День космонавтики - Борис Борисович Батыршин
IV
— Здравствуйте, ребята! Слушайте «Пионерскую зорьку!
К тому моменту, как раздались эти слова, я уже успел переделать массу всего. Вскочил под заливистое дребезжание будильника (удивительно, но этот звук не вызвал у меня приступа острой ненависти, как это неизменно случалось в более поздние годы!), принял наскоро душ, вывел погулять Бритьку — всего четверть часа, только дела свои сделать, некогда! — и покидал в сумку всё, что полагалось взять в школу. По-хорошему, следовало сделать это ещё вчера вечером, но… сами понимаете. В общем, когда из приткнувшейся на кухонном столе радиоточки, что, памятный с детства звук горна, мы на пару приканчивали завтрак, и я прикидывал, стоит ли заморачиваться и варить кофе. Дело в том, что растворимого я на полках не нашёл, а жареный требовалось ещё помолоть, да и турки я не смог обнаружить — похоже, родители пользовались вместо неё маленькой алюминиевой кастрюлькой с длинной ручкой.Ладно, обойдусь — насколько я помню, в школьные годы я не был приверженцем этого напитка, а значит, организм никак не отзовётся на отсутствие регулярной порции кофеина. Всё же, в такой вот молодости есть свои преимущества — раз уж не успел обрасти дурными привычками, так, может, и начинать не стоит? К тому же, приличный кофе, что зерновой, что растворимый, здесь ещё долго будет в дефиците…
Содержание передачи я пропустил мимо ушей — отложилось лишь то, что почти целиком она была посвящена Дню Космонавтики. Что ж, вполне ожидаемо… Мне, однако, было не до того: глотая завтрак, я судорожно листал учебники химии и русского, в попытке понять, что нам всё же задавали на сегодня. Покончили с этим занятием финальные звуки горна, и торопливо запихал «Химию» в сумку. «Пионерская зорька», начавшаяся в семь-сорок, длилась двадцать минут, сейчас на часах — восемь ровно, пора! Натягиваю форму — кстати, здесь она уже не прежняя, серо-унылая, в которой я начинал учиться, а вполне себе модная, с тёмно-синими приталенными пиджаками, блестящими пуговицами и клеёнчатым красно-жёлтым шевроном в виде раскрытой книжки и солнечного диска, — хватаю портфель и, потрепав на прощание по загривку собаку, выскочил за дверь.
За сорок с лишним лет окрестные дворы подверглись некоторой перепланировке — но в общем, очертания свои сохранили, так что ноги сами несли меня знакомым с детства маршрутом. Вместе со мной в ту же сторону торопилось немало школьников, мальчишек и девчонок, и кто-то приветственно помахал мне портфелем — но я сделал вид, что не заметил, и наддал. Шутки шутками, но сейчас мне предстоит первое в шкуре попаданца серьёзное испытание, так что лучше оказаться на месте пораньше. Так что, озираться по сторонам времени не было, да и смотреть особенно не на что — разве что на автомобили в стиле «ретро», стоящие кое-где во дворах, да разъезжающие по узким внутриквартальным проездам. Это были, по большей части, грузовики — мусоровозы и фургоны с надписями «Хлеб», «Молоко», «Мясо». Один раз попался «ЗиЛ» с плоской цистерной, украшенной надписью «Живая рыба», и я даже припомнил, куда он направляется — к гастроному, выходящему на улицу Крупской, известной всем обитателям этих мест «стекляшке», на втором этаже которой отдел кулинарии. Помнится, там ещё продавались вкуснейшие фруктовые и сливочные желе в пластиковых стаканчиках. Рыбовозка предупредительно бибикнула, я посторонился, пропуская машину мимо себя, и тут в глаза мне бросилась некая странность. На бело-голубой морде, там, где у «ЗиЛа» быть заводскому логотипу, действительно имела место трёхбуквенная аббревиатура — только вот буквы были другие, «ЗиС». И не выдавленные в металле капота — а на хромированном шильдике, замысловато переплетённые, украшенные многолучевой звездой и мелкими буквами «СССР».
Это, блин, что такое? Завод имени друга всех детей переименован в честь Лихачёва еще в пятидесятых, и уж на стотрицатом «Зилке» ничего похожего быть не может по определению. Может, личное творчество водилы, тайного поклонника Иосифа Виссарионовича, раздобывшего где-нибудь этот раритет — ну, как в более поздние времена дальнобойщики, особенно из Закавказья, пристраивали портреты генералиссимуса под лобовое стекло? Я недоумённо проводил грузовик взглядом, и тут меня сильно толкнули в спину — так, что я едва не полетел головой вперёд в осевший под апрельским солнцем и покрытый чёрной коркой, сугроб. Чтобы пришлось, неловко взмахнув руками, пробежаться вперёд в попытке устоять на ногах. Сумка при этом отлетела в сторону, скользнув под стоящий рядом «Москвич».
— Эй, новенький! Ты, что ли?
Я обернулся — шагах в трёх позади стояли двое парней моего примерно возраста. Один — крупный, рыжий, в распахнутом пальто, физиономия — вся в весёлых конопушках.
— Вот, поскользнулся и тебя толкнул! — развёл руками рыжий, не пряча широченной ухмылки — Не хотел, само получилось!
Второй за его плечом, чернявый, тощий — лыбится, как и его здоровенный приятель.
Удивительно, но я узнал обоих с первого взгляда. Рыжий — Кулябьев Олег, троечник, самый здоровенный в нашем восьмом «В», с первого дня выбрал меня объектом насмешек и мелких, но неприятных шуточек. Второй, Вовка Черняк, сам по себе особой угрозы не представлял, но умел так поддакнуть своему «патрону», чтобы даже пустяковую подколку сделать особенно обидной. Пока ещё это не переходило в что-то пожёстче — но память подсказывала, что ждать этого недолго.
Не то, чтобы я был таким уж ботаником или маменькиным сынком. Просто… в первой своей школе, где я проучился в первого класса, подобных вещей не происходило. Нет, мальчишки могли ссориться, драться, даже подолгу враждовать — но вот травли новичков или кого-то, выбранного изгоем, отверженным, на моей памяти не случалось. Здесь же, столкнувшись с совсем другими отношениями, я растерялся — и в результате стал объектом откровенной травли со стороны Кулябьева и троих его прихлебателей. Помнится, особенно обидно было, когда они вчетвером принимались осыпать меня ядовитыми насмешками в присутствии девчонок — и было особенно обидно, когда одноклассницы весело хихикали, услыхав очередной оскорбительный пассаж.
Разумеется, я попытался решить проблему, разобравшись с Кулебякой один на один — но нет, эти ребята предпочитали действовать сообща, и первая же попытка закончились для меня унизительными побоями. К своему стыду я тогда испугался — чем окончательно закрепил в глазах своих мучителей свой статус мальчика для битья. А потом — проблема решилась сама собой, поскольку рыжий главарь и двое его «миньонов» в девятый класс не прошли, а Черняк, оставшийся в одиночестве, не рискнул продолжать в том же духе. Тем не менее,
