Тверской Баскак - Дмитрий Анатолиевич Емельянов
— Вы там в Риме своем совсем в делах наших ничего не смыслите. — Он повернулся к боярину. — Ты слышал, Дмитро Ейкович?! Киевляне, рязанцы…
Они лыбятся, друг на друга, а я никак не могу понять в чем закавыка, пока Ярослав не объясняет.
— Я — это Русь! Братья мои — Русь! Все князья, что от Рюрика пошли, да бояре родовитые — тоже Русь, а киевляне, владимирцы, это шелупонь местная. Кто их разберет — кто они. Поляне, древляне, вятичи, а может и угры, и меря. Ты что, меня с ними равняешь? — В голосе князя послышалась неприкрытая угроза.
Вот теперь я в полном замешательстве и в голове настоящий кавардак.
«Это как же понимать? Князь киевский себя с городом Киевом никак не связывает. Его послушать, так он даже с каким-то презрением говорит о горожанах».
— Я тебе так скажу, латинянин. — Ярослав направил на меня указательный палец. — У городов и так сейчас столько воли развелось, что сладу с ними не стало. Если татарва их пощиплет как следует, то я совсем не против, может поумнеют, и к княжеской власти у них почтения прибавится. Поймут, наконец, за кем сила, и кто их защитить сможет. А то, чуть что, сразу вой поднимают. Не по старине судишь, не по праву берешь, а как до дела дойдет, так сразу в сторону — это дела княжеские, нас не касаются.
После этого монолога, мне уже начинает казаться, что я вообще ничего не понимаю. Осторожненько так, пытаюсь прояснить картину.
— Вы что же, князь, готовы отдать верховную власть монгольскому хану и преклонить перед ним колени?
Тот, зыркнув на меня исподлобья, рубит словно в сердцах.
— Какая разница! Перед братом шею гнуть лучше, что ли?! Одно название — старший, а куда ни глянь, каждый князь творит, что захочет. Будет у меня опора на монгол, я на всей земле русской быстро железный порядок наведу.
— Они же вас данью позорной обложат! — Хватаюсь я за последнюю соломинку и слышу из-за спины расчетливые слова боярина.
— Десятина — это по-божески. За порядок, так и не жалко.
Чувствую, эти двое уже все решили, но я не хочу в это верить и упираюсь с упрямством обреченного.
— Неужто, князь, против родного брата пойдешь. Вместе с иноверцами степными землю русскую зорить. Не по-божески это, нехорошо.
Лицо Ярослава скривилось от злости.
— Ты поучи меня еще, латинянин, живо в поруби окажешься. — Его кулаки сжались от ярости. — Как меня лишать жены и вотчины отцовской, так это по-братски. Сослать сюда, на окраину, чтобы не мешался, это по-братски. Когда на Липице стояли, то может и были братьями, а опосля… Юрий меня предал. Он с Константином договорился, и они оба на меня всех собак повесили, в смуте и во всех грехах обвинили. Не брат он мне более!
В наступившей тишине, почти физически чувствуется надвигающаяся угроза. Я не знаю, что еще сказать и как повлиять на ситуацию. Ощущаю себя маленьким, ничтожным винтиком не способным остановить жернова истории, и в этот момент в глубине моего сознания вновь всплывает скрипучий старческий голос.
Так уж и быть, я не буду рассматривать то, что здесь произошло, как нарушение договора и твою попытку вмешаться в естественный ход истории. И то, только потому что меня до колик веселит твоя вытянутая грустная морда. Пусть это послужит тебе уроком, но учти, второго раза не будет, больше я прощать тебя не намерен.
Глава 5
«Аудиенция прошла, мягко говоря, с нулевым результатом во всех смыслах». — Зависаю на этой мысли, когда меня буквально выставляют из княжих покоев.
Прикрыв дверь, боярин бросает взгляд в мою сторону.
— Ты иди к себе, латинянин, когда князь гневен, может и зашибить ненароком.
Не заставляя просить себя дважды, быстро уношу ноги, повторяя про себя:
«Юпитер, ты злишься, значит ты неправ».
Так я себя успокаиваю. Раз мои слова задели Ярослава за живое, то может быть, он еще одумается и выступит вместе с братом против монгол.
В коридорах стало уже темновато, и я с трудом нахожу общую посольскую палату. Открываю дверь и застываю на входе. «Ну и вонища!» Почти три десятка давно немытых мужских тел, пропотевшая одежда и еще бог знает что. Духан просто сбивает с ног. А что делать?! Несколько секунд стою в проеме, пытаясь свыкнуться с «божественным ароматом» и делаю первый шаг. Стараясь не наступить на лежащие тела, протискиваюсь к своей лавке и укладываюсь. В голове роятся нерадостные мысли.
«Что дальше будет со мной? С посольством мои дела закончились, из города того и гляди попрут. Куда идти то? Вспомнив свою придуманную легенду, усмехаюсь: В Рим возвращайся — домой».
Как заснул не помню, но разбудила меня активная движуха. Спускаю ноги с лавки и утыкаюсь взглядом в своего знакомого половца. Зевнув во весь рот, спрашиваю:
— Чего случилось то? Что за переполох?
Тот бурчит, деловито набивая своим скарбом седельные сумы и мешки.
— Уезжаем. Нойон Турслан Хаши вместе с князем едут в Чернигов.
Я аж оторопел, всю сонливость как рукой сняло.
— Зачем?
В ответ получаю лишь снисходительный взгляд, мол что за вопросы? Откуда мне знать? Воин не спрашивает — зачем, он лишь выполняет приказы.
Понимаю, что спрашивать кого-либо бесполезно. Встаю и, оправив халат, выхожу во двор. Там не меньшая суета. Ржание лошадей, беготня.
«А, плевать, — мысленно машу на все это рукой и направляюсь к колодцу, — умоюсь, напьюсь, а там видно будет».
Выливаю себе на голову ведро воды и утираюсь полой халата — больше нечем. Сознание сразу прояснилось и добавилось бодрости. Разгибаюсь и чуть не вздрагиваю. Прямо надо мной навис Турслан Хаши. Он в седле, одет по-походному, то есть в овчинную шубу на голое тело. Тонкие усики над верхней губой задираются в оскалоподобной улыбке.
— Не знаю, как тебе это удалось, но мое слово крепкое. Мы, монголы, услуги не забываем.
Силюсь понять, о чем это он, а степной князь, не замечая моей растерянности, подзывающе взмахивает рукой. Один из его воинов тут же подводит мне степного конька с добротным кожаным седлом, стременами и украшенной медными заклепками уздечкой.
— Этот конь теперь твой. — Нойон довольно улыбается, ожидая благодарности, и я по обычаю кланяюсь, мол спасибо, всю жизнь мечтал о таком подарке.
Турслан удовлетворенно кивает и добавляет:
— Знаю, ты слуга божий и за скотиной ходить не привык, поэтому на время похода можешь взять себе двух человек в услужение. — Он вновь ухмыльнулся. — за мой кошт разумеется, а также я
