Колхоз: назад в СССР - Павел Барчук
— Вот! — Зинаида Стефановна торжественно обеими руками указала мне на скотину.
— Что "вот"? — Я перестал вообще соображать в происходящем. Вернее, наоборот, ещё больше укрепился в подозрении, что меня просто с самого начала решили максимально добить и вывести из себя.
— Козел. Борька. — С совершенно серьезным лицом ответила бабуля.
— Очень рад. — С не менее серьезным лицом продолжил наш сумасшедший диалог я.
— Слушай, мать тебя так хвалила, так хвалила. Сказала, ты с этой проблемой точно справишься.
Мать… ну, понятно. Это как же мой предшественник мамулю достал, что она решила бить из самых мощных орудий и прямо по голове, не жалея. Видимо, провоцируют меня сейчас. Чтоб я нагрубил. Послал их на хрен. Или что-то такое. Не-е-е-е-е-е-т… Не дождутся. Я хочу обратно в Москву. Хочу обратно в нормальную столичную жизнь. У меня грандиозные планы по устройству своего будущего. И никаких Зеленух там быть не должно. Поэтому, хрен я дам матери добиться от меня плохого поведения. Дядька, может, вообще вон, за углом сидит. Не палится. Подглядывает, как я хамить начну. Да щас!
— Так. Козел. Хорошо. И что с ним? — Я улыбнулся наимилейшей улыбкой, а потом добрыми глазами посмотрел на Зинаиду Стефановну.
— Не знаю. Сожрал что-то, сволочь. Но мается теперь. Как быть. Вся надежда на тебя, сынок.
Мляха муха… А мать-то красава. Хороший сценарий придумала. Ну, ок. Подыграем.
— Так. Водка есть? — Демонстративно закатал рукава и принялся по-деловому потирать руки.
— Водки нету… — Загрустила, было, Зинаида Стефановна, но тут же оживилась. — Самогон есть.
— Отлично. Несите самогон. Будем лечить.
— Кого?! Козла самогоном?! — Ужаснулся подошедший именно в этот момент дед Матвей.
— Конечно! Лучшее средство для Козлов. — Я еле сдерживал желание засмеяться. Разводят они меня тут. Куда там. Сам разведу по полной программе.
Бабуля с резвостью молодой газели рванула в дом, порог которого выходил, как раз, во двор, и буквально через две минуты стояла уже рядом с бутылью какого-то пойла подозрительного вида.
— Держите ему башку, — С серьезным лицом взял из бабкиных рук тару, а потом присел рядом с козлом.
Дед, вздыхая, постанывая и бледнея лицом, видимо мысль о самогоне, который сейчас уйдет в козлиный желудок, причиняла ему невыносимую боль, ухватил скотину. Я вытащил пробку, закрывавшую бутылку, а потом щедро, от души, плеснул Борьке в пасть содержимое.
Козел сначала пробовал брыкаться, вертел головой, но вдруг успокоился и даже, мне показалось, облизнулся. Минуту, две он просто лежал, таращась глазами на всех нас, затем медленно, слегка покачиваясь, встал на ноги.
— Видишь! — Дед ткнул пальцем в животное и сразу же бабке в лицо. — Говорил тебе, самогон, это полезное дело. А ты все, алкаш, алкаш. Я лечусь! Ясно?
Ну, а дальше все стало слегка неожиданно. Борька вдруг тряхнул головой, широко расставил ноги, наклонил рога вперёд и резко рванул в сторону ворот. Дед, который стоял к болящему ближе всего, наступив ногой на широкий, сантиметров в двадцать пять, ремень, прицепленный к козлиной шее, где имелась хреновина, наподобие ошейника, взмахнул руками, но отскочить в сторону, наверное, с перепугу, не догадался. А потому, так и поехал на ремне, размахивая обеими конечностями, следом за резвой скотиной. Козел домчавшись до ворот, понял, что выход на свободу закрыт, резко развернулся и дикими прыжками, полубоком, как огромный рогатый кот, поскакал обратно.
— Отживел Борька — Обрадовалась бабуля прижимая руки к груди
— Еп-а-а-а-а-а-ть…. — Пронесся мимо нас дед, балансируя на широком ремне, как заправский серфингист.
— Вот спасибо, сынок. Правда мать говорила. Ты — ветеринар от бога. А мы все, хватит тебе Клавдия. Думали, брешит. — Продолжала рассуждать Зинаида Стефановна, промокая слезы счастья кончиком платка.
— Па-а-м-а-агите-е-е… — Протащило деда в другую сторону на том же самом ремне.
— Какая Клавдия? — Я уставился на бабку с искренним изумлением.
— Так продавщица наша. Мать твоя. Мы ж ветеринара давно ждали. А она тебя с города заманила. С Москвы… Нет? Разве…– Зинаида Стефановна по моему лицу, видимо, сразу поняла ответ.
— Су-у-у-у-ка… — Донеслось издалека. Борька таки вынес рогами калитку, выскочив на улицу.
Я сел на корточки, закрыл лицо руками и заржал. Это было нервное.
Глава 5
— Так что ж ты сразу не сказал? Вот так делов натворили. — Зинаида Стефановна прикладывала в очередной раз к лицу деда Матвея тряпочку, смоченную в разведенном немного водой самогоне, и параллельно вела беседу со мной. Мы по-прежнему были во дворе. Я стоял, а Егорыч примостился рядом на маленьком самодельном стульчике, активно изображая страдальца.
Физиономия у него была, конечно, закачаешься. Вся побита, поцарапана, подрана, а под левым глазом расплылся весьма основательный синяк. Такое возникало ощущение, будто он выстоял пару раундов против бойца UFC.
На финальном этапе своего забега Борька, выскочив за ворота, ухитрился резким движением головы, дёрнуть волочившийся за ним ремень, подкинуть Матвея Егорыча вверх, отчего он всё-таки, нарушая законы земного притяжения, ушел в крутое пике, в ближайшие заросли шиповника, откуда выбрался матеря козла всеми существующими и не очень словами. Правда, козлу на это, судя по его увлекательным прыжкам, которые еще некоторое время продолжались, и довольной морде, было глубоко, искренне наплевать. Борис оторвался по полной программе. Впервые в своей жизни завидовал кому — то, кто умеет развлекаться круче, чем я.
Теперь же баба Зина, а она велела называть ее так, лечила своему страдающему от ран мужику испорченную рожу. Тот, пользуясь моментом, ухитрялся незаметно то и дело цеплять языком кончик тряпки, которую Зинаида Стефановна мочила в разбавленной самогонке, вследствие чего Егорыч постепенно становился все улыбчивее и довольно подмигивал мне здоровым глазом, оставшимся единственным девственно чистым местом на его лице, без следов укрощения Бориса.
— Я ж подумала, что ты — сын Клавки. Ветеринар. Она не местная сама. Приехала недавно и в магазин, значит, продавщицей устроилась. Угомонись, ирод! — Баба Зина, поняв, наконец, почему так быстро тряпка теряет влагу, выдернула кусок ткани изо рта деда, а потом шлепнула его ею же по лицу.
— Зинаида! Я пострадавший! Что ж ты за бессердечная стервь! — Матвей Егорыч пробовал возмущаться, ссылаясь на Гаагский суд по правам
