Константин Чиганов - Пламя свастики (Проект Аугсбург)
Вчера она вошла в комнату, когда разговор уже, по сути, закончился, и эти несчастные секретчики допивали кофе. Пара голубых и пара темных, почти черных - глаза обратились на нее. Кажется, у англичанина получилось уговорить Виктора на это безнадежное дело. Сердце у девушки сжалось, словно застыло. Она незаметно потерла локтем левый бок и сказала:
-- У вас будет инженер, Джек. Завтра вечером он должен приехать. Сильно рискуя, кстати сказать. И медик-радиотехник у вас будет. - Она стояла в дверном проеме, высокая, в белом открытом платье и белых туфлях на каблуке, с каштановыми локонами на голых плечах, словно киноактриса. - Будет! - звонко повторила она. - Я им буду!
-- No! A mad girl!.. - англичанин всплеснул руками в испуге, который у человека иной репутации показался бы забавным.
-- Sdvinylas! - это непонятное слово произнес русский, морща широкий лоб и щуря стального цвета глаза.
-- Non, друзья мои, я не сумасшедшая. У вас нет выбора, а я вполне здорова, не падаю от вида крови и хорошо стреляю. Физически тоже не дистрофик. Я хочу им отомстить! - Слово "им" она произнесла с такой застарелой ненавистью, что мужчины почувствовали - отговаривать бесполезно. Вик скорбно покачал головой: она поняла, о чем он думает: "А ведь тебе придется убивать, девочка?" Поняла, и гордо и гневно глянула на него.
Глава 7
А то, что эта странная особа
С покойницей была, а не одна,
Должно бы означать любовь до гроба...
Данте Алигьери
Пу-гу-у-у!
Виктор подскочил и помянул нечистого по-русски.
-- Вот уж не думал, что на старости лет стану осквернителем могил! - произнес он, оглядываясь в поисках совы.
-- С нами поведешься, еще и не такому научишься! - одобрительно кивнул Джек. Клер ничего не сказала, только передернула плечами и переложила аккумуляторный фонарь из левой руки в правую.
Над древним кладбищем восходила луна - дынная корочка. "Бледна, проявится луна, как на старинном фотоснимке" - пришло в голову Виктору неведомо зачем. Ноги шелестели лопухами и бурьяном. Хорошо, что все надели брюки - наверняка тут полно крапивы той жгучей сучьей разновидности, какая растет только в таких дурных пустынных местах.
-- Вот здесь! Свети, Клери! - англичанин указал на невысокий, в рост человека, склеп, подобие греческого храмика с двумя дорическими колоннами по сторонам медной двери.
Джек потянул за кольцо в пасти бронзовой львиной головы и тихо дверь отворилась. Внутри, в маленькой комнате с мутно-белыми мраморными надгробьями он вставил ломик под крайнюю справа крышку. С тяжким скрежетом плита подалась, открывая черный провал. Свет фонаря подрагивал на мшистых стенах и, наверное, не нравился мертвым.
Виктор склонился над соседней плитой, погладил ладонью поверхность.
-- Слушай, а тут есть забавная эпитафия.
-- Тут уже ничего нет, - отозвался Уэйн, бесстрашно и кощунственно шаря в могиле, - все стерлось за четыреста лет.
-- Фигушки. Это для вас стерлось. Смотрите! - под рукой нечеловека мрамор замерцал розовато, и засветилась золотая надпись. - Что-то неясное.
-- Старофранцузский, - девушка склонилась над его плечом и прозрачной ладошкой отбросила назад темные волны волос. - Целое стихотворение:
Положите меня на отвесном яру,
Чтоб внизу протекала, сверкая, река.
Чтоб застыла на влажном холодном ветру
У того, кто глаза мне закроет, рука.
И оставьте меня отдохнуть одного,
Не среди многогробия серых могил.
Накажите друзьям - не тревожьте его:
Что такое покой, он давно позабыл.
Как не нами завещано было вовек,
С подаяньем, молитвой оплачьте меня...
Я пугаюсь Суда. Я живой человек.
Я боюсь бесконечного злого огня...
...Там должно быть спокойно, тепло и легко...
Подо мною река, а вокруг облака...
Наконец перестала дрожать у него -
У того, кто глаза мне закроет, рука...
-- Ничего, пристойно, - невозмутимо отозвался коммандос, выкладывая на надгробие нечто длинное, завернутое в зеленую прорезиненную ткань (похоже, кусок немецкого мотоплаща). Виктор распеленал и осмотрел карабин "Маузер" 98к, открыл затвор, заглянул в патронник - что там можно было увидеть, неизвестно, но осмотр его удовлетворил. В свертке еще лежал оптический прицел в граненом пластмассовом футлярчике.
