Кровавый снег декабря - Евгений Васильевич Шалашов
— Александр Александрович, — обратился Бистром к Бестужеву, — Вам придётся возглавить гвардейский флотский экипаж. Кто там сейчас с ними?
— Лейтенант Арбузов. Хороший офицер.
— Но всё же возглавить матросов придётся Вам. Лейтенант будет Вашим заместителем. Надеюсь, в экипаже есть надёжные офицеры?
— Почти все, за исключением, разумеется, командования.
— Вот и прекрасно. Завтра экипажу предстоит тяжёлый день. Впрочем, господа, не только экипажу. Необходимо произвести осмотр казарм и выявить недовольных. Этим займутся моряки, «московцы» и финляндский полк. Думаю, что возглавить сию кампанию придётся лично генералу Шипову. Преображенский полк и «семёновцы» полковника Шипова — в Вашем личном резерве. Егерей пока трогать не будем, пусть отдохнут.
— Карл Иванович, а как поступать с недовольными? — задал вопрос Шипов-старший.
— А вот об этом мы спросим у нашего начальника. Что скажете, князь?
Сергей Петрович Трубецкой помедлил с секунду. Но, видимо, он уже обдумал ответ на этот вопрос. И сделал это не сегодня, а довольно давно:
— Солдат следует рассредоточить по полкам. Для особо буйных — гауптические вахты. Офицеров — в крепость. В случае открытого неповиновения — расстрел на месте. Простите, господа, но сейчас это единственный выход. Разбираться будем позже. И вот ещё… Во всех полках провести беседы с офицерами. Я уже попросил барона Штейнгеля составить текст присяги. Там будет специальная строчка о безоговорочном подчинении. И, пожалуйста, господа, не смотрите на меня, как на нового Робеспьера или Марата. Мы — военные люди и прекрасно понимаем, во что ввязались. Нам нужна дисциплина и ещё раз — дисциплина. Согласны?
— Согласны, Сергей Петрович, — высказался за всех Бистром. — Но хочется сказать вот ещё что. Нужно составить списки тех лиц, которые должны быть немедленно арестованы.
В Петербурге остались люди, которые могут представлять опасность.
— А как мы будем знать — кто опасен, а кто нет? — устало произнёс Рылеев. — И не станут ли эти списки проскрипционными? Ведь это, господа, чистейшая диктатура.
— Кондратий Фёдорович, — по-отечески обратился к нему Бистром, — без диктатуры или диктатора начинается анархия. А анархия — гораздо хуже любой диктатуры. Сейчас у нас нет ни законов, ни законного правительства, и всё зависит только от нас. И посему предлагаю создать при Временном правительстве суд или трибунал.
— Гаврила Степанович, — обратился Трубецкой к Батенькову, — будьте так любезны. Не возьмите за труд записать всё то, что мы сейчас решаем. У Вас, как я знаю, почерк очень хорош. Завтра, а вернее сегодня, нужно обзавестись писарями и делопроизводителями, которые будут решения записывать. Заказывать печати… Словом, нужно создавать канцелярию. Нужны люди, опытные в бюрократическом деле. Без этого, увы, никак…
…При последних словах, произнесённых князем, открылась дверь. В комнату заседаний вошёл Пущин, а с ним — высокий сутулый человек. Пожалуй, кроме Бистрома, никто не знал в лицо Михаила Михайловича Сперанского, одного из близких людей покойного императора Александра, попавшего в опалу. Близорукие глаза Сперанского выглядели не сонными, а, напротив, внимательными и умными.
— Здравствуйте, господа, — обратился Михаил Михайлович к собранию. — Польщён Вашим вниманием к моей скромной персоне. Не знаю, к добру ли ваша революция, к худу ли. Но я готов послужить новой России. Кстати, а как вы её назвали?
— То есть, как можно назвать Россию? — не понял Трубецкой.
Сперанский, перед тем как дать пояснения, аккуратно снял шубу, осмотрелся, куда бы пристроить, и наконец просто бросил её на свободный стул:
— Была у нас Российская империя. А теперь?
— Вероятно, республика, — как-то неуверенно ответил князь.
— Прекрасно. Значит — Российская Республика. Господин, э-э, Иван Иванович, что за мной приехал, дал мне прочитать Манифест. Прекрасно. Как первоначальный вариант это просто превосходно. Но у меня вопрос. Временное правительство, в котором я имею честь состоять, — орган коллегиальный или же совещательный, а все нити управления будут у нашего господина Председателя?
Все посмотрели на Трубецкого. Как-то уже само собой получилось, что Сергей Петрович взял бразды правления в свои руки.
— Я полагал, — начал князь, — что Временное правительство есть орган коллегиальный. Таким образом, для решения особо важных проблем будут необходимы голоса всех членов.
— Это прекрасно. Но вдумайтесь, что будет в случае, когда кто-нибудь не согласится? Как показывает практика, в спорах никакая истина не рождается…
Члены правительства задумались. Как ни заманчиво звучала идея коллегиального управления, но! Как говорят военные люди: «Лучше один плохой командир, нежели два хороших».
— Михаил Михайлович, — поинтересовался Бистром, — у вас есть какие-то соображения?
— Безусловно. Будучи на губернаторстве в Сибири, да и раньше, составил некоторые намётки. Но их, господа, необходимо привести в соответствие с реалиями сегодняшнего дня. Я ведь никак не предполагал, что один император умрёт, второй отречётся, а третий будет убит. Мне нужно какое-то время на доработку. Неделя, скажем, или две. Думаю, что вы за это время позаботитесь о приоритетах.
— Господин Сперанский, — осторожно поинтересовался Трубецкой, — а какие приоритеты определили бы Вы? По моему разумению, главное — удержаться у власти. Для этого нужны силы для борьбы с внешним и внутренним врагом. Вы можете что-то добавить?
— Думаю, что не особенно много. Да вы, господа, и сами догадываетесь. Кроме борьбы с… — замялся Сперанский, подыскивая нужное слово, — ну, предположим, с контрреволюцией, придётся решать вопросы укрепления правопорядка. Скорее всего, наши обыватели попытаются заняться грабежом и мародёрством. Поверьте, господа, очень скоро в Петербурге начнётся голод. Возможно, закроются какие-нибудь мастерские. Появятся безработные люди. Может усилиться инфляция, хотя она и так огромная. Пока крестьяне возят в столицу продовольствие — нужно закупать зерно. Иначе повторится опыт Франции. Печальный, как
