Жаркое лето и зима 1918 - Александр Дорнбург
Действительно, через несколько дней после смерти Каледина, не будучи в состоянии удерживать город Ростов от превосходящего в силах и вооружении противника, Добровольческая армия, спасая свои шкуры, ушла на Кубань, предоставив судьбу городов Новочеркасск и Ростов их мизерным собственным силам. Сбежали все, кто мог хоть как-то бежать. Бросая все, вплоть до раненых... Уход в такой критический момент трусливых добровольцев, охладил среди обывателей Донской столицы все симпатии к ним и даже вызвал изрядный ропот и недовольство.
Вскоре на Дону воцарилась красная власть. Казачество переживало сложные психологические процессы. О добровольцах лишь временами долетали неясные и разноречивые слухи. В связи с ними, у Новочеркасского обывателя, то зажигалась, то тухла надежда на освобождение их Добровольческой армией от советского гнета. Должен подчеркнуть, что это было то время, когда добровольцев ждали с жгучим нетерпением, ждали как спасителей. Но время шло, а они все не приходили. В душу обывателя заползало сомнение, а надежду сменяло разочарование.
С первыми весенними ласточками Дон словно ожил. "Никто не даст нам избавленья, ни бог, ни царь и не герой. Дождемся мы освобожденья - своею собственной рукой!" И рвануло… На красном фоне белыми пятнами запестрели очаги казачьих восстаний против Советской власти. Исчезал большевистский угар и казачество постепенно отрезвлялось. И еще тогда, многие жадные взоры, были устремлены в туманную даль, навстречу долгожданной Добровольческой армии. Пиар пошел далеко и круто. Народ ждал от этих чудотворцев чуда, огня, явления ангелов с « длинными мечами, сияющими ярче лучей солнца», – но не дождался. Увы, ожидания опять были напрасны и надежды опять не оправдались.
Уже донцы сами, своими силами освободили свою столицу. По донским степям ширился казачий сполох, казаки временами одерживали значительные победы над красными и вот тогда, наконец, пришла дорогая весть: Добровольческая армия вернулась в Донскую землю и принесла донцам помощь. Но эта радость была непродолжительна. Лекарство оказалось хуже болезни. «Освободителей», как ни странно, уже никто не ждал. Добровольцы действительно пришли, но никакой помощи они нам не принесли.
Явилась толпа оборванцев: изнуренные, измученные, голодные люди, плохо одетые, многие с незажившими еще ранами, слабо вооруженные, без патронов и снарядов. Понятно даже пьяному ёжику, что с военной точки зрения Добровольческая армия являлась абсолютным нулем. Она состояла из толпы личностей, типа "Неуловимого Джо", которые как испуганные курицы бегали с места на место, туда-сюда, в поисках укрытия и пропитания.
Там все были настолько дохлые от ран и болезней, что они даже в рабы не годились. Дисциплина хромает, личный состав никудышный, а офицеры — еще хуже. В таком состоянии Добровольческая армия без предварительной, основательной реорганизации и пополнения живой и материальной силой, конечно, совершенно не была способна к серьезным боевым действиям.
Это подтвердили и ее руководители, заявив нам, что не ранее, как только через 1--2 месяца, армия сможет приступить к боевым действиям, а прежде этого, она должна отдохнуть, укомплектоваться, пополнить свою материальную часть и в этом ей снова "обязан" придти на помощь Дон. Опять нам пришлось раскрывать наши тощие кошельки, но благодарностей мы так никогда и не дождемся. И очень быстро всем сразу стало ясно: тенденция вечно прятаться за нашими спинами определилась. Таким образом, расчеты Донского командования на помощь Добровольческой армии в очередной раз не оправдались.
Однако , мы себя утешали, что возвращение Добровольческой армии на Донскую территорию все же имело некоторое моральное значение. Все войско, забыв пережитое, искренно радовалось приходу добровольцев. Те же чувства переживало и Донское командование, так как с приходом Добровольческой армии, у него исчезало чувство одиночества в борьбе с Советской властью, и рождалась уверенность, что совместными, дружными усилиями казаков и добровольцев удастся быстро справиться с большевиками.
Наличие этих данных, казалось, обеспечивало возможность установления самых тесных и дружеских взаимоотношений между Доном и Добровольческой армией. Но несмотря на такие благоприятные условия, достигнуть этого все же не удалось. Мне думается, что причина этого лежала с одной стороны в личных качествах тупоумного генерала Деникина и его ближайших помощников, а с другой -- в сложном характере командующего Донской армией генерала С. Денисова.
Надо иметь в виду, что когда Добровольческая армия вернулась на Дон, ее вожди гордились сознанием, что им удалось, несмотря на чрезвычайно трудные условия, все же сохранить остатки армии и вывести их из большевистского кольца, стремившегося задушить добровольцев. Больше того, ни тяжелые испытания Ледяного похода, ни физические и моральные страдания, перенесенные этой кучкой героев (беря во внимание дикость этих бедняг), не смогли поколебать у них безграничной любви к Родине и горячей веры в близкое ее возрождение.
Но, к сожалению, приходится засвидетельствовать и то, что первое наше общение с доморощенными руководителями Добровольческой армии, обожающими топырить губы, показало нам, что эта, я бы сказал, вполне законная гордость, отчего-то переходит у наших гостей и просителей в огромную надменность.
Уже при первой встрече с Донским Атаманом, генерал Деникин проявил чрезвычайное высокомерие. Хотя сам не имел за душей, ничего, кроме огромных амбиций, крохотной кучки верных нукеров и нескольких дырявых и вонючих кошм, но требовал для себя этот мерзавец первоочередной раздачи слонов.
Узурпатор Деникин, совершенно зверея от безденежья, говорил с генералом Красновым таким тоном, какой можно было допустить еще в отношении командира полка с ему подчиненным рядовым, или же в разговоре с нерадивым слугой, но ни в коем случае не в отношении с избранным Атаманом войска Донского, твоим природным хозяином.
Нерукопожимаемый генерал Деникин, активно нарывающийся на хорошую оплеуху или молодецкий поджопник, видимо, не хотел считаться с тем, что генерал
