Шеф-повар Александр Красовский 2 (СИ) - Санфиров Александр

— Паша, привет, что-то случилось? Да проходи ты, не стой в дверях, — предложила она.

Раскрасневшийся от мороза и быстрой ходьбы, Павел поздоровался и, заявив, что пришел поговорить по важным вопросам, с удовольствием скинул с себя милицейский тулуп, подаренный отцом, в котором щеголял последние годы.

Сумку, принесенную с собой, он занес в комнату и положил на пол, а сам уселся за стол.

— Люда, понимаешь, тут такое дело, — начал он издалека

— Пашка, хватит мямлить, — прервала его невестка. — Говори все как, есть, что-то с Сашей случилось, или Клара Максимовна заболела?

— Нет, — поморщился парень. — С мамой все в порядке. В общем, Сашка сбежал из посольства и остался в Финляндии.

— Как? выдохнула Люда. — Как сбежал, зачем? Ничего не понимаю.

— Короче, наша родственница оставила ему наследство, приличное, а в посольстве у него захотели все это наследство ну, не совсем отобрать, а отдать только часть чеками Внешторгбанка, а половину отданного перечислить в Фонд мира. Ну, а Сашкец, распсиховался и сбежал. Ты же знаешь, какой он, когда его разозлить.

— Не знаю, — покачала головой Люда. — Я его злым никогда не видела. Увы, видимо, я его плохо знала, никогда бы не подумала, что он способен на такой поступок, значит деньги ему дороже, чем я?

Последние слова она уже почти кричала со слезами на глазах.

Пашка смотрел на невестку и поражался, как точно брат описывал будущую реакцию жены на его слова.

— Люда, пожалуйста, успокойся, выслушай меня. Я сегодня разговаривал с братом, он специально позвонил сразу после побега, чтобы никто не успел дать распоряжение записывать все разговоры. И он мне кое-что рассказал.

— И что же тебе мог рассказать этот гад, предатель!?

— Ну, во-первых, он сказал, что любит тебя и не собирается расставаться навеки, и как только подвернется случай, заберет тебя к себе. Во-вторых, он сказал, что первое время на нас, его родственников начнется давление, будут требовать, чтобы мы заявили, что не хотим иметь ничего общего с предателем Родины, и являемся патриотами своей Родины. Поэтому разрешает говорить о нем все, что угодно, лишь бы от нас отстали.

И, в-третьих, он предположил, что у нас могут возникнуть проблемы с работой, поэтому решил помочь деньгами.

— Какими деньгами? — растерялась Люда.

— А сейчас поглядим, какими, — сказал Пашка, доставая из сумки молоток и отвертку.

— Люда, убери, пожалуйста, цветок с подоконника, — попросил он невестку.

Та, заинтригованная словами шурина, молча сняла горшок с подоконника.

Пашка осторожно простучал толстую подоконную доску и дернул ее на себя. В образовавшуюся щель между ней и оконной рамой воткнул отвертку и, действуя ей, как рычагом, отодвинул подоконник еще дальше, а потом вообще снял его из пазов.

Сунув руку в открывшуюся нишу, вытащил оттуда небольшой сверток.

Развернув его, и увидев две пачки сторублевок, он присвистнул и сказал.

— Знаешь, только сейчас поверил, что Сашка не сочинял. Здесь двадцать тысяч рублей, десять тысяч он просил оставить тебе, а десять тысяч нам с мамой.

— Откуда у него такие деньги!? — выдохнула Люда. — Почему я о них ничего не знала?

Пашка пожал плечами.

— Объяснять ничего он не стал, сказал только, что все расскажет, когда придет время. Просил только не шиковать и тратить деньги на нужные вещи.

Да, и последнее, он сказал, что ты должна для себя решить, хочешь ли остаться здесь, в Советском Союзе, или уехать к нему. Сам же он любит и ждет тебя. Он написал адрес, по которому ты сможешь ему писать, это адрес его нотариуса, занимающегося наследством. Сама понимаешь, много в письмах не напишешь, теперь мы надолго будем под колпаком у КГБ.Хотя думаю, что Сашкец быстро найдет способ увезти тебя за рубеж, он отличный повар, и голова у него тоже варит, будь здоров. Глава 6

— Waiting! Waiting for the sun! — хриплый голос Джима Моррисона гремел, заполняя децибелами салон автомашины. В унисон ему я громко подпевал.

