя конвоиров. – Таганка, зачем сгубила ты меня?..
В «приемном» обыскали, удивляясь, почему доставили прямо сюда, а не в арестантский дом при полицейской части. После чего проверил врач. Ну как врач… Косматый мужик в заляпанном сером балахоне. Смотрел, разумеется, вшей и прочую живность. Тюремный чиновник зачитал мне правила нахождения в Таганке, после чего повели фотографировать. Анфас и профиль.
Ослепленный вспышкой, я пал духом, сдал под опись часы – больше ничего ценного у меня при себе не было. Никакой арестантской одежды мне не выдали, лишь тюфяк, ложку с железной тарелкой и кружку. На этом процедура была закончена, меня определили в одиночную камеру. Типа карантин. Я развернул скатку матраса, внутри которой оказалось тоненькое одеяло и подушка, завалился на нары. Камера три метра на два, привинченный стол и стул, вонючая донельзя параша с крышкой в углу камеры в качестве туалета, высокое окно с решеткой, из которого неимоверно сквозило.
Лег на нары, попытался заснуть. Получалось плохо – сильно себя жалел. А это, как известно, занятие саморазрушительное. Поэтому попытался переключиться на сочувствие другим людям.
Кого бы пожалеть? Вику? Совратил невинную девушку, испортил ей судьбу. И хорошую партию с Хруновым, кстати. Сейчас бы уже, поди, была женой самого товарища городского прокурора. Я засмеялся. Этот товарищ, если его в пятом году не пристрелят, в семнадцатом первым делом отправится прямо на мое место. Возьмут вместе с женой в качестве заложников. А потом расстреляют. Это если не сбежит в Париж, где он в лучшем случае устроится работать таксистом, а супруга – проституткой.
Нет, жалеть Талль категорически не получилось, я ей, выходит, выдал путевку в жизнь. В будущем вся медицина будет стоять на женщинах-врачах, как земля на слонах. Да и не совратил я Вику, все у нас случилось по взаимному желанию и… любви? Тут я крепко задумался, пытаясь разобраться в своих чувствах. С ходу не получилось. Опять вернулся к сожалениям.
Винокуров? Нет, этого тоже не жалко. Все, что мог, я для него сделал. Славка отвез семью с вокзала на свидание, на словах ему все инструкции передали. Он теперь сам хозяин своей судьбы. Здесь я опять засмеялся. А ведь Емельян, вполне быть может, сидит где-то тут рядом, по соседству. Можно даже перестукиваться. Или что там делают порядочные арестанты? Пускают «дорогу» через решетки с малявами? Хотя последнее, наверное, из криминального опыта будущих сидельцев.
А может, мне графа пожалеть? Десять граммов свинца в плечо – это, вполне возможно, раздробленные кости, которые тут сращивать правильно еще не умеют. С полноценной правой рукой можно попрощаться, инвалид на всю оставшуюся жизнь. Это если еще не загноится рана и Шувалов не отправится на кладбище. Это Неверова я отвез к Боброву и стрептоциду, а графа-то, небось, отправили к военным хирургам. Нет, жалеть Шувалова тоже не получалось. Он выбрал свою судьбу сам.
О! Власовский! Вот кому можно посочувствовать. Я только сейчас осознал, что на милого, доброго обер-полицмейстера повесят Ходынку. Ну а кого еще делать виноватым? Не царя же и не великих князей. Эти прямо по пословице: жена Цезаря вне подозрений. Так что козлом отпущения точно сделают Сан Саныча. Недосмотрел, прозевал. Вот кому бы помочь! Съездить, что ли, на Ходынское поле и осмотреться, что там можно сделать?
И в третий раз я горько засмеялся. Ездок из меня сейчас – три метра вперед и сколько же назад.
* * *
Мое самоедство прервал стук ключа по железу в коридоре. Откинулась кормушка в двери, зычный голос произнес:
– Завтрак!
Еда не поражала воображение: перловка на воде и кусок серого хлеба. Никакого чая – в кружку налили кипятка, и радуйся. Думал, что после завтрака меня отправят на допрос, но, увы, никто судьбой приват-доцента Баталова не интересовался. Никаких прогулок, душеспасительных бесед. Обо мне просто забыли. Чтобы не вернуться к самоедству, выполнил малый разминочный комплекс у-шу, помедитировал. Потом потренировал вход в боевой транс, который меня уже один раз так здорово выручил.
После обеда, который представлял собой постные щи с таким же, как и на завтрак, серым хлебом, я собрался начать качать права. Мне даже не предложили за свои заказать доставку еды. Что там делают правильные сидельцы? Объявляют голодовку? Требуют встречи с начальником тюрьмы? Но рушить режим не пришлось – за мной пришел тюремщик, объявил «на выход с вещами».
Голому собраться – только подпоясаться. Завернул все свои нехитрые пожитки обратно в матрас, вышел в коридор. Привели меня обратно в «приемный покой», где осматривал доктор и обыскивали. И тут было шумно. На бледного Хрунова кричал полный краснолицый господин в пенсне, явно военный, потому что в форме, чью принадлежность я затруднялся узнать. В сторонке сидел уже знакомый мне следователь Бринн, меланхолично курил в потолок.
– …вам что, Высочайшее утверждение особых правил разбирательства ссор в офицерской среде не указ?
– Правила касаются только офицеров. – Хрунов суетливо вытер со лба пот платком. – Господин Баталов не служит в армии!
– На сей счет есть третий параграф. – Красномордый вытащил тоненькую книжечку из портфеля, открыл по закладке: – «В случае столкновения офицера с лицом гражданским, если это лицо правоспособно для удовлетворения, то дело мало чем разнится от столкновения между военнослужащими, в этом случае командир части передает дело на рассмотрение суда общества офицеров, которое и разрешает вопрос как и о правоспособности гражданского лица, так и о необходимости вызова на дуэль этого лица…». Я вам официально заявляю: господин Баталов признан правоспособным. Его судьба будет решаться генерал-губернатором, в штате которого служит граф Шувалов!
– Я протестую!
Хрунов затравленно посмотрел на меня, я же, игнорируя его взгляд, сбросил матрас прямо на пол, прошел к рукомойнику, с наслаждением умылся.
– Что вы молчите, господин Бринн? – Прокурор попытался вызвать подмогу в лице следователя.
Тот тоже достал какую-то книжицу, процитировал:
– Циркуляр номер семьдесят дробь шесть по Военному ведомству. «Следственное производство о поединках между офицерами, по роду своему подлежащее судебному рассмотрению, препровождается с заключением прокурорского надзора подлежащему начальнику, от которого, вместе с бывшими по данному случаю постановлениями Судов общества офицеров, представляется по команде военному министру для всеподданнейшего доклада государю императору тех из сих дел, которым не признается возможным дать движение в установленном судебном порядке».
Я, честно сказать, вообще ничего не понял из прочитанного, но присутствующие прониклись упоминанием государя императора. Лица стали торжественные,
