Боярышня Дуняша - Юлия Викторовна Меллер
пробовали сажу смешивать с глиной и запекать, потом сажу растирали с воском и клеем… кое-что получилось, но не для продажи. Нужен был графит, а о нём никто не слышал. А Дуняша
уже успела помечтать, как она организует карандашную мастерскую, но пришлось
распрощаться с этой мыслью. Одна радость: обошлась без свинцовой палочки, воспользовавшись обожжённым в печи стержнем из сажи с белой глиной, а то от свинца на
пальце какая-то бяка образовалась.
— С окошка не дует? — обеспокоенно спросил дед. — Волоки ты не захотела ставить, а с
ними всё теплее было бы.
— Я в щели тряпичных обрезков подоткнула, а на ночь полотном завешиваю, так что не
дует.
Боярин подошёл, поводил ладонью возле окна и удовлетворенно кивнул. Вновь повернулся к
изукрашенной стене и увидев что-то новое, крякнул:
— Ну и затейница ты, Дуняшка! А это что? — Еремей пригляделся и увидел, что в дальнем
углу сундук не просто так поставлен на бок. Он-то, грешным делом, подумал, что хозяюшка
светлицы не придумала, куда поставить второй сундук и задвинула подальше. Боярин подошёл
и к своему удивлению убедился, что дверцы у сундука переделаны и теперь его не поставишь, как должно.
— Ерунда какая-то! — хмурясь пробормотал он и потянул за одну из створок. Та легко
поддалась и взгляду боярина предстала висящая на поперечной перекладине одежка. Каждая
рубаха, сарафан, летник и всё остальное покоилось на хитро сложенных деревяшках.
— Что это? — опешил дед.
— Короб для одежды.
— Я понял, но зачем?
— Чтобы ничего не сминалось и увидеть сразу, не завелась ли моль. Да и удобно…
— Ой-ли! А не из-за лени ли ты это выдумала? Следить за вещами в сундуках — женская
повинность, а коли так висеть будет, так чем тебе заниматься?
— Деда! — обиженно воскликнула Дуня, и Машка поддержала её возмущенным взглядом.
Милослава же закусила губу, опасаясь, что батюшка Еремей повелит не портить сундуки ставя
их на бок.
Боярин погрозил пальцем, пряча улыбку в бороде и обратился к сыну:
— Погостили на женской половине и хватит. Пошли-ка, поговорим, да и вечерять пора.
Милослава проводила свекра с мужем, а сама подозвала посланницу, вернувшуюся от
Кошкиных.
— Ну?
— Внизу Ирина Владимировна дожидается. Я её тайком провела, чтобы она тишком всё
посмотрела и боярыне Евпраксии Елизаровне доложила, что видела.
— Ишь ты, тишком посмотреть? Осторожничает Кошкина, — нахмурилась Милослава. —
Ну что ж, веди нашу гостью, да скажи Парашке, чтобы у меня в светелке собрала наливочек с
закускою. Посидим с Ириной…
Милослава замолчала и, коротко глянув на замерших дочерей, вновь окрикнула недавнюю
посланницу:
— Ты Парашке скажи, чтобы в дар Иринке подготовила шкурку… ту, что мне на ворот
оказалась мала.
— Все скажу, матушка… побежала я, а то гостья заждалась.
Милослава тяжело вздохнула и с досадой молвила дочерям:
— Ничего толком не сказал наш боярин-батюшка.
— Но дедушке всё понравилось, — возразила Маша.
— Понравилось, — кивнула Милослава, — но будет дожидаться слова отца Варфоломея, —
боярыня ещё что-то хотела добавить, но посмотрев на девочек, ограничилась коротким: — Как
тот скажет, так и будет.
И видя, что девочки расстроились, погладила их по головам:
— Ничего, мы же не сидим сложа руки? Сейчас Ирину уважим, а она в тереме Кошкиной за
нас слово скажет. Вот у нас сильная заступница и появится.
Послышались голоса, а к Милославе подбежала Парашка, чтобы накинуть поверх горничной
(домашней) рубахи распашной шушун, и Милослава поспешила встретить гостью. По статусу
она была выше дальней родственницы Кошкиной и могла бы встретить Иринку в своей
комнатке, но сама Кошкина стояла несоизмеримо выше Милославы и сейчас надо было
показать уважение к Евпраксии Елизаровне через встречу Ирины.
Машуня увела Дуню к себе, чтобы мама могла без лишних глаз показать её светелку и без
оглядки вести разговор. Девочки еле успели прошмыгнуть, чтобы гостья не застала их
неодетыми. То есть, на них была нижняя рубашка и поверх неё расшитая горничная, но в этом
позволялось ходить только в кругу домочадцев.
Дуня с Машей еле дождались, когда уйдет тетя Ирина. А когда повеселевшая мама сказала, что завтра им ждать Евпраксию Елизаровну, то Дуняша даже уснуть не могла. Ситуация с
росписью вызывала у неё двоякие чувства. С одной стороны она всерьёз обеспокоилась из-за
поднявшегося шума вокруг её работы, а с другой ей не верилось, что из такой ерунды кому-то
не стыдно раздуть скандал с последствиями. Она могла бы нарисовать действительно
шокирующие вещи, но выбрала милый, подходящий её возрасту сюжет и, к полнейшему своему
изумлению, ошиблась.
Дед только крякнул, когда услышал, какая важная гостья завтра посетит его дом, но был
доволен. А Милослава торжествующе посмотрела на него и весь вечер сидела, как царица.
А на следующий день случился коллапс! Не успела прибыть боярыня Кошкина со своими
женщинами, отведать наливочки и посмотреть чудо-картину, как заявился отец Варфоломей. У
Дуни даже сердце сжалось в предчувствии неприятностей. Она с тоской посмотрела на
Кошкину и потупила взгляд.
Боярин Еремей велел Милославе спуститься и чинно попросил разрешения войти в Дунину
светелку вместе с отцом Варфоломеем. Разрешила. Отец Варфоломей вошёл и застыл. Повисла
гнетущая тишина. Потом он вплотную подошёл к иконе, перекрестился, благословил
присутствующих.
— Постилась ли ты, Дуняша, перед тем, как браться за кисти? — первым делом спросил отец
Варфоломей.
Дуня от неожиданности только глазами хлопала, но мама помогла:
— Мы соблюдаем все посты, и ты знаешь об этом.
— Но тут особый пост, чтобы очистить душу перед…
— Уж если у ребенка душа грязная, то… — громогласно влезла боярыня Кошкина. Она
сидела в креслице за рабочим столом Дуняши и неодобрительно наблюдала за отцом
Варфоломеем. Её перекосило уже тогда, когда священник оставил уличные следы на чистом
девичьем коврике.
Да и Иринка вчера рассказала, зачем нужна её поддержка Милославе Дорониной, и та
решила, что если ей понравится расписанная стена, то она заступится.
Евпраксии Елизаровне с первого взгляда очень понравилась светелка маленькой Дуняши, как
и сама малышка. Она хотела с ней пообщаться, чтобы убедиться, что девочка сама всё
рисовала, но ей помешали.
— И что означает сия фреска? — проигнорировав выпад боярыни, непривычно ласково
спросил отец Варфоломей.
Дуня насторожилась и мысленно возмутилась: ничего не означает! И шторы ничего не
означают, как и кровать, испачканный уличной грязью