-- Он уже пристрелян, - предупредил Джек, доставая меньшие свертки - бесшумные автоматы.
...Клери остановилась, услышав негромкий лязг из комнаты Вика. Плотнее запахнула любимую синюю кофточку, одним глазом заглянула в приоткрытую ветром дверь. Виктор разбирал карабин.
После ночной экспедиции он так и не ложился. Босой, одетый только в шорты и белую сетчатую тенниску, Вик сидел на кровати, и оружие казалось вырезанной для ребенка игрушкой в его руках. Мускулы поршнями ходили под гладкой, почти безволосой кожей с легким загаром.
Вот он снял оптический прицел TFZ-2 и бережно, словно хрустальный бокал, положил его на одеяло рядом с собой. Вынул затвор, осмотрел его, отложил, поглядел в патронник одним глазом, хмыкнул. Карабин методично превращался в запчасти. Звякнула пружина ударника. Клери отвернулась - таким Вик не нравился ей.
Инженер, а по совместительству и сапер приехал вечером следующего дня, как и обещалось. Высокий брюнет с буйными кудрями и небольшой бородкой на смугловатом лице, одетый в черное заношенное кашемировое пальто, без шляпы, в дешевом костюме и убогих туфлях неистребимо рыжеватого цвета. Но взгляд выше - и забывалась полунищая одежда. Ловкие карие глаза сверкали каким-то яростным весельем. Твердые губы слегка улыбались под ниточкой усов, большие и красивые руки подрагивали, когда он говорил, словно им не терпелось жестикулировать.
- Франц Голуа, - представился он хмурому провожатому, тот кивнул и показал на выход с вокзала, где двое немцев в серо-зеленом уже заканчивали проверку документов. Высокий белокурый фельдфебель в кепи сунул книжечку обратно в руку приезжему и махнул длинной костлявой рукой на улицу: мол, форт!
В доме из серого камня ждали с нетерпением. Виктор вслед за Джеком пожал его руку - горячую и сухую. Чем-то этот человек напоминал породистого скакуна или гончую - столь же бурный темперамент, но стянутый цепью острого рассудка.
-- Давайте пообедаем - сейчас в поездах достать чего-нибудь пожевать невозможно. Война. - Француз как-то виновато улыбнулся. Виктору он понравился. Клер не было дома, и сели за стол без нее. Скромная пища тяжелого времени все же явно радовала гостя, вместе с бутылкой отменного бордо из довоенных запасов. Постепенно выяснилось, что гость и вправду до войны был инженером, строил даже оборонительные укрепления на бесполезной "линии Мажино", но с нападением Германии, благодаря армейской глупости и неразберихе, попал в танковые части.
-- У нас были "Сомуа". Хорошие машины, если бы не малая скорость. Немцы успевали подтянуть противотанковую артиллерию, не подставляясь под удар. Шкуру наших "шаров" она пробить не могла, они били по гусеницам и люкам. - Франц посмотрел сквозь кроваво-алое вино в бокале, вздохнул и ничего более не сказал. В его памяти еще горели высокие неуклюжие танки с маленькими башнями и немецкий пехотинец в серой шинели и блестящей каске лежал головой в колее, словно хотел поцеловать танковый след.
Клер вошла с деловитым лицом, в сером английском костюме. Пышные волосы ее были зачесаны наверх и изящно уложены, белые тонкие руки нервно сжимали крокодиловую сумочку - верх предвоенной моды. Клери только что вернулась из оккупационной комендатуры, где лощеный немец полчаса занимался пустяковой проверкой, явно желая поближе познакомиться с посетительницей. Коллеги - коммандос кивнули ей, но не подумали встать. Француз медленно, с неприязненным лицом обернулся.
Виктора, ненормально чувствительного, ударило в голову резиновым кулаком. Сначала он почувствовал немое ошеломление гостя, потом - вспышку эмоций девушки, и там было так много, начиная от острого, болезненного облегчения и заканчивая смутной тоской непонятного ему сожаления, что парачувствительность щелкнула и отключилась. Остался только клин острой боли под черепом. Он и не расслышал, как гость со свистом выдохнул, а Клери воскликнула:
-- Поль! Господи Боже!..
Десять минут спустя она глотала воду из стакана, стуча зубами о край. Виктор и Джек тактично удалились, и Вик все еще держался за голову, виновато улыбаясь. Поль сидел напротив нее и молчал. Он медленно сжимал и разжимал лежащие на столе кулаки, и они почти не отличались по цвету от белой скатерти. За все время оба не сказали ни слова.
