Бои в застое (СИ) - Леккор Михаил

А в милиции, как он вылечил такого больного майора. И какой милиционер был сначала грубый и неприступный, а после лечении подчеркнуто вежливый и спокойный. Как Миша его легко вылечил. Света подозрительно на него посмотрела. Ведь она в прошлом году гриппом болела целую неделю, одних антибиотиков несколько горстей проглотила. А тут взял, погладил руку и человек выздоровел. Ладно она неверующая, а то подумала невесть что. Но какой он хороший! Правда, ее не вылечил.

Света покрепче собственнически обхватила его руку. Миша, понимая ее мысли, прижал ее к себе. После сегодняшнего разве не обнимешь? И девушку отбил и еще раз показался милиционерам. Теперь точно его будут иметь в виду! Включая, американского агента, что уже хуже.

Счастливой парой они дошли до ее жилья. Света жила с матерью в небольшой двухкомнатной квартире в относительно старой хрущевской пятиэтажке ранних типов, обшарпанной и облупленной. Внутрь он не зашел, несмотря на просьбы девушки. Впрочем, не очень настойчивые. Оба знали, что ее мать, Елизавета Сергеевна, член партии еще с ленинского призыва и, соответственно, такого же морального уровня, очень не любила ухажера дочери. Даже женихом его не желала признавать. И, тем более, называть его по имени. Как он помнил, его обычным названием было пьяница, алкоголик, реже – кочегар или чумазня.

Приход на территорию квартиры прежнего Миши неминуемо бы означал скандал районного масштаба (как минимум) с криками, воем и проклятиями. А, поскольку одна из сторон конфликта с той поры не изменилась (Елизавета Сергеевна), то Миша сильно сомневался, что итог их встречи радикально изменится. Благо внешне он тоже не изменился, просто стал меньше пахнуть спиртным.

Лишь одна из пассивных второстепенных участников этого конфликта явно бы хотела изменения ситуации, что очень радовало. Старший лейтенант Константин Ярцеулов в бытность свое время обучения неоднократно проходил курсы психологического поведения и даже соблазнения, и ему, конечно, не надо было особых усилий для налаживания хороших отношений. Благо что, единственно, что твердо просила пока Света – не пить. А он и не пил, хотя и пах спиртным – влияние Ичей, продолжающих возлияния и пропитавших запахом водки, вина и суррогатов спиртного… И твердо себе пообещал, что через месяц они окажутся в Загсе. Света этого еще не слышала, но чувствовала, что ее радовало.

Около дверей квартиры он многозначаще поцеловал кончики пальцев девушки, многозначительно помахал рукой и поспешил вниз, по лестнице. Все еще у них будет. Зря что ли он сюда двести лет спешил.

В период возвращения от Светы на территории зимней Москвы особых изменений не произошло – ни природных, ни антропогенных. Только на улице потемнело и в замен естественного солнечного загорелся искусственный электрический свет. Да температура воздуха заметно опустилась, знаменуя начало морозной безоблачной ночи. Ничего необычного, но достаточно опасно.

Эти грозные признаки непогоды и приближение начала рабочей смены заставили легко обутого и посредственно одетого Мишу поторопиться в родимую кочегарку. Благо что, хотя планы у него были наполеоновские, но кормила его та же система обогрева, которую он поддерживал вместе с двумя ненадежными партнерами – алкоголиками. И лучше бы ему не опаздывать! Ибо, если система водяного обогревания остынет и выйдет в морозную погоду из строя, то почти на все будущее можно поставить крест. Замятин со злости всех троих выгонит с таким волчьими характеристиками, что в Москве он уже никуда не устроится. И, что особенно плохо, милиция может отправить их за 101 километр, то есть выселит из столицы и запретит вселиться в нее или вообще во все крупные города. И что он тогда – отбросы общества, аморальные элементы?

Ожидания его не обманули. Как он и пессимистично представлял, его друзья-товарищи по топливному бизнесу, Ичи по прозванию, уже неподвижными тушами лежали в алкогольной отключке – один на полу, другой (Митрич), как-то удержавшись на стуле, грудью на обеденном столе. При этом философски упершись головой в железную чашку с остатками закуски, он негромко толи похрапывал, то ли толкал очередную речь – тост.

