Нерушимый-5 - Денис Ратманов
На очередной щелчок дверного замка я не отреагировал.
— Нерушимый! — гаркнул конвойный.
Я поднял голову. За решеткой стоял молоденький рыжий сержант, за его спиной маячили еще двое.
— На выход! Лицом к стене, руки за спину!
Я читал, что нельзя возмущаться, как бы ни была отвратительна процедура досмотра — менты ее проводят не по собственной инициативе, положено так. И злить их ни к чему.
Снова наручники и — путешествие через заснеженный двор к цоколю, в уже знакомый кабинет Быкова. Я уселся на стул напротив стола, конвойный пристегнул к кольцу, ввинченному в стол, мою левую руку и вышел из кабинета. Где-то я читал: используют именно кольцо, потому что заключенные на допросах, не выдержав пыток, могут с размаху удариться головой и убить себя обо что-то острое или угловатое.
Надеюсь, обойдется без пыток. Я перевел взгляд на Быкова, который делал вид, что смотрит в экран ноутбука, а сам изучал меня периферическим зрением. Надежда на то, что он хочет докопаться до правды, умерла: больше всего на свете майор желал, чтобы я во всем сознался и не пришлось возиться.
В горле пересохло, и я нарушил правила, первым заговорил:
— Добрый вечер, Роман Августович.
— Разговорчики! — рыкнул он и посмотрел так, что в горле пересохло. — Вопросы задаю я, ты отвечаешь. Понял?
Я кивнул.
— Так точно.
— Вот и отлично, — он принялся вслух проговаривать мои паспортные данные и тут же щелкать кнопками, записывать их. — Все верно?
— Верно, — ответил я.
Далее он предупредил о наказании за лжесвидетельство и в подробностях рассказ мне то, что я и так узнал из газет, добавив, что группа врагов Родины, сообразив, что Шуйский знает о их существовании, решила действовать превентивно, пока он не вычислил их имена. Поскольку, опасаясь за свою жизнь, Шуйский в Михайловске осторожничал, в Якутске злоумышленники при содействии Тирликаса пронесли на борт четыре бомбы с часовым механизмом и спрятали в спасательных принадлежностях.
— Тебе известны имена других соучастников преступления? — спросил Быков таким тоном, словно я уже сознался.
Хрен тебе, а не признание!
— Я не являюсь соучастником, потому эти имена не могут быть мне известны.
Я считал желания Быкова и еще раз убедился: он хотел меня поскорее посадить. С имеющимся признанием он не просто верил — знал, что я виновен, и другая правда ему была не нужна.
Что еще за признание? Кто-то меня оговорил?
Вчера расследование вела Безопасность Родины, а этим товарищам закон не писан. Там отпирайся не отпирайся — скрутят, еще и почки отобьют, и все равно просканируют, допросят. Какие полномочия у Быкова? Хрен его знает, но раз КГБ сейчас дружит с ментами, протокол они должны соблюдать. Мой приговор зависит от того, что происходит сейчас, а не от того, что было вчера. БР контролирует одаренных, Фарб думает, что я не такой.
Сейчас Быков начнет спрашивать, что я делал накануне теракта, а мне и сказать-то нечего: дома был, футбол смотрел, ел, спал, с девушкой переписывался. Какую же я себе подложил свинью, когда съехал с ведомственной квартиры! Так бы у меня было алиби.
— Напоминаю, что чистосердечное признание и сотрудничество со следствием значительно, — он выделил интонацией последнее слово, — укорачивает срок. А теперь расскажи, что ты делал накануне теракта, двадцать восьмого и двадцать девятого декабря?
— Я отказываюсь свидетельствовать против себя и требую адвоката.
Я вскинул голову и прямо посмотрел в черные глубоко посаженные глаза Быкова. Ломать будешь? Попробуй, на мне все быстро заживает. Добьюсь ли я чего-то своим молчанием? Вряд ли. Захотят пришить дело — пришьют. Но тепленьким себя взять не позволю.
Интересно узнать, что у него за признание.
На первый план выступило желание ударить меня, но Быков сдержался, прищурился, отчего монобровь полностью скрыла глаза.
— Ах, как закукарекал! Значит, тебе есть что скрывать!
— Все, что я скажу, может быть использовано против меня. Я требую адвоката.
— Знаешь, кто на зоне кукарекает, а? Такие как ты. Ой и несладко тебе там придется!
Быков хищно улыбнулся от уха до уха, отчего сходство со Щелкунчиком увеличилось.
— У кураторов своих западных требуй адвокатов, — продолжил он. — Ишь как заговорил, когда жареным запахло!
— Я отказываюсь свидетельствовать против себя.
С самодовольством Быков посмотрел на портрет Дзержинского. Сжал кулачища, шагнул ко мне. Похоже, сейчас будет больно. Но я не отвернулся, сжал челюсти и приготовился закрывать голову свободной рукой.
— Ты ставишь под сомнение компетентность следственных органов? — подавшись вперед, прошипел он.
— Я требую адвоката — во избежание ошибок следствия.
Чисто гипотетически — имею, а по факту… Все еще желая меня ударить, Быков покосился на камеры и усмехнулся, сел.
— Да не поможет тебе адвокат! Тебе никто уже не поможет. Кроме себя самого. Будешь вести себя разумно — отделаешься легко. Нет — расстрельная статья.
Он открыл ящик стола, вытащил оттуда какой-то документ, небрежно подтолкнул ко мне. На его лице читалось торжество.
— Ознакомься, вот.
Лист лежал текстом вниз. Я положил сверху ладонь. Что там может быть? По виску скатилась капля пота, хотя было совсем не жарко. Сглотнул слюну — во рту пересохло, и язык был шершавым, как наждачная бумага. Давай, Саня, не затягивай! Я перевернул лист.
Это оказался протокол допроса В. В. Вавилова, датированный вчерашним днем, где старик сознавался в том, что помогал неизвестным организовать теракт. Его должен был осуществить Л. В. Тирликас, находящийся в Якутске. Далее прилагался длинный список соучастников с их функциями. Я скользнул пальцем вниз по списку и нашел свою фамилию, моя функция — коммуникация и силовая поддержка.
Не веря своим глазам, я сомкнул веки, разомкнул их и уставился на буквы, которые отказывались складываться в слова. Память любезно предоставила вчерашнюю проверку на полиграфе:
«— Ты получил от него телефон марки «Енисей-22»?
— Да.
— Использовали ли вы для общения шифрованный канал?»
Сука старая, как же ты меня подставил с этим телефоном! Интересно, был ли в этом умысел? Действительно ли Вавилов сотрудничал с западными спецслужбами и ждал момент, когда я оступлюсь, чтобы меня завербовать? Или над старым генералом издевались, ему угрожали, и он оклеветал нас в обмен на безопасность близких, а потом у него не выдержало сердце? Или, получив признание, Вавилова убили?