— Вэйтин, Вэйтин фо зе сан!

Машина плавно неслась по высохшему под мартовским солнцем шоссе, хотя вокруг простирались заснеженные поля и перелески.

Время близилось к шести часам вечера, но было еще светло. Закончив переговоры с Пашкой, я сразу выехал из Хельсинки в сторону Йоэнсуу.

Очень удачно получилось, что маман отсутствовала, и я смог обговорить без воплей и шума все вопросы, оставалось только надеяться, что у родственников все сложится хорошо. Вряд ли мне еще раз удастся позвонить домой. Скорее всего, на центральную АТС дадут команду не соединять мамин номер с загранкой, а если соединят, то записывать будут непременно.

Вчера с Салоненом я обговорил массу вопросов, в том числе намекнул, что возможно приеду в ближайшие дни побывать на могиле четы Пеккарайнен, в ответ он сообщил адрес соседки Ритты, у которой есть ключ от ее дома. Она, кстати, в курсе, что я являюсь наследником.

В Йоэнсуу я приехал, когда уже изрядно стемнело, горло немного саднило от трехчасового бэт-вокала, по моему мнению, самому лучшему ансамблю всех времен и народов, The Doors. В городе редкие фонари плохо освещали улицы и почти у всех прохожих в руках светились фонарики. В темноте я ухитрился проехать нужный поворот и потом еще минут пятнадцать пытался найти дом Ритты.

В отличие от соседних зданий, светящихся занавешенными окнами, этот стоял, выделяясь только черным силуэтом на фоне звездного неба.

У соседки на дверях имелся бронзовый молоточек с блюдцем, издавшим мелодичный звук, когда я стукнул в него этим молоточком.

— Terve, — робко сказал я, когда дверь открылась.

— Terve, Alex, — невозмутимо ответила пожилая женщина, как будто я к ней приезжал тысячу раз.

— Я пойду, схожу с тобой, — произнесла она, снимая связку ключей с крючка, прикрепленного на стене рядом с дверью.

Зайдя в дом, она включила рубильник в щитке, и в коридоре загорелся свет.

Мы с ней прошлись по комнатам, после чего, рассказав мне, где взять дрова, как включить и выключить обогреватели и прочую технику, соседка засобиралась домой, сделав напоследок комплимент.

— Алекс, оказывается, ты уже неплохо говоришь по-фински, удивительно. В том году у тебя хуже получалось.

— Ничего удивительного, — подумал я. — Когда погружаешься в языковую среду, учеба идет сама собой.

Поблагодарив женщину, пообещал, что когда буду уезжать, все аккуратно выключу, закрою, а ключ верну ей.

Оставшись один, первым делом затопил печь. Носить дров не пришлось, они уже лежали в большой берестяной корзине.

Зная, что печь даст тепло часа через три-четыре, а в доме был изрядный дубак, я перебазировался на кухню, где включил тепловую пушку и на газовой плите заварил большую турку кофе.

Усевшись за стол, налил полную кружку ароматного напитка и развернул пачку галет, купленных по дороге.

Отпивая мелкими глотками кофе и разгрызая галеты, я машинально скользил взглядом по сторонам и размышлял о бренности человеческой жизни.

Буквально вчера, в этом доме жили два пожилых любящих человека, они встречали здесь рассвет, радовались жизни, встречали гостей, и вот их уже нет, а в доме сидит дальний родственник, в общем-то, совсем чужой человек.

Наверняка, Ритта, оставляя мне дом, надеялась, что я буду жить в нем, и воспитаю здесь своих детей.

Увы, прости, старушка, но, скорее всего этого не случится, хотя рано мне зарекаться, никто не знает, что произойдет завтра, или даже через пять минут.

Улегся я спать поздно и долго не мог заснуть. Все мысли были о родных. Особенно переживал за жену. Трудно ей сейчас придется. Но что сделано, то сделано. Да и сейчас не сталинские времена. В тюрьму не отправят и с работы не уволят. Разве что наедут на работе, чтобы подала на развод. Пашка заканчивает учебу в этом году, поедет работать в деревню, как и собирался. У отца по партийной линии могут быть проблемы, но у него есть крутая отмазка, он ушел от нас одиннадцать лет назад, у него другая семья и с него все взятки гладки.