М-да, как говорил упомянутый выше Митрич, полчаса до окончания смены уже относится к личному времени трудящихся. Кто хочет, переодевается, кто хочет – губы рисует, а мы водочку потребляем. Всяко для души полезно.

Похоже, сегодня для у данных индивидуумов смена стала заканчиваться несколько часов назад, а может и началась с поднятия стакана. Останься Миша в прежнем состоянии, третье пьяное тело неподвижно находилось бы неподалеку. И какое у них счастье от этого? А вот топка точно бы потухла. Уже сейчас-то угли еще видны. А трубы к утру лопнули бы. Мороз-то явно к двадцати достигнет. Замечательно. В смысле, караул, пожар.

Он достаточно небрежно переложил тела Митрича и Ивановича на кровать первого из них, поскольку второй постельного места еще не имел. После этого раскочегарил топку. Она к тому времени уже практически полностью прогорела и по правилам надо было написать служебную записку директору ГПТУ с объяснением случившегося и указанием, почему они, кочегары, такие нехорошие. Понятно, что матом их будут крыть на все уровнях, включая городской. А во время этого процесса они должны (если их сразу не выгонят) прочистить от золы золотники и, после завершения процесса, заложить новую порцию угля и разжечь.

Вместо этого Миша пошел практически на уголовно-преступный путь – снова развел огонь без санкции соответствующего начальства. Для это был использован незаконный или, хотя бы, небезопасный метод – Миша ловко и щедро плеснул в топку из ведра низкосортного автомобильного бензина, которое как топливо было не ахти, а вот как горючий материал самый раз. Немногочисленные пламенеющие пожарища разжигали бы свежие пополнения угля долго и тяжело, а бензин вспыхнул мгновенно. Кладки угля, уже потухшие, снова загорелись от редких угольков, а уж поверху Миша умело насыпал мелкий, специально покрошенный для этого случая горючий материал.

Во время этого, между прочим, уголовно наказуемого процесса, он меланхолично размышлял, когда на него выйдут заинтересованные лица или прочие враждебные элементы. Само возможное наказание его совершенно не пугало и не интересовало. Он знал, что это был не первый раз и не только у них. При этом, и Замятин об этом знал, и пожарники знали, и в РОНО контролировали. И преследовать не имело смысла. Всех не пересадишь. А если пересадишь, то работать будет не кому. Эта практика новому Мише была получена от старого и, в отличие от других воспоминаний, досталась в полном объеме и в четком понимании.

Вскоре огонь весело играл в отверстии топки, пожирая топливо, а Миша подбирал угольные камни посолиднее. Правильно подобранный по весу и комплекции уголь будет гореть в топке долго и жарко и за это время можно будет подготовить для себя и Ичей (кушать все равно захотят, несмотря на глубокое похмелье) обед или даже сладко поспать. Это не деревянные поленья на треть часа праздника.

Разобравшись с кочегаркой, Миша принялся за свой нелегкий быт и правильное питание. К счастью, товарищи его, хоть и были горькие пьяницы, но не свиньи. Да и закуска им тоже была нужна и потому они, хотя и напились, приготовили картофельный суп с купленной дешевой тушенкой. Готовить не пришлось, а только согреть на небольшой печурке.

Вообще, еда была непритязательной и большинство советских граждан 1970-х годов и тем более балованные москвичи оплевались бы и наотрез отказались за нее приниматься. Но для Миши это был единственный аспект, который его в ХХ века по-прежнему устраивал. Да здравствует натуральная и вкусная пища! И ничего, что она грубая и временами жирная. Если вам не нравится, вкусите продукты простых людей ХХII века из водорослей и химически обработанной органики. В это время названия блюд уже не было – просто еда и отличалось она только по объему.

Из-за этого Миша каждый раз практически проваливался перед своими напарниками, когда садился за обеденный стол и начинал восхищаться их непритязательным обедом. Для ХХ века это были практически объедки и свиное пойло. И поглощать ее могли либо заключенные концентрационные лагерей, либо законченные пьяницы. За это Ичи прощали ему внезапные приступы трезвости и стойкое нежелание пить. Ведь в остальном Миша, как и раньше, был свой в доску с очень скромными требованиями и постоянным желанием помочь окружающим. Если у него в кармане был рубль, он, не раздумывая, отдавал на водку. И что из того, что сам не пил, им больше достанется!