Пионерский гамбит-2 - Саша Фишер
Блин-блин-блин… Кажется, в восьмидесятом году мультики про Друпи уже были. Вот только как я, советский подросток, мог про них узнать? Какая-то же связь с внешним миром у СССР все-таки была? Саманта Смит приезжала же… Хотя нет, она гостила в Артеке при Андропове, я читал. А сейчас у нас с трибуны шевелит бровями четырежды герой Советского Союза Леонид Ильич. Значит, визит американской девочки еще только предстоит… Что-то такое мне отец рассказывал… Про письма за границу. А, точно!
— Я просто переписываюсь с одним американским мальчиком, — уверенно сказал я. — Через клуб интернациональной дружбы. И он мне описывал мультик про собачку, которая говорит вот в точности как наша Анастасия. И открытку присылал еще.
Я схватил со стола листок бумаги и карандаш и попытался изобразить собачку с брылями и табличкой «I am happy!». Получилось даже вполне похоже. Ну что ж, значит мы с Кириллом рисовать все-таки мало-мало умеем…
— А я думал, что переписываться можно только с болгарами или, там, чехословаками… — Марчуков выхватил у меня листочек и внимательно рассмотрел рисунок.
— Ну там разные адреса бывают, — я пожал плечами. — Американцев мало, но они тоже бывают.
— Зыкински, — восхищенно резюмировал Марчуков. — Надо тоже зайти в кид, может мне тоже повезет. Я оставлю себе рисунок?
— Оставляй, конечно, — ответил я и мысленно выдохнул. Вроде выкрутился.
В общем-то, если видел одну торжественную линейку, то видел их все. Все в парадной пионерской форме, правда, со скидкой на пионерлагерь. Юбки и шорты у некоторых пионеров были не стандартного образца, а просто какие придется — в клеточку, в полосочку. Ну, разве что н в цветочек. Я надеялся, что суровая Анастасия появится на построении в черной рубашке и монотонным голосом будет качать права на самоопределение, но нет. Время таких протестов придет чуть позже. Наша темноволосая Друпи была одета как и все другие прочие — в белую рубашку с оранжевой нашивкой с красной звездой с костром, на груди пламенел галстук, а на темных чуть вьющихся волосах — пилотка. Юбка правда, не синяя, а черная. Но к таким мелочам в лагере не придирались. Все-таки лето, время расслабиться и получать удовольствие.
Галстук я теперь завязывал технично и автоматически, даже если меня среди ночи поднять и забыть разбудить, то все равно узел получится какой надо. Рубашку только где-то измазал, не заметил пятно в прошлый раз. Надевал ее за смену всего трижды, наверное, на закрывающей линейке о флагшток шерканулся. Надо бы постирать…
Приветственную речь Надежды Юрьевны я слушал вполуха. Кажется, за первую смену у меня в мозгах начал работать советский адблок, который автоматически превращал торжественные речи в белый шум. Но в отличие от первой смены, тут физрук не просто помахал приветственно рукой и встал на свое место, а вышел после нее на трибуну и откашлялся.
— Физкульт-привет всем, ребята! — сказал он, и я даже присмотрелся к нему чуть внимательнее. Это был невысокий пожилой дядька с наметившимся пузиком, предательски обтянутым синим спортивным костюмом с белыми лампасами. На шее болтается свисток, а в руках зачем-то футбольный мяч. — У нас с вами особенная смена! Она совпадает с великим событием для всей нашей страны — Олимпийскими играми в Москве. А это значит, что нам с вами надо не ударить в грязь лицом и провести здесь свои спортивные игры. В поддержку, так сказать, нашим спортсменам, которые будут защищать честь Советского Союза. Мы же с вами не ударим в грязь лицом?
— Да! — не очень стройным хором отозвалась построенная дружина. А я про себя подумал, что вопрос построен по-дурацки. Какого ответа ждал наш физрук, интересно? «Да, не ударим» или «Нет, не ударим!»?
Оратор из него был так себе, но к сожалению, он подготовил длинную речь о важной роли спорта в жизни каждого советского человека. И затянул ее минут на пять, не меньше. Потом он посмотрел на барабанщиков, махнул им рукой, и тут же рассыпалась тревожная барабанная дробь, под которую на центральную дорожку линейки вступили четверо вожатых. Они шагали медленно и торжественно, растянув за углы белое знамя с пятью разноцветными олимпийскими кольцами.
Внесли и вынесли, поднимать пока что не стали.
Потом заиграл гимн СССР, и я уже привычно вскинул руку в пионерском салюте.
Пока играла песня о том, как партия Ленина, сила народная, нас к торжеству коммунизма ведет, я незаметно рассматривал своих новых соотрядников. Каждый явно думал о чем-то своем, не выказывая ни позой, ни выражением лица пионерского энтузиазма и рвения. В первую смену ребята в самом начале были прямо-таки настоящие орлята, в глазах и сердцах — пламя мировой революции, и все такое. Правда, к концу смены я уже как-то или перестал это замечать, или энтузиазм и права чуть поугас… А сейчас не было никого, кто бы проявил рвение хотя бы ради показухи. Когда заиграл второй куплет, у многих на лицах появилась досада. Блин, это значит гимн будет целиком, и придется держать салют гораздо дольше…
Ну да, на утренних линейках гимн СССР играл в урезанном варианте, но это-то торжественное открытие, несолидно слушать только один куплет. Но рука от неудобного положения затекала, конечно, и ужасно хотелось поставить локоть на плечо рядом стоящего товарища. Мне не повезло, рядом со мной стоял Марчуков, а он ниже меня почти на голову. Так что пришлось держать, что уж…
Сначала я хотел улизнуть с собрания креативной команды, в которую, разумеется, опять затесался Марчуков. Просто пойти прогуляться по лагерю, поглазеть на остальные отряды, может быть, дойти до заброшенного корпуса и глянуть, не остался ли на вторую смену Игорь. А то я что-то давно его не видел… Но потом вспомнил, что я теперь представитель прессы, и мне надо бы держать руку на пульсе у дел своего отряда. Так что я взял тетрадку с сочинениями Кирилла Крамского про бравого космического капитана Зорина и тихонько устроился в уголке веранды, чтобы понаблюдать за тем, как рождается представление нашего отряда на открытии смены.
— …слушайте, ну зачем мы будем кривляться как клоуны? — вещала сутулая девочка с длинной русой косой. — Мы же